— Пойдем, покажу тебе верхний этаж, — сказал он неожиданно благодушным тоном. — Полагаю, тебе не помешало бы чуть-чуть отдохнуть да и освежиться тоже.

Но наверху выяснилось, что с расквартированием будут проблемы. Леди Кэтрин вселилась в покои, которые должна была занять молодая жена виконта Оксли, то есть в спальню напротив его спальни. Так что свободными оставались только небольшие комнаты для гостей дальше по коридору… или же покои этажом выше, но их еще нужно было прибрать, освежить и обставить.

— Меня вполне устроит любая из спален для гостей, — поспешила сказать Чарити.

Рейн метнул на нее грозный взгляд.

— Ты здесь не гостья, Чарити. Это твой дом, — сердито сказал он.

Вдруг его осенило: есть прекрасное решение этой проблемы! Чарити просто вселится в его спальню и будет спать с ним каждую ночь! На лице его расплылась коварная ухмылка; итак, ему есть за что поблагодарить свою тщеславную, жадную, самоуверенную бабушку. Он выпрямился, улыбнулся.

— Совершенно ни к чему сгонять с насиженного места мою дорогую бабушку. Отнеси багаж виконтессы прямо в мои покои, Эверсби.

Чарити не имела ни малейшего представления, как принято распределять спальни между супругами в аристократических домах. Но из предыдущих слов Эверсби и по отчаянному выражению, промелькнувшему на его лице, она заключила, что вообще-то не принято, чтобы супруги спали в одной спальне. Но прежде чем она успела возразить, Эверсби спросил:

— Багаж виконтессы прибудет сегодня?

— Багаж виконтессы здесь. — И Рейн кивком указал на потертый кожаный саквояж, одиноко стоявший посреди передней.

Дворецкий бросил быстрый и смущенный взгляд на Чарити, и она сразу же залилась краской и опустила глаза. Это не ускользнуло от внимания Рейна.

— Кстати, чтоб не забыть: надо немедленно послать к лучшей лондонской портнихе — пусть мастерицы придут завтра же утром и займутся гардеробом миледи. Послать также к шляпнице и сапожнику. А потом я сам повезу виконтессу по модным лавкам, покупать остальное.

Брови Эверсби чуть приподнялись в изумлении, он повернулся, собираясь уходить, однако окрик Рейна заставил его оглянуться: — И вели приготовить ванну. Нам всем надо помыться и переодеться в свежее. И еще; бананов, полагаю, так и не удалось отыскать? — Эверсби подтвердил его опасения. — Ну тогда пусть подадут апельсины.

Рейн сам повел Чарити к громадным дверям красного дерева, которые вели в его покои. Эверсби же занялся леди Маргарет, которую следовало разместить в комнате для гостей. Покои Рейна оказались роскошно убранными комнатами с тяжелыми винно-красными бархатными шторами на высоких окнах, мягкими обюссонскими коврами на полу и огромными вольтеровскими креслами, обитыми дивным сафьяном. Спальня была обставлена изящной мебелью красного дерева, стены украшали три очень выигрышно размещенные картины в золоченых рамах, изображавшие охотничьи сцены. В центре на небольшом возвышении стояла кровать красного дерева с массивными резными столбиками, поддерживающими полог: бархат на парчовой подкладке, отделанный золотым галуном. Чарити широко открыла глаза при виде целой груды шелковых подушек в изголовье. Как хорошо было бы плюхнуться на эту мягкую груду… вместе с ним.

В следующую же секунду, придя в ужас от самой этой мысли, она взяла себя в руки и обернулась к мужу. Он наблюдал за ней и наверняка заметил, как она вся обмякла при первом же взгляде на постель.

— Нет, ваше сиятельство. Даже ваш дворецкий был шокирован таким решением. Что, скажите на милость, ваша бабушка станет думать обо мне, когда узнает, что я живу в вашей спальне? Нет, я не желаю оказаться в столь унизительном положении.

Она решительно вышла в коридор. И прежде чем Рейн успел затащить ее обратно, быстро направилась к одной из спален для гостей. Он догнал ее, когда она уже была в дверях, и, выйдя из себя, схватил за плечи.

— Не стоит горячиться, — твердо сказала Чарити. — Эта спальня мне вполне подойдет.

