— Вы можете сказать, что случилось? — спросил он в надежде на ключ к источнику своих собственных сомнений.

— Нет. — Она замотала головой. — Я не знаю что. Просто это меня как-то пугает. Ужасно. Как вы можете жить с такой песней?

— На Лохланне мы считаем, что это очень красивая песня.

— Но мертвые не говорят. Они мертвые!

— Ну разумеется. Это только фантазия. Разве у вас нет мифов?

— Таких нет. Мертвые уходят в Ночь, и Ночь становится Днем, это День. Как Горан, которого схватили в Горящем колесе, поднялся на небеса и затем снова был сброшен вниз и оплакан Матерью — это все Виды Бога, они обозначают сезон дождей, оживляющий сухую землю, и еще обозначают сны и пробуждение от снов, и восстановление после потери памяти и трансформации физической энергии, и… ах, разве вы не видите — это все в одном! Не разделение людей, становящихся от этого ничем и даже желающих быть ничем. Этого не должно быть!

Ворон убрал флейту. Они все шли, пока Эльфави не отпустилась от него, протанцевала несколько шагов — медленный и величавый танец, который вдруг закончился прыжком. Она с улыбкой подбежала к нему и снова взяла его под руку.

— Я забуду про это, — сказала она. — Ваш дом очень далеко. Здесь же — Гвидион, и время Бейля совсем уже близко, чтобы грустить.

— А что это — время Бейля?

— Это когда мы ходим в Священный Город, — сказала она. — Раз в год. Каждый гвидианский год, то есть, как я думаю, около пяти земных. Все люди на всей планете идут в Священный Город, содержащийся его собственным районом. Вам-то, может, будет и скучно ждать, если только вы не решите к нам присоединиться. Может быть, вы можете! — воскликнула она.

— Что там происходит? — спросил Ворон.

— К нам приходит Бог.

— О-о.

Он подумал о дионисийских ритуалах отсталых народов и с огромной осторожностью спросил: — Вы видите Бога или чувствуете By? — последнее слово было местоимением; в гвидионском языке был дополнительный род — всеобщий.

— О, нет, — сказала Эльфави. — Мы сами Бог.

Танец завершился финальным ликующим прыжком, радужным переливом трепещущих крыльев, и голова птицы обратилась к небу. Люди, исполняющие для него музыку, опустили трубы и барабаны. Оперение танцовщицы касалось земли, когда она кланялась. Она исчезла в зарослях тростника. Зрители, сидевшие кто на стульях, а кто на земле, поджав ноги, закрыли глаза на какую-то минуту молчания. Толтека подумал, что это более благодарная дань, чем аплодисменты.

Он огляделся вокруг еще раз, когда церемония закончилась и люди стали готовиться ко сну. Ему все еще казалось нереальным то, что был разбит лагерь, съеден ужин и наступило время отдыха, в то время, как солнце не достигло своего зенита. Это из-за долгого дня, разумеется. Гвидион только что прошел период весеннего равноденствия. Но даже во время его мягкой и дождливой зимы за день люди спали два раза.

В Инстаре этот эффект не был так заметен. Город использовал генератор утренней зари, освещавший улицы после наступления сумерек мягким светом, и продолжал деловую жизнь. Таким образом, для организации всего этого потребовалась пара оборотов планеты. Они выступили в горы на рассвете. На тропе уже прошел долгий день с двумя привалами, и одна ночь, где луне потребовалась небольшая помощь от ламп путешественников; и вот теперь еще одно утро. Где-то завтра — гвидионское завтра — они должны добраться до площадки, которую Даид предложил для космодрома.

Толтека чувствовал усталость в мышцах после трудных километров, но спать еще не хотел. Он встал, оглядывая лагерь. Даид выбрал хорошее место, лужайку в лесу. Пять-шесть гвидионцев, сопровождавших его, весело разговаривали, засыпая костер и расстилая спальные мешки. У одного, охранявшего их от возможных хищников, был большой лук. Толтека уже видел, что может делать это оружие, когда один охотник притащил аркаса. Тем не менее он удивлялся, почему все вежливо отказались от огнестрельного оружия, привезенного «Кетцалем» в качестве подарков.

