Весь прошедший год жизнь Лены представляла собой непрерывную череду неудач и провалов, начиная с потери работы и кончая сегодняшним случаем, когда она съехала по склону на собственной заднице. Ничего удивительного, что Джеффри вышиб ее со службы. Он был прав: на нее совершенно нельзя положиться. Он не мог ей доверять, потому что раз за разом Лена доказывала, что не заслуживает этого. Вот и на сей раз ее халатность может привести к тому, что преступника не найдут.
— Держись рядом, Адамс, — бросил Чак через плечо. Он шел на пару шагов впереди, и она смотрела в его широкую спину, вкладывая в этот взгляд всю свою ненависть к нему. — Давай же, Адамс! Шагай быстрее, и все пройдет.
— Да все и так в порядке.
— Ну да, как же. — Чак чуть замедлил ход и улыбнулся ей мокрыми губами. — Похоже, шеф в ближайшее время вряд ли возжелает взять тебя обратно.
— Тебя тоже, — съязвила Лена.
Чак фыркнул, воспринимая ее слова как шутку. Ее всегда поражала его способность игнорировать очевидное.
— Просто он меня не любит, потому что его девица бегала ко мне на свидания в старших классах, — сказал Чак.
— Ты встречался с Сарой Линтон? — изумилась Лена, подумав, что это настолько же вероятно, как свидания Чака с королевой Англии.
Гейнс лишь равнодушно пожал плечами:
— Это было давно. Ты с ней дружишь, или как?
— Ага, — соврала Лена. Сара вовсе не была ее близкой подругой. — Что-то она никогда о тебе не упоминала.
— У нее это больное место, — ухмыльнулся Чак. — Я ее бросил, на другую променял.
Как это типично для Чака, отметила Лена. Он всегда полагал, что окружающие верят всему, что слетает у него с языка, и вечно пребывал в ни на чем не основанной уверенности, будто в кампусе его любят и уважают, хотя всем было прекрасно известно, как получил свою должность Чак. Его папаша просто позвонил Кевину Блэйку, декану технологического института. Алберт Гейнс, президент компании «Грант траст энд Лоун», имел в городе весьма значительный вес, особенно в колледже. Вернувшись домой после восьми лет службы в армии, Чак сразу же получил должность шефа службы безопасности колледжа, и никто не стал задавать по этому поводу никаких вопросов.
Подчиняться такому, как Чак Гейнс, ноша не из легких, а Лене приходилось таскать ее изо дня в день. После того как пришлось сдать полицейский жетон, особого выбора у нее не было. В свои тридцать четыре Лена ничего не умела и другую профессию не освоила. В полицейскую академию она поступила сразу по окончании средней школы, и никогда не жалела о сделанном выборе. Ее хорошо научили разгонять демонстрации или игорные притоны, хотя ей это и не слишком нравилось.
В первые дни после ухода из полиции Лена подумывала о том, чтобы уехать куда-нибудь далеко-далеко, например в Мексику, разыскать родственников бабки или записаться добровольцем куда-нибудь за моря, но потом, осознав реальное положение вещей, поняла, что ее банку наплевать, нужна ей перемена мест или нет, — банк желает ежемесячно получать причитающиеся ему выплаты по закладной на дом и по кредиту на машину. Даже получая ничтожные выплаты по временной нетрудоспособности от департамента полиции и имея небольшие деньги, что она смогла выручить от продажи дома, жить ей было туговато.
Работа в колледже давала бесплатное жилье и медицинскую страховку — вместо хорошего жалованья. Безусловно, жилье было убогое, а страхование от болезней и нетрудоспособности имело такую высокую ставку, что при малейшем насморке Лена начинала паниковать, но все же это была постоянная работа, которая давала уверенность в том, что ей не придется возвращаться в дом дяди Хэнка. Вернуться в Рис, городишко, где Хэнк вырастил сестер-двойняшек Лену и Сибил, было бы самым простым выходом из положения, однако куда сложнее снова выйти на работу в баре Хэнка и начать пить, чтобы избавиться от своих кошмаров. Можно, конечно, спрятаться от всего мира лет на тридцать под крышей бара, а единственным напоминанием о том, почему она вообще начала пить, останутся шрамы у нее на руках.
