Позади них, прислонившись к стене, стояли Ларри и Лузитания, которые о чем-то тревожно совещались, тихонько гогоча. Они, судя по всему, были крайне взволнованы. Лузитания без конца выковыривала из своей хламиды крохотных слоников, которые, брыкаясь и тоненько трубя, лопались, как кривобокие мыльные пузыри, когда она роняла их на пол. Ларри в ходе разговора чесал спутанную бороду, время от времени помахивая рукой в сторону потолка, который уже был утыкан пятьюдесятью или шестьюдесятью копиями кинжала, поразившего Тезея. Лебстер никак не мог отогнать неприятную мысль о том, что случилось бы с этим зданием, будь Первачи в состоянии действовать хотя бы немного по-человечески, чтобы защищаться.

— Послушайте, мистер Хебстер, — начал охранник, — мне велели не…

— Ладно, — резко перебил его Хебстер, — Это не ваша вина. Тут нельзя винить даже отдел кадров. Мне и моим экспертам следует оторвать головы за то, что мы так отстали от времени. Мы в состоянии проанализировать любую тенденцию, кроме той, которая нас уничтожит. Грета! Я хочу, чтобы мой вертолет на крыше был готов к вылету, так же как и стратолет в Ла-Гуардии. Быстрее, девочка! А вы… Вильямс, кажется? — осведомился он, чуть наклонившись, чтобы прочитать имя охранника на карточке. — Вильямс, упакуйте этих двоих Первачей в мой вертолет наверху и ждите взлета.

— Внимание! Все присутствующие! — обратился Хебстер к сотрудникам, — Через час вам позволят разойтись по домам и оплатят один час сверхурочной работы. Благодарю.

Когда Хебстер выходил из лаборатории, Чарли Верус начал петь. К тому моменту как шеф дошел до лифта, несколько человек уже определенно подпевали Верусу. Хебстер остановился У двери лифта, осознав, что не менее четверти обслуживающего персонала, мужчины и женщины, подтягивали за хриплым, скорбным, но ужасно искренним тенором:

Если уж такое творится в «Хебстер секьюритиз», думал он, с перекошенным гримасой лицом входя в кабинет, то насколько быстро популярность «Человечества прежде всего» должна расти среди населения? Разумеется, многие из этих певцов всего лишь сочувствующие, а не убежденные сторонники, это люди, склонные к разного рода объединениям — хоровым кружкам и народным дружинам. Но сколько еще энергии должна породить организация, чтобы стать политическим Джаггернаутом? [10]

Единственным утешением служило то, что ССК, очевидно, была прекрасно осведомлена об опасности и готова пойти на беспрецедентные шаги в качестве контрмер.

К несчастью, эти беспрецедентные шаги придутся по Хебстеру.

Теперь у него оставалось меньше двух часов, чтобы отвертеться от самого серьезного преступления за всю историю существования Мирового Кодекса.

Он поднял трубку одного из телефонов:

— Рут, я хочу говорить с Вандермеером Демпси. Соедините меня с ним лично.

Через несколько секунд он услышал знаменитый голос, красивый, медлительный и густой, как расплавленное золото:

— Алло, Хебстер, говорит Вандермеер Демпси. — Он помолчал, словно переводя дыхание, а затем высокопарно продолжал: — «Человечество — пусть оно всегда будет впереди, но, впереди или позади, это Человечество!» — Он усмехнулся, — Наше самое последнее телефонное приветствие. Нравится?

— Очень, — с уважением в голосе проговорил Хебстер, памятуя о том, что его бывший ведущий специалист по видеотехнике в скором времени может стать одновременно и церковью, и государством. — Э-э… мистер Демпси, я вижу, у вас тут вышла новая книга, и меня заинтересовало…

— Какая? «Антрополитика»?

— Точно. Прекрасное исследование! У вас там есть очень чеканные формулировки в главе, которая называется «Ни больше ни меньше как человек».

