На лицах горожан отразились гадливость и изумление: люди узрели того, кто высказал их недавние тревоги.
– Чудовище!
– Дьявольское отродье! Черт!
Из отвратительного рта уродца вылетел сноп пламени.
– Мы еще встретимся, Коломбин! – залаял он. – Это сражение за тобой, но в Ином мире война продолжается!
Уродец соскочил с подоконника во двор и исчез, оставив лишь дым и запах горелого масла.
В гробовой тишине пристав разинув рот взирал на арестованного.
– Боже милостивый, я видел его, видел! Помилуй меня, Господи! Я видел черта!
Лемерль пожал плечами.
– Он узнал вас! – лепетал пристав. – Он говорил так, словно вы уже встречались.
– И не единожды, – отозвался Лемерль.
У пристава чуть глаза на лоб не вылезли.
– Господин, так назовитесь же! – наконец попросил он.
– Назовусь, – с улыбкой пообещал Лемерль, – но сперва пусть мне принесут стул и коньяку. Буду премного благодарен! Я приехал издалека и очень устал.
Лемерль назвался странником. Он, мол, прибыл в Эпиналь, прослышав о непогрешимом судье Реми. Слава о благих деяниях судьи разнеслась по всему королевству, и Лемерль покинул уединение цистерцианского монастыря, чтобы разыскать сего достойного мужа и предложить ему свои услуги. Лемерль поведал о знаках и видениях, чудесах и кощунствах, свидетелем которых якобы стал в своих странствиях. Он наговорил много жуткого про шабаши, евреев, язычников, отравленные колодцы, загубленный урожай, испорченное зерно, храмы, сгоревшие от удара молнии; детей, зачахших в материнской утробе или задушенных в колыбели. Обо всем этом он якобы знал из первых рук. У кого-нибудь есть сомнения?
Сомнений не было ни у кого. Горожане своими глазами видели черта, своими ушами слышали имя арестованного. Лемерль на-гора выдал им байку о брате Коломбине, который по воле Божией истребляет дьявольское племя. В бедности и полном одиночестве скитается он из города в город, изобличает козни лукавого, а единственной наградой считает победу над сатаной. Неудивительно, что его приняли за цыгана: бродячие артисты на время стали его попутчиками. Черт узрел, что добрые жители Эпиналя в смятении, замыслил обман, но, хвала небесам, остался с носом, да еще себя выдал.
Разумеется, я узнала Леборна. Голос он менял мастерски, чем мы не раз пользовались. Видимо, Леборн прокрался в здание суда раньше меня – как любой карлик, при желании он становился практически незаметным, – и в толпе у Лемерля появился тайный пособник. Подобный трюк часто применяют фокусники и балаганные заклинатели, выручал он и нас. Леборн – прекрасный актер. Досадно, что короткие ноги ограничивают его бурлесками и акробатическими этюдами. Я пообещала себе, что впредь буду к нему добрее. Леборн верный, даром что брюзга, а сегодня его отвага и находчивость спасли Лемерлю жизнь.
Тем временем Лемерля захлестнула волна желающих прикоснуться к нему. Теперь горожане жаждали не крови, а прощения. Руки тянулись к нему со всех сторон, хватали за одежду, гладили. Мужчина пожал Лемерлю руку, и тотчас каждый в зале захотел пожать руку ему, прикоснувшемуся к святому человеку. Лемерль, конечно же, упивался происходящим.
– Благослови тебя Бог, брат мой! Благослови тебя Господь, сестра!
Постепенно, почти незаметно, тон Лемерля изменился: святоша превращался в уличного торговца. Озорной блеск его глаз горожане, помилуй их, Господи, приняли за благочестие, а Лемерль то ли из дерзости, то ли из любви к риску закусил удила.
– Вам повезло, что я попал в Эпиналь, – заявил он. – Пороком здесь и воздух пропитан, и небо обложено. Спросите себя, почему чума терзает ваш город. Каждому известно: праведникам козни лукавого не страшны.
Горожане смущенно зароптали.
– Спросите себя, почему я странствую без боязни, – продолжал Черный Дрозд. – Спросите себя, как я, простой священник, много лет отражаю дьявольские нападки. – Звучный голос Лемерля стал заговорщицки вкрадчивым. – Много лет назад мой учитель, святой человек, сварил снадобье от самых разных происков сатаны – греховных видений, суккубов и инкубов, хворей и порчи. Очищенный настой двадцати четырех трав с добавлением соли и святой воды благословлен дюжиной епископов. Пьется по капле… – Лемерль выдержал паузу, оценивая реакцию публики. – Вот уже десять лет эликсир бережет меня и спасает. В Эпинале сегодня он необходим, как никогда.