Десять намериканских ученых и инженеров, которые тоже были здесь, торопились поскорее устроиться на ночлег. Толтека усмехнулся, вспомнив их испуг, когда он объявил, что они идут на своих двоих. Но Даид был прав, лучшего способа изучить местность не было. Ворон тоже присоединился к группе с двумя своими людьми. Лохланнцы, казалось, не знали усталости, и их чертова скользкая вежливость никогда их не подводила, но они всегда держались в стороне от остальных.

Толтека медленно прошел по тропинке мимо зарослей. Хотя в этих горах никто не жил, гвидионцы часто ходили сюда отдыхать, и небольшие роботы на солнечных батареях ухаживали за тропами. Он нисколько не осмеливался надеяться, что встретит Эльфави. Но когда она вышла из-за цветущего дерева, сердце у него екнуло.

— Разве вы не устали? — спросил он, плохо владея языком, после того, как она остановилась и поздоровалась с ним.

— Не очень, — ответила она. — Я хотела прогуляться немного перед сном. Как и вы.

— Ну что ж, давайте будем партнерами.

Она засмеялась.

— Интересное понятие. У вас на планете, я слышала, так много коммерческих предприятий. И это еще одно? Наниматься на прогулку для людей, которые предпочитают сидеть дома?

Толтека поклонился.

— Если вы присоединитесь ко мне, я сделаю на этом карьеру.

Она вспыхнула и поспешно сказала:

— Пойдемте сюда. Если я не забыла это место с прошлого раза, здесь недалеко есть прекрасный вид.

Она уже заменила свой костюм на обыкновенную тунику. Солнечный свет сквозь листву касался ее гибкого тела, распущенные волосы волнами спадали по спине. Толтека не мог найти слов, которые он хотел сказать на самом деле. Не мог он и разделить ее непринужденное молчание.

— На Нуэвамерике мы не все делаем из-за денег, — сказал он, боясь того, что она могла подумать. — Это всего лишь, ну… наш особый способ организации нашей экономики.

— Я знаю, — ответила она. — Мне это кажется таким… безликим, одиноким, когда каждый заботится о себе — но может, я просто не привыкла к этой идее.

— Мы считаем, что государство должно делать как можно меньше, — сказал он убежденно, с верой в идеалы своего народа. — Иначе оно получит слишком много власти, а это конец свободы. Но тогда в силу вступает частное предприятие; и оно должно быть в постоянной конкуренции, или оно в свою очередь превратится в тиранию.

Волей-неволей он употребил несколько слов отсутствующих у гвидионцев, как например последнее. Он уже познакомил ее с ними раньше, во время беседы у Даида, когда они старались разобраться и понять точки зрения друг друга.

— Но почему общество или государство, как вы это называете, должно противостоять личности? — спросила она. — Я все-таки не могу понять в чем проблема, Мигель. Здесь, на Гвидионе, мы, кажется, все время делаем все, как нам нравится. Большинство наших предприятий, как ты говоришь, частные.

«Нет, — подумал он, — я этого не говорил. Ваши люди заинтересованы только в средствах на жизнь. Здесь нет мотива получения прибыли в том смысле, который вкладывают в это слово наши экономисты». Однако спорить не стал.

— Но эта нерегулируемая деятельность кажется выгодна всем, — продолжала она. — Деньги — это всего лишь удобство. Обладание ими не дает человеку власти над своими товарищами.

— Вы во всем очень рассудительны и благоразумны, — заметил Толтека. — А этого не скажешь о других известных мне планетах. Вы почти не знаете, что такое злоба. И ненависть — вот еще одно слово, которого нет в вашем языке. Ненависть — это постоянная злоба на кого-то.

Он увидел шок на ее лице и поспешил добавить:

— Потом еще мы должны бороться с ленивыми, жадными, бессовестными — ты знаешь, я начинаю думать, стоит ли осуществлять этот проект. Лучше всего было бы, если ваша планета не имела бы ничего общего с другими. Вы слишком добры, и вам можно причинить слишком большую боль.

Она покачала головой.