Послышался густой удовлетворенный смех:

— Молодой человек, у меня чеканные формулировки в каждой главе каждой книги! Я установил здесь, в штаб-квартире, писательский конвейер, который способен производить до пятидесяти пяти запоминающихся эпиграмм на любую тему в течение десяти минут. Не говоря уже о политических метафорах и коротких анекдотах с сексуальным подтекстом!.. Но вы звоните мне не для того, чтобы обсуждать литературные вопросы, как бы хороша ни была эмоциональная инженерия в моем скромном тексте. Так в чем дело, Хебстер? Выкладывайте.

— Дело вот в чем, — начал бизнесмен, почувствовав смутное удовлетворение от атаманского цинизма Преждевсегошни-ка и в то же время слегка раздраженный его откровенным презрением. — Мы тут сегодня болтали с вашим и моим другом, П. Браганзой.

— Я знаю.

— Вот как? Откуда?

Вандермеер Демпси снова расхохотался медленным, добродушным смехом толстяка, раскачивающегося в кресле:

— Шпионы, Хебстер, шпионы! У меня они есть практически везде. Политика состоит на двадцать процентов из шпионажа, на двадцать процентов из правильной организации и на шестьдесят процентов из выжидания нужного момента. Мои шпионы доносят мне обо всех ваших шагах.

— Они случайно не говорили вам, о чем мы с Браганзой беседовали?

— Ну конечно сказали, молодой человек, конечно, сказали! — Демпси хохотнул с беззаботным торжеством. Хебстер вспомнил его фотографии: голова, похожая на мягкий огромный апельсин с полукруглой щелью сияющей улыбки. На голове у него совершенно не было волос — все они, до последней ресницы и мохнатой бородавки, регулярно удалялись при помощи электролиза, — Если верить моим агентам, Браганза сделал вам несколько весьма серьезных предложений от имени Специальной следственной комиссии, которые вы совершенно справедливо отклонили. Затем, будучи несколько не в духе, он заявил, что, если вы отныне будете пойманы на гнусных сделках, которые, как всем известно, превратили вас в одного из богатейших людей на планете, он использует вас в качестве наживки, чтобы возбудить наше негодование. Должен сказать, что мне ужасно понравился этот остроумный план.

— И вы не собираетесь проглатывать наживку, — предположил Хебстер.

В кабинет вошла Грета Сейденхайм и показала на потолок круговым жестом. Он кивнул.

— Напротив, Хебстер, мы как раз собираемся проглотить наживку! Только несколько более энергично, чем от нас ожидают. Мы собираемся проглотить эту провокацию, которую стряпает для нас ССК, и превратить ее в мировую революцию. И мы это сделаем, мой мальчик.

Хебстер потер губы тыльной стороной ладони. «Через мой труп!» — хотел он усмехнуться, но у него получился лишь хрипловатый кашель.

— Вы правы насчет разговора с Браганзой и, возможно, правы относительно того, как вы поступите, когда дело дойдет до булыжников и бейсбольных бит. Однако если хотите, чтобы все это прошло намного проще, то я мог бы предложить маленькое соглашение…

— Извините, Хебстер, мой мальчик. Никаких соглашений. Не по этому вопросу. Неужели вы не понимаете, что на самом деле мы не хотим, чтобы было проще? По той же причине мы ничего не платим нашим шпионам, несмотря на огромный риск, которому они подвергаются, и на растущее благосостояние «Человечества прежде всего». Тот, кто сотрудничает с нами в силу своих убеждений, работает эффективнее и изобретательнее, чем тот, кто пришел к нам из-за экономических обстоятельств. Нет, для нас крайне важно «Дело Хебстера», чтобы воспламенить население. Нам нужно, чтобы страсти достаточно накалились и мы могли бы переключить возбуждение на жандармерию и армию; тогда консервативные граждане, которые обычно лишь покачивают головами во время наших парадов, бросят свои дела и присоединятся к насилию и грабежу. Если таких граждан будет достаточно, то планета Земля перейдет к «Человечеству прежде всего».