— Чем ты собираешься заниматься, пока меня не будет? — спросил Макс вечером за ужином.
— Займусь столовой, — ответила Стефани. — Кстати, если ты не возражаешь, я хотела бы поменять многое из нашей мебели, а то она слишком громоздка, особенно в столовой. У нас в магазине есть один стол, который я хочу попробовать поставить вот здесь. А Жаклин назвала мне несколько мест, где можно купить стулья и сервант.
Ему не хотелось вникать в ее планы насчет обустройства дома.
— А еще?
— Люстру…
— Нет, я хотел спросить, чем еще ты будешь заниматься.
— Макс, мы же говорим об этом всякий раз перед твоими поездками. Я не хочу расписывать каждый свой день до минуты. Но даже если бы так и было, не понимаю, с какой стати говорить тебе о моем распорядке дня. Ты же не рассказываешь мне, чем будешь заниматься в Марселе.
— Снова прогулки на велосипеде?
— Может быть, съезжу в Руссильон вместе с Робером.
— А еще?
— Еще — погуляю, пожалуй. А то я толком не знаю местные достопримечательности.
— Где же ты собираешься гулять?
— Не знаю.
— Мадам, прошу прощения за вторжение, — сказала мадам Бессе, внося в столовую поднос с сыром. — Есть один прекрасный маршрут, над самым Сен-Сатюрнином. Если вы помните, так называется город, куда моя семья переедет после того, как мы продадим ферму сыну. Если остановить машину на площади и зайти в церковь, то можно увидеть лестницу, сохранившуюся с древнеримских времен. Думаю, вам очень понравится, если вы подниметесь по лестнице вверх.
— А что же находится на вершине? — спросил Макс.
— Развалины средневекового города — замок, дома, старая дорога.
— Как здорово! — воскликнула Стефани. — Вот туда я и поеду.
— Возьми фотоаппарат, — посоветовал Макс. — Мне хочется взглянуть на фотографии.
— Хорошо.
Я же обманываю Макса. Причем без особого труда. Интересно, обманывала ли я кого-нибудь раньше.
Ее стала бить дрожь, которую она никак не могла унять. Что-то не так. Что же со мной не так?
— Сабрина, что случилось?
— Мадам!
Жестом отослав мадам Бессе, Макс помог Стефани встать.
— Мы будем в библиотеке. Кофе можно принести туда.
Он подвел Стефани к кушетке и обнял ее, чтобы она не лишилась чувств, пока садилась.
— Ты можешь сказать, что с тобой происходит?
— Нет. — Она прерывисто дышала, словно только что бежала сломя голову.
Он сел рядом.
— Закрой глаза. Ложись. Может быть, вызвать врача?
— Нет.
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Нет. Я вообще не знаю, как я себя чувствую. — Закрыв глаза, она прислонилась к его груди. Постепенно дрожь прекратилась. Она открыла глаза. Перед ней на столе лежала раскрытая книга «Алиса в стране чудес». Она взглянула на страницу и прочла:
«Я вам расскажу про себя с сегодняшнего утра, — начала Алиса… — А про „вчера“ не стоит, потому что вчера я была совсем другая».
Наверное, это как-то связано с тем, как я себя чувствую. Но я не знаю, как.
Я была совсем другая.
Да, конечно, я знаю, кем была. У меня было имя, были воспоминания, прошлое, будущее.
Но в этом ли все дело?
Не знаю. Нужно подумать, нужно попытаться понять…
— Тебе лучше? — спросил Макс.
— Да. Спасибо. — Она выпрямилась и села на диване. Подумаю потом, когда останусь одна. Вошла мадам Бессе, неся поднос с кофе и тарталетками. — Расскажи, чем ты собираешься заниматься в Марселе.
Она разлила кофе, и они тихо беседовали — еще один вечер в библиотеке, такой же, как и другие. А затем этот случай потихоньку забылся, причем произошло это быстрее, чем она думала. Она была занята — работа в магазине Жаклин, поездка в Сен-Реми с Максом и покупки в магазинах одежды, планы переустройства столовой. И еще она думала о предстоящем четверге. Потом Макс уехал. Наступил четверг.
— Ваша мадам Бессе — замечательная женщина, — сказал Леон. — Никогда здесь не был.
