— А теперь, — заявил он, швырнув хлеб и нож на бюро, выключив свет, забравшись в постель и откусив кусок салями, — теперь остерегайтесь Ирвинга Боммера!

Он забыл завести будильник и проснулся лишь от шума, который издавал за стеной умывающийся сосед.

— Двадцать минут, чтобы одеться и добраться до работы, — пробормотал он, отбрасывая одеяло и бросаясь к раковине. — И никакого завтрака!

Но внизу миссис Нэгенбек встретила его широкой улыбкой и полным подносом и настояла, несмотря на его протесты, чтобы он «съел хоть кусочек».

Отчаянно забрасывая вилкой яичницу из суповой тарелки в рот, он столь же отчаянно дергал головой, избегая губ миссис Нэгенбек, украдкой пытавшейся его поцеловать, напоминая при этом человека-мишень, увертывающегося от бейсбольного мяча, а сам гадал, что же произошло с его властной хозяйкой со времени их последней встречи.

Со времени их последней встречи…

Воспользовавшись передышкой, когда миссис Нэгенбек вышла за баночкой икры («чтобы вы намазали ее на хлеб, когда будете пить кофе»), он опрометью помчался в свою комнату.

Ирвинг сорвал с себя галстук и рубашку, а затем, немного подумав, и майку. Потом направил на себя форсунку распылителя, сдавил резиновую грушу и опрыскал лицо, волосы, уши, шею, спину, руки и живот. Он даже сунул головку распылителя за пояс брюк и сделал полный круг по талии. Когда мускулы рук стало сводить от непривычного напряжения, он наконец успокоился и начал одеваться. От запаха его едва не стошнило, и все же он ощущал поразительную беззаботность.

Прежде чем выйти из комнаты, он встряхнул флакон. Полон почти на девять десятых. Что ж, пока флакон не опустеет, Боммер со многими и за многое рассчитается!

Когда он проходил мимо, цыганка стояла перед своей лавочкой. Завидев его, она начала было улыбаться, но резко стерла с лица улыбку и цыкнула на детей. Те юркнули в лавку. Попятившись к дверям, цыганка зажала нос и прогундосила:

— Ты взял слишком много! Нельзя все сразу!

Не останавливаясь, Ирвинг помахал ей:

— Я не все потратил. Там еще много осталось!

Его поезд был переполнен, но, еще стоя на платформе подземки, он заметил в вагоне незанятое место. Врезавшись в кучку людей перед входом, он буквально растолкал их, дерзким рывком ворвался в вагон, едва не напевая от самоуверенности и счастья, протиснулся между двумя женщинами, с ловкостью эксперта ткнул в голень какого-то старикана и уже опускался на сиденье, но тут поезд тронулся. Толчок лишил его равновесия и позволил юной леди с фарфоровым личиком лет двадцати или двадцати пяти проскользнуть за его спиной и усесться. Когда он выпрямился и обернулся, она уже хитро улыбалась ему маленьким, но поразительно красным ротиком.

Те, кто часто ездят подземкой, обязательно со временем узнают, что повороты судьбы здесь загадочны и непостижимы и разделяют пассажиров на сидящих и стоящих. Ирвинг ухватился за ручку над головой, приспосабливаясь к суровому вагонному закону спроса и предложения.

Лицо девушки скривилось, словно она собралась заплакать. Она затрясла головой, подняла на него глаза и прикусила губу. Дышала она очень громко.

Внезапно она встала и вежливо указала на сиденье.

— Не хотите ли присесть? — спросила она голосом, полным млека и меда. — У вас усталый вид.

Ирвинг Боммер сел, остро сознавая, что все головы поворачиваются в их сторону. Его соседка, пухленькая девушка лет девятнадцати, тоже принюхалась и медленно, словно удивляясь самой себе, перевела сияющие глаза с исторического романа на лицо Ирвинга.

Девушка, уступившая ему место, придвинулась вплотную, хотя все стоящие пассажиры качнулись в этот момент в другую сторону.

— Я совершенно уверена, что где-то встречала вас прежде, — начала она с некоторой неуверенностью, а затем все быстрее, словно вспоминая слова: — Меня зовут Ифигения Смит, и если вы скажете мне ваше имя, я обязательно вспомню, где нас познакомили.

Ирвинг Боммер мысленно глубоко вздохнул и откинулся на спинку. Наконец-то биология пришла к нему на свидание.

