— Макс… Он что, здесь?

— Нет, он…

— Ведь это он сказал ей, что ее зовут Сабрина, да? После того, как она лишилась памяти. Конечно, ведь раньше он ее знал как Сабрину. Какая, по его словам, у нее была фамилия?

— Лакост. Такая же, как и у него.

— Такая же? Почему?

— Потому что она была его женой.

— Но она не была его женой. Она бы не вышла за него замуж, она просто не могла этого сделать.

Слегка вздрогнув, Робер сказал:

— Конечно, нет. Конечно, нет. Согласен, она не могла выйти замуж за Макса. Но ведь он сказал ей, что он — ее муж, а она ничем не могла опровергнуть его утверждение. Впрочем, она не раз говорила мне, что не чувствует себя замужем за ним, несмотря на то, что он всем сердцем любил ее, и она была благодарна ему за то, что у нее есть свой дом. Но должен сказать вам, что Макс…

— Мне нужно найти ее. Как мне доехать до Везле? У меня есть машина, можно поехать на ней. Если выехать сейчас…

— Дорогая моя, потерпите до завтра. У вас совершенно измученный вид. Одна ночь дела не решает, а я мог бы помочь вам, рассказав кое-что еще о ее жизни, о том, что с ней произошло.

— Нет. Понимаю, вы хотите мне помочь, но я хочу ее увидеть, хочу получить от нее какую-нибудь весточку. И я не могу ждать еще целую ночь! Господи, знать, что она жива… мне нужно ее найти!

— Тут вот еще что… Я сказал вам, что, возможно, вашей сестре угрожает опасность. Тут кое-что произошло…

— Опасность? Но от кого?

— Мы не знаем. Но…

— Вы не знаете? Тогда почему мы тут сидим и зря теряем время? Господи, вы что, хотите сказать, что мне тоже следует кого-то опасаться? Ладно, что бы ни случилось, Стефани мне обо всем расскажет. Вдвоем мы как-нибудь разберемся.

— С ней вместе Леон.

— Это не имеет значения! Да и никогда не имело. Кто бы ни появлялся в жизни каждой из нас, мы всегда держались вместе. И ничто не могло этого изменить.

Но теперь, возможно, изменит. Гарт… Пенни… Клифф…

Она решительно покачала головой. Не сейчас. Потом.

— Прошу вас, я не могу сидеть на месте и разговаривать. Прошу вас, скажите, как мне добраться туда. Кстати, где она живет?

— Ну что ж… — Покопавшись в письменном столе, Робер достал карту Франции и на полях написал адрес и номер телефона. — Отсюда до этого места немногим больше трехсот миль, а дороги вы не знаете. Если хотите, я поеду вместе с вами.

— Нет. Спасибо. Но я не могу… мы с ней должны поговорить наедине.

Он кивнул.

— Понимаю. Вот, смотрите… — Они склонились над картой, и Робер показал, как нужно ехать. — Дорога несложная, хотя иной раз и может показаться утомительной. Если устанете, лучше отдохните, не старайтесь доехать быстрее.

На глаза Сабрины навернулись слезы. Он боялся за нее, да и за Стефани тоже. Она склонила голову, и он обнял ее, словно ребенка, и, легонько качая, принялся баюкать.

— Вы — сильная женщина, дорогая моя, но иногда этого недостаточно. Если я вам буду нужен, я к вашим услугам. Я всегда готов помочь вам обеим. Надеюсь, вы будете об этом помнить.

— Да, буду. Спасибо. — Сабрина взяла карту, на которой желтым фломастером была жирно помечена кратчайшая дорога в Везле. — Наверное, вы очень хороший друг Стефани.

— И вам тоже, — сказал Робер, и они улыбнулись друг другу. Потом Сабрина мягко притворила дверь, бегом спустилась по лестнице и так же бегом направилась к машине.

В мечтательной задумчивости, касаясь друг друга руками и улыбаясь, Стефани и Леон неторопливо сумерничали за чашкой кофе. Они были вместе, и никто, кроме Робера, не знал, где они.

Кавайон и связанные с ним насилие и страх остались позади. Они сидели во дворе маленького, квадратной формы двухэтажного каменного домика с покатой черепичной крышей. От улицы их отделяла высокая стена из неотесанного камня, увитая побегами бугенвилий. Бледно-розовые цветки махровыми гроздьями свисали с длинных, изгибающихся полукругом лиан. Аромат роз и глициний смешивался с тонким запахом кофе в фарфоровых чашечках и груш в стеклянной вазе на столике.