Они шли по широкой каменистой тропинке. Это было все, что осталось от построенной еще древними римлянами дороги высоко в горах, над Сен-Сатюрнином. С обеих сторон ее лежали в руинах каменные стены, но попадались и участки сохранившейся кладки — почерневшие от времени камни. Эта вертикальная, почти тысячелетней давности кладка обозначала главную улицу города-крепости. Она начиналась у разрушенного замка, что возвышался когда-то над плодородной долиной. Дорога в две с лишним мили сбегала вниз, мимо десятков bories, [27]в которых раньше жили люди. Сейчас это были лишь груды немых черных камней.
— Жаль, нельзя вернуть сюда людей, — сказала Стефани, — и увидеть, как они начнут вновь обрабатывать землю, ходить по магазинам, играть… кстати, а где они брали воду.
— Может быть, где-то здесь раньше была река. — Они внимательно посмотрели на утес, за которым виднелась расстилавшаяся внизу долина. — Теперь она, наверное, пересохла, но ясно, что без воды города здесь бы не было.
— Столько людей, столько жизней… — Они медленно двинулись дальше под палящим солнцем. На них были шорты, легкие майки с коротким рукавом и кепи с козырьками, за спиной висели рюкзаки. У Леона в кармане лежал блокнот для эскизов, Стефани нацепила на поясной ремень фотоаппарат.
— Интересно, есть ли книга по истории Сен-Сатюрнина?
— Насколько я знаю, нет. Но в моей библиотеке есть книги по истории Прованса. Надо будет посмотреть.
— Все ушли, — пробормотала Стефани. — Нужно записать все-все, с точностью до каждого дня. Мы-то об этом не думаем, но ведь все может исчезнуть без следа…
— Ничто не исчезает бесследно. — Хотя Леон произнес эти слова непринужденным тоном, он старался следить за тем, что говорит, подыскивая слова, которые дали бы ей возможность заговорить о себе самой. — И где бы мы ни были, все окружающее нас всегда с нами. Это я и пытаюсь показать в своих картинах. В них есть жизнь и воспоминания других людей, которые — часть нас самих. Хотя мы их не увидим, и не услышим. Но они не исчезли совсем, без следа.
Они были одни в разрушенной деревне. Стены поросли кустарником и цветами, что прилепились на крохотных клочках земли между камнями. Ящерицы то и дело перебегали через дорогу или в тень кустарников, птицы, оберегая потомство, кружили над гнездами в щелях полуразвалин, и на кустарниках распустились цветы, источавшие дурманящий аромат.
— Но моя жизнь исчезла без следа, — сказала Стефани, не глядя на Леона. — Да, конечно, вы правы, она где-то рядом — в буквах, которые я выводила, в работе, которой занималась, в памяти других людей. Но не в моей собственной памяти. У меня ее просто нет.
Спасибо тебе, про себя выдохнул Леон. И в это мгновение ему стало ясно: он страстно желает, чтобы она была с ним откровенна, что он любит ее. Но, Боже мой, подумал он. Боже мой. Жить, ничего не помня. Какое жуткое одиночество…
— А у Макса? — спросил он.
— Он говорит, что ничем не может мне помочь.
— Вы можете мне все рассказать? С самого начала.
— С самого начала, — с трудом повторила Стефани. — Это было совсем недавно. Восемь месяцев назад. В октябре.
Они шли, держась чуть поодаль друг от друга, то и дело отпивая воды из бутылок. Солнце поднималось все выше над горизонтом, а Стефани рассказывала ему обо всем, даже о том, как три дня назад потеряла сознание, и про то, как удивилась, прочтя отрывок из «Алисы в стране чудес». К тому времени, когда она кончила свой рассказ, развалины остались позади. Они оказались в чистом поле, среди высокой и сухой от зноя дикой травы; изредка им попадались заросли дикого кустарника. В ложбине справа виднелась небольшая ферма: в обнесенном забором крошечном загоне стоял ослик, ребенок норовил попасть в сохнущие на веревке простыни мячом. За фермой была видна опушка леса.
Леон взял Стефани за руку.
— Сейчас где-нибудь присядем и перекусим.
Стефани чувствовала крепкое пожатие его руки и старалась шагать в ногу. Она полностью расслабилась и была счастлива; душа ее пела. Она рассказала ему больше, чем Роберу или Жаклин. Она говорила с ним так, как стала бы говорить сама с собой.