Следовало догадаться, что на полпути Лемерль не остановится. «К чему он клонит? – гадала я. – Тут чистая месть? Насмешка над легковерными горожанами? Попытка заработать? Простое желание победить?» Я хмуро взглянула на Лемерля со своего места в глубине зала, но он уже вошел в раж, теперь его не сдержать. Он почувствовал мой предостерегающий взгляд и ухмыльнулся.
По словам Лемерля, имелась крохотная загвоздка. Он с радостью подарил бы горожанам снадобье, только с собой у него лишь одна фляга. Он сварил бы еще, но травы редкие, да и где найти двенадцать епископов? В общем, быстро эликсир не приготовить, и, как ни неловко, он вынужден просить небольшую мзду за каждую порцию. Если добрые горожане принесут по бутыли воды или вина, он возьмет пипетку и приготовит много порций слабого раствора…
Желающих было хоть отбавляй. До самого вечера ползла по улице длинная очередь с пузырьками и бутылками. Лемерль, сама серьезность и учтивость, приветствовал каждого и отмерял прозрачную жидкость стеклянной трубочкой. Платили ему кто деньгами, кто добром – кто жирную утку принес, кто бутыль вина, кто горсть монет. Иные из страха перед чумой выпивали свою порцию тут же, многие, ощутив прилив сил, возвращались за добавкой, но справедливый Лемерль просил подождать, пока каждый не получит свою долю.
Не в силах смотреть на это кичливое кривляние, я выскользнула из зала, разыскала своих, помогла им отогнать повозки и разбить лагерь. Я злилась, ведь за день наши повозки разграбили, а вещи разбросали по рыночной площади. Впрочем, все могло кончиться хуже. Ценностей у меня было немного, самой большой потерей стал ларец с травами и целебными снадобьями, а по-настоящему дорогие мне вещи – карты Таро, нарисованные Джордано, и книги, которые он подарил мне во Фландрии, когда мы расстались, целыми и невредимыми нашлись в проулке: грабители на них не позарились. Да и что рваные костюмы в сравнении с выручкой Лемерля? Он собрал столько, что хватит на целое море реквизита. Я даже подумала, что на свою долю смогу купить клочок земли и построить домик.
Живот мой округлился не так сильно, чтобы делать окончательные выводы, только я чувствовала: месяцев шесть – и Эйле навек простится с полетами. Еще чувствовала, что рвать с Лемерлем нужно сейчас, пока не стало поздно. Я восхищалась им, любила, но не верила ему ни секунды. Он мой секрет пока не знал, но если узнал бы, то наверняка использовал бы в корыстных целях.
Решиться на разрыв было непросто. Я ведь уже много об этом думала, даже вещи пару раз собирала, но прежде что-то неизменно останавливало. Наверное, страсть к нескончаемым приключениям. Мне нравилось быть с Лемерлем, нравилось быть Эйле, нравились наши пьесы, сатиры, полеты фантазии. Но сейчас я с неожиданной остротой почувствовала, что мои приключения заканчиваются. У малышки в моем чреве уже имелась собственная воля – я понимала, что такая жизнь не для нее. Лемерль не перестанет травить своих тигров. Однажды его безрассудство доведет нас до беды, и очередная фантазия взорвется и покалечит не хуже, чем порошки Джордано. До этого чуть не дошло в Эпинале, только удача спасла нас. Но разве можно надеяться на ее постоянство?
Лишь поздно вечером Лемерль собрал выручку и возвратился к нам. На постоялом дворе он не пожелал ночевать якобы из любви к суровости походной жизни. Мы разбили лагерь на поляне за городом и, смертельно усталые, готовились ко сну. Я свернулась калачиком на матрасе, набитом конским волосом, и в последний раз за день погладила округлившийся живот. «Завтра, – беззвучно пообещала я. – Завтра я от него уйду».
Лемерль уехал тайком от всех. Наверное, обмотал копыта лошадей тряпьем, а сбрую и колеса повозки – лоскутьями. Наверное, ему помогла предрассветная дымка, заглушившая шум. Наверное, я просто слишком устала, слишком сосредоточилась на себе и своем еще не рожденном малыше, чтобы сторожить Черного Дрозда. До той ночи нас соединяло некое чувство, крепче моего былого обожания и страсти, которую нам дарили ночи вдвоем. Я думала, что знаю Лемерля, его игры и прихоти, его неожиданные приступы жестокости. Думала, ему меня не удивить.