— А мне — нет! — пылко возразил он, прижимая ее к себе крепче и крепче, так что под конец она не могла даже и трепыхаться. — Ты моя жена, Чарити! — Но это напоминание только подлило масла в огонь, и она забилась в его руках сильнее. Потеряв наконец терпение, он объявил, не столько ей, сколько самому себе: — Хватит с меня этой чепухи! — И впился губами в ее рот.

Она постепенно перестала биться, и он сразу ослабил хватку, отвечая на ее неохотные уступки. Губы его уже не с властной яростностью собственника впивались в ее рот, теперь они умасливали, выпрашивая ответной ласки. Затем язык его принялся дразняще обегать контур ее губ…

Колени ее ослабли и подогнулись, так как вся кровь отлила от них и бросилась в те части ее тела, которые были прижаты к нему. Праздные ладони ее рук, безвольно свисавших вдоль тела, затрепетали, потянулись жадно к его бокам. Жаркое желание поднялось в ней, встало комом в горле, тело мятежно выгнулось, пытаясь противостоять крепкому мужскому телу, стремившемуся разбудить в ней страсть. Прошла минута… и он снова повернул голову… снова язык его скользнул по ее губам… Это всего лишь тело прикасается к телу, мысленно стонала она. Однако руки ее сами собой поднялись и вцепились в его сюртук, тело ее гибким движением прильнуло к его телу… но тут она собралась с последними силами и оттолкнула его.

— Нет! — Голос ее прозвучал хрипло, в глазах плясали огненные искры. — Я же объяснила, почему нельзя. И еще три дня будет нельзя…

Рейн был весь как в огне.

— Хорошо! — разгневанно крикнул он. — Пусть будет три дня, подавись ими! Но потом… — Челюсти его сжались, разжались, но почему-то слова, которые он хотел сказать, все не выговаривались. Красный от стыда, он круто развернулся и почти бегом направился к себе в покои.

Чарити стояла как громом пораженная. Эта ледяная ярость — нечто новое. Впрочем, перемена в нем должна была свершиться неизбежно. Собственно, этого она и хотела — развить в нем чувство неприязни и недоверия к ней, настолько сильного, чтобы он сам решил отослать ее прочь или позволил жить отдельно. Другого решения проблемы не было. Каждый его взгляд, всякое прикосновение его руки, нежный поцелуй будут подтачивать ее решимость, а она должна отказывать ему в близости, которой они оба желали так сильно.

Она окинула невидящим взглядом комнату, в которой ей предстояло пока жить. Розы, гвоздики и зелень, полированные столбики кровати и мягкие ковры. Наконец-то, впервые после того как они принесли обеты перед алтарем, она будет спать одна. Из задумчивости ее вывело появление Эверсби и горничной, которые пришли, чтобы застелить кровать свежим бельем и распаковать ее жалкий багаж. Она отвернулась и стянула с плеч шерстяной спенсер. Надо было попросить Эверсби кое о чем… Она повернулась снова, и глаза дворецкого широко раскрылись при виде множества кошмарного вида амулетов, висевших на шее у молодой виконтессы.

— Мне нужна соль, Эверсби. Не могли бы вы принести мне с полфунта соли?

Никому не удалось выспаться в эту ночь. Вулфрам, запертый в кабинете Рейна, лаял до тех пор, пока Чарити не сжалилась над ним и не забрала пса спать к себе в комнату. Леди Кэтрин в господской спальне полночи успокаивала беднягу Цезаря, который все никак не мог прийти в себя. Рейн без устали шагал взад-вперед по своим покоям, поглядывая на пустую кровать и заливая горе французским бренди, тем самым, которое Аптон Стэндинг успел контрабандой ввезти в страну по его заказу. Леди Маргарет чуть не до утра трудилась над изготовлением новой партии амулетов из доступных материалов, добытых для нее расторопным Эверсби.

А с наступлением утра все стало еще хуже. Леди Маргарет поднялась ни свет ни заря и принялась отлавливать прислугу, так и норовившую ускользнуть от старухи и заняться своими повседневными делами, и навешивать на шею горничным, судомойкам и лакеям гирлянды из желудей, мешочки с чесноком, конский волос, камешки с дырочкой и гнутые гвозди. Затем старуха предприняла обход дома, чтобы перевесить зеркала и убрать все хрупкие предметы убранства на полки повыше, мобилизуя для этих работ всю попадавшуюся прислугу и объясняя свои действия необходимостью обезопасить дом от всяких злосчастных происшествий. Прислуга озадаченно мялась и косилась на Эверсби, но тот, хотя и сам был удивлен, кивком подтверждал все распоряжения старухи.