— Как будто запах жимолости и красного вина, — пробормотала Стефани.

Леон метнул на нее быстрый взгляд.

— Правильно. Откуда ты это помнишь? Ты была в саду?

Она попыталась ухватиться за это мимолетное воспоминание.

— Да, наверное. Кусты жимолости и красное вино. И еще люди, много людей. Был какой-то прием. Да, Леон, это был прием! Причем был он во дворе, не в саду, а во дворе, а кругом повсюду были кусты жимолости.

— Хорошо, а кто был на этом приеме? Кто были эти люди, Сабрина?

Помедлив секунду, она покачала головой.

— Не знаю. Я не могу даже вспомнить, как сама выглядела. Ах, я чувствую себя такой одинокой, когда на мгновение что-то вспоминается, а потом снова наступает пустота. Такое впечатление, что наткнешься на кусочек фарфора и не можешь представить, как выглядела ваза, от которой он откололся.

— Но ты же не одинока.

— Да. — Она улыбнулась ему, благодарная за то, что он сейчас здесь, рядом и любит ее. — Теперь уже нет.

Соединив руки, они положили их на стол. Вечерняя тишина обступала их со всех сторон, и они вновь погрузились в мечтательную полудрему, до конца еще не веря в свалившееся на них счастье. Солнце скрылось за горизонтом, но было еще светло. Падавшие на землю тени были довольно отчетливы, над крошечным уединенным двориком голубовато-серой дугой опрокинулось бескрайнее небо с облаками персикового и сиреневого цвета. За каменной стеной слышались чьи-то приглушенные голоса; где-то вдали звучала скрипка; ее жалобная мелодия напоминала бургундские народные песни. Стефани была так очарована окружающей красотой, что из глубины души вырвался протяжный, чувственный вздох, и она вскинула руки над головой.

— Я люблю тебя, — сказала она. Леон подошел к ней сзади, поцеловал в шею и положил обе руки на грудь.

— Вот мы и дома, — пробормотал он. — Сабрина, дорогая моя, теперь мы с тобой дома.

Чуть помедлив, они убрали со стола, сложив посуду в раковину, и вышли прогуляться по городу. Везле раскинулся на холме. Улицы поднимались круто в гору и вели к величественной базилике Ла-Мадлен на самой вершине. В сгущавшихся сумерках Стефани и Леон, взявшись за руки, шли мимо приземистых, оштукатуренных зданий. Они заглядывали в витрины магазинов и картинных галерей — таких крошечных, что едва ли они были шире распахнутых настежь дверей. Наверху, в квартирах, окна были распахнуты. В ящиках для комнатных растений на подоконниках, и в глиняных горшках на мостовой, и у входа в каждый дом цвела герань. Между магазинами попадались дома без единого окна, с запертыми на замок парадным входом и дверью гаража. Глубокие трещины их стен были кое-как скреплены квадратными, ручной работы гвоздями, изготовленными, по-видимому, еще в прошлом столетии. Туристы спускались с холма вниз, где их ждали автобусы. Чем выше поднимались Стефани и Леон, тем тише становилось вокруг. Наконец они добрались до самой вершины, где больше никого не было.

— Вот теперь можно сказать, что Везле принадлежит нам, — шутливо бросил Леон. — До завтрашнего утра, когда все эти автобусы снова вернутся сюда.

— А мне все равно, — ответила Стефани. — И не важно, что в городе много народу и нельзя спокойно пройти по улице. Но все люди вокруг так счастливы. Им нравится быть здесь, они все время улыбаются.

Леон нежно поцеловал ее в губы.

— Похоже, я тоже счастлив, как и они. — Они стали обходить величественную церковь. Ее остроконечная черепичная крыша была увенчана крестом, а узкие изогнутые окна напоминали Стефани изумленно раскрытые глаза. На самом краю вершины, вдоль крутого обрыва, тянулась каменная стена, заросшая травами и дикими цветами. Устроившись на ней, Стефани и Леон разглядывали крутой склон, переходивший в ровные зеленые поля Бургундии, четкие ряды деревьев, плавные изгибы реки Кюр, которая в лучах заходящего солнца казалась извивающимся привидением. За две недели, проведенные в Везле, это место стало у них любимыми.