К служебному входу в «Универмаг Грегворта» он подошел уже в сопровождении стайки женщин. Когда лифтер отказался впустить их в лифт, предназначенный только для персонала, они окружили шахту лифта и смотрели на его вознесение так, словно он был Адонисом, а зимнее равноденствие уже приближалось.

Хамфрис застукал его в тот момент, когда он расписывался в журнале.

— Опоздали на семь минут. Скверно, Боммер, скверно. Мы ведь постараемся вставать вовремя, не так ли? Очень постараемся.

— Забыл завести будильник, — промямлил Боммер.

— Мы ведь больше не станем этим оправдываться, правда? Будем взрослыми, работая в «Грегворте»; признаем свои ошибки и попробуем исправиться. — Заведующий чуть-чуть затянул узел безупречно повязанного галстука и нахмурился. — Что за странный запах? Вы что, Боммер, не мылись?

— Женщина пролила на меня что-то в метро. Это выветрится.

Легко на сей раз отделавшись от заведующего, он прошел мимо кастрюль, сковородок и скороварок к прилавку с терками и машинками для чистки и резки овощей, где находилось его рабочее место. Он только-только начал выкладывать товары на прилавок перед началом работы, как сигнал гонга объявил внешнему миру, что теперь он (мир) может войти и гарантированно купить с повышенной скидкой Грегворта.

Его отвлекла чья-то рука, робко скользнувшая по лацкану пиджака. Дорис, прекрасная блондинка из отдела салатниц и форм для выпечки, нежно ласкала его, перегнувшись через прилавок. Дорис! Та самая, что обычно громко и неприятно фыркала, заметив его восторженный взгляд!

Ирвинг взял ее пальцами за подбородок.

— Дорис, — решительно произнес он, — ты меня любишь?

— Да, — выдохнула она. — Да, дорогой, да. Сильнее всех на свете…

Он поцеловал ее дважды, сперва быстро, а затем более страстно, когда заметил, что она не отпрянула, а вместо этого мечтательно застонала и едва не смахнула с прилавка никелированные терки.

Громкое пощелкивание пальцев заставило его отпрянуть и оттолкнуть Дорис.

— Так-так, так-так, — произнес Хамфрис, бросая на Боммера свирепый взгляд, приправленный легкой неуверенностью. — Мы находим время и место для всего, не так ли? Давайте-ка настроимся по-деловому; нас ждут покупатели. А личными делами займемся после работы.

Девушка метнула в заведующего взгляд, полный откровенной ненависти, но, когда Ирвинг махнул ей рукой, а Хамфрис пощелкал пальцами, медленно пошла на свое место, негромко и настойчиво бормоча:

— Ирвинг, милый, я буду ждать тебя после работы. Я пойду к тебе домой. Куда угодно, навсегда…

— Не понимаю, что с ней случилось, — удивился Хамфрис. — Всегда была лучшей продавщицей салатниц и форм для выпечки. — Он повернулся к Боммеру и после недолгой внутренней борьбы мягко произнес: — В любом случае, Боммер, не будем отвлекаться, так что давайте раскладывать терки и доставать резаки. — Заведующий взял за костяную ручку резак с длинным изогнутым лезвием и продемонстрировал его стайке ранних покупательниц, собравшихся возле прилавка Боммера. — Новейший способ нарезать грейпфруты, апельсины и дыни, дамы. Единственный способ. Вам еще не надоели прямые и грубые ломтики на блюдах? — Его презрительный тон незаметно сменился задумчивым и околдовывающим: — Новым резаком «Голливудская мечта» вы сможете резать грейпфруты, апельсины и дыни легко и эффективно. Вы больше не будете терять драгоценный сок, полный витаминов; позабудете о пятнах от дынь на кружевных скатертях. А кроме того, у всех ломтиков будут привлекательные фигурные края. Детям очень нравится есть интересно разрезанные грейпфруты, апельсины…

— Он именно это продает? — спросила необъятных размеров дама с решительной челюстью. Хамфрис кивнул.

— Тогда я куплю резак. Если он сам мне его даст.

— А я куплю два. Он даст мне два?

— Пять! Я хочу пять. Я первая спросила, только вы не слышали.

— Дамы, успокойтесь, — просиял Хамфрис. — Не будем толкаться, не будем ссориться. Резаков «Голливудская мечта» у нас сколько угодно. Видишь, Боммер, — прошипел он, — какую пользу могут принести несколько слов продавца? Смотри не упусти их; энергичнее надо быть, энергичнее.