Лену изнасиловали чуть больше года назад; и не просто изнасиловали, но еще и похитили, и похититель много дней держал ее в своем доме. Ее воспоминания о том кошмаре были отрывочными и разрозненными, потому что он почти постоянно пичкал ее наркотиками и ее мозг пребывал в более безопасном месте, нежели тело, с которым он обращался самым ужасным образом. Шрамы у нее на руках и ногах служили постоянным напоминанием о том, как он прибил ее гвоздями к полу, растянув в стороны руки и ноги, чтобы держать в постоянной готовности. Руки у нес все еще болели в холодную погоду, но эту боль невозможно было даже сравнить с тем страхом, который она тогда испытала, глядя, как в ее плоть вонзаются длинные гвозди.
Прежде чем остановить свой выбор на Лене, это животное убило Сибил, и тот факт, что его больше не было в живых, особого облегчения не приносил. Он по-прежнему являлся Лене в сновидениях, вызывая такие чудовищные кошмары, что она нередко просыпалась в холодном поту, судорожно хватаясь за одеяло и ощущая его присутствие в комнате. Но еще хуже были сны, которые не кончались кошмарами — когда он прикасался к ней, так мягко и нежно, что у нее начинало пощипывать кожу, и она просыпалась, совершенно потерянная и в жутком возбуждении, и все ее тело трепетало в ответ на эротические образы и картины, что измышлял ее спящий мозг. Лена понимала, что наркотики, которыми он ее пичкал, приучили ее тело отвечать на его ласки, но все равно не могла себе этого простить. Иногда воспоминание о его прикосновениях обволакивало ее всю подобно тончайшей шелковистой паутине, и она обнаруживала, что вся дрожит, да так сильно, что лишь обжигающе горячий душ мог заставить ее снова ощутить свою кожу как часть собственного тела.
Лена никак не могла понять, что именно: отчаяние или глупость — заставило ее месяц назад заявиться в медицинский центр колледжа. Что бы это ни было, три с половиной визита к консультанту-психологу, которые она смогла выдержать, оказались огромной ошибкой. Беседовать о том, что с ней произошло, с совершенно чужим человеком Лена не смогла. Некоторые вещи — слишком личные, чтобы их обсуждать. Во время особенно болезненного четвертого визита к консультанту Лена выдержала всего десять минут, а потом вскочила и бегом бросилась вон из клиники, чтобы больше туда не возвращаться. Так и было до сего момента, но ей все же придется пойти к той самой врачихе-психологу, чтобы сообщить, что ее сын мертв.
— Адамс, — снова позвал Чак, оглядываясь через плечо, — ты знаешь эту цыпочку?
Все женщины для Чака делились на цыпочек и сук, в зависимости оттого, считал ли он их достойными трахаться с ним. Лена, конечно же, принадлежала к категории сук, хотя иногда у нее возникаю такое ощущение, будто Чак уверен, что дело лишь во времени и в конце концов она все равно бросится к его ногам.
— Я с ней не знакома, — ответила она, но на всякий случай добавила: — Хотя не раз видела ее в кампусе.
Чак, будто почувствовав какую-то недосказанность в ее словах, вдруг остановился.
— Розен… Что-то вроде как еврейское, тебе не кажется?
Лена никогда о подобном не задумывалась, поэтому лишь пожала плечами. Технологический институт был хорошо интегрированным студенческим сообществом, и, если не считать одного-двух отморозков, которые в последнее время вознамерились расписать расистскими лозунгами все, что не движется, в кампусе парило спокойствие и равновесие.
— Надеюсь, она не… — Чак присвистнул и покрутил пальцем у виска. А чего еще от него можно ожидать? Раз психиатр — значит, псих.
Лена не удостоила его ответом, думая сейчас о том, не узнает ли ее кто-нибудь из персонала клиники. По воскресеньям клиника закрывалась в два, но доктор Розен согласилась принять Лену после закрытия — вероятно, потому, что считала ее случай из ряда вон выходящим. Любой, кто читает газеты, был в курсе всех чудовищных подробностей ее похищения. Розен, наверное, была вне себя от радости, услышав голос Лены в телефонной трубке.
