— Но сэр Годдард уверял, что она сама пыталась его соблазнить.

— Все это ложь, — крикнул Пэкстон. — И ранее вы, кажется, уже поверили моим словам.

Глаза Генриха сощурились.

— Было такое дело. А как же насчет ее кузины? Или ты хочешь опровергнуть ее слова?

Этого Пэкстон сделать не мог. Из двух свидетелей, упомянутых Генрихом, она говорила против Аланы, тогда как другой предположительно свидетельствовал в пользу Аланы. Однако из этих двух показания Гвенифер оказывались убийственными. Что же сейчас Пэкстон может сделать, чтобы прекратить это сумасшествие, чтобы не позволить свершиться несправедливости?

— Как вижу, ты и сам толком не знаешь, что сказать, — прокомментировал молчание Генрих. — Я свое решение принял. — Он взглянул на охранников, державших Алану. — Отведите ее к виселице и проследите, чтобы все было как положено.

— Нет! — закричал Пэкстон и тотчас же почув-ствозал, что двое рыцарей схватили его под руки. Он сейчас был готов пойти на что угодно для спасения Аланы от смерти. — Вы не можете убить женщину, которая вынашивает под сердцем ребенка!

— Согласно ее же собственным словам, она не может иметь детей. А то, что она умрет, тебе же на руку. Сможешь обзавестись другой женой, такой, которая сможет тебе родить наследников. Уведите ее! — распорядился Генрих.

— Нет! — вновь закричал Пэкстон. Лицо Генриха еще более покраснело.

— Еще раз спрашиваю: ты что же, пытаешься оспаривать мою власть?

— Я лишь взываю к вашей мудрости.

Это заявление вызвало несколько удивленных вздохов, потому как в словах Пэкстона слышалось неповиновение.

— В таком случае я могу сделать вывод, что тебе не терпится быть повешенным рядом с ней.

В тот самый момент, когда был задан вопрос, Пэкстон уже точно знал, что ответить. Взглянув на лицо Аланы, он почувствовал, как защемило сердце от мысли, что очень скоро им придется навсегда разлучиться.

Устремив непреклонный взгляд на Генриха, Пэкстон выпалил:

— Да, я предпочту смерть жизни без нее. И, разумеется, выберу смерть, а не служение такому королю, который понятия не имеет об элементарной справедливости.

— Что ж, значит, так тому и быть, — сказал Генрих.

— Нет! — крикнула Алана, пытаясь вырваться из рук охранников, с двух сторон державших ее. — Он сам не понимает, что говорит! Повесьте меня, только его не трогайте! Пожалуйста! Я умоляю вас!

Ее мольба пронзила сердце Пэкстона, который, однако, знал, что для Генриха это пустые слова. Бросив вызов своему королю, Пэкстон тем самым решил свою участь. Теперь все уже было не важно. Для него жизнь без Аланы была вовсе не в радость. А после смерти они будут навсегда вместе.

— Сбейте с него шпоры и отведите обоих на виселицу! — приказал Генрих. — Священник, молись за души этих людей.

И тут Пэкстон услышал крик Аланы:

— Нет, не делайте этого! — Когда Генрих отвернулся от нее, она обраталась к Пэкстону: — Это ты повел себя как последний дурак! И зачем только ты все это сделал, Пэкстон? Почему?

Пэкстону сейчас больше всего хотелось обнять Алану, но он понимал, что подобное желание неосуществимо. У него были связаны руки.

— На это, жена моя, есть только один ответ, — крикнул он.

— Какой? — спросила она сквозь слезы.

— Я сделал это из-за любви к тебе.

— И я тебя люблю, — сказала она, глядя прямо ему в глаза.

И хотя их тела были разъединены, в это самое мгновение души их соединились в вечной клятве преданности и верности. Пэкстон отчетливо почувствовал это.

Алану и Пэкстона подтолкнули к выходу.

— Алана, я навсегда теперь с тобой, — крикнул Пэкстон. — Знай это, любовь моя.

— Моя любовь, я также останусь с тобой. Где-то за их спинами были различимы негромкие всхлипывания Гвенифер, которые заглушались протестующими выкриками Мэдока. За исключением отца Джевона, который произносил латинские слова молитвы, все прочие сохраняли молчание и скорбно следили за тем, как Пэкстона и Алану уводят.

Когда приподняли полог палатки, Пэкстон, взглянув через плечо на отца Джевона, увидел заходящее солнце. Он подумал, что в последний раз суждено будет увидеть его, и помолился. Но тут какие-то люди загородили выход из палатки короля, так что Пэкстону и Алане пришлось остановиться.

— Прочь с моей дороги, священник! — прокричал первый из вошедших и грубо отпихнул отца Джевона в сторону.

— Рис!

Вопрос сорвался с уст Аланы, которая была настолько поражена, что глазам своим отказывалась верить. Пэкстон уставился на вошедших. Кроме Риса, тут были все его сыновья, включая Дилана. За их спинами стоял Олдвин.

— А, племянница! А вот и я, — сказал Рис. — Я не мог позволить, чтобы это беззаконие продолжалось. — Затем он огляделся и спросил: — А где же Генрих?

Громко прозвучал голос Генриха:

— Кто меня спрашивает?

— Рис-ап-Тевдвр, — объявил дядя Аланы. — А пришел сюда, чтобы свидетельствовать в пользу моей племянницы. — Он взглянул на Алану и Пэк-стона. — Насколько я понимаю, мне посчастливилось прибыть как раз вовремя.

— Подойди, Рнс-ап-Тевдвр, — сказал Генрих. — А вы, — обратился он к охранникам, задерживавшим Алану и Пэкстона, — подведите сюда осужденных. Я уже принял решение. Твоя племянница признала себя виновной в убийстве и приговорена к повешению. Так что ты со своими показаниями несколько запоздал.

— Ну почему же, — возразил Рис, — просто чуть подзадержался, не более того. Или вы не из тех, кто признает свои ошибки? Ведь в таком случае вы приговорите к смерти совершенно невинного человека.

Генрих гневно взглянул на Риса.

— В результате разбирательства вина этой женщины вполне доказала. Ты можешь сказать что-нибудь, но только предупреждаю: если ты не сумеешь убедить меня в ее невиновности, она будет повешена.

Рис кивнул, давая понять, что ситуация ему ясна.

— Вы, может быть, и являетесь королем Англии, но в Кимри вы никакой не король, — сказал Рис, назвав на своем языке собственную страну. — И поскольку я не являюсь вашим подданным, то намерен говорить, независимо от того, будет ли мне дана такая возможность.

В третий раз палатка наполнилась изумленными восклицаниями, после чего наступила абсолютная тишина. И пока Рис и Генрих сверлили друг друга взглядами, присутствующие, затаив дыхание, ждали, что в любую минуту Генрих может проявить известный многим норов.

Однако подобного не произошло. По каким-то одному лишь ему известным соображениям Генрих проявил уважение к такой непочтительности Риса.

— Я отлично понял тебя, уэльсец, — сказал наконец король. — Мы будем говорить с тобой как равные. Но когда я объявлю о своем решении, то это будет королевская воля, ибо мы сейчас на английской территории, а Гилберт Фитц Уильям — мой вассал. Теперь можешь говорить.

— Рис, не надо! — взмолилась Алана.

— Тихо, племянница, — приказал он, повернувшись к ней. — На сей раз, тебе лучше было бы попридержать свой язык. — И вновь он обернулся к Генриху: — Алана не убивала Гилберта. Это сделал я.

— А также я, — сказал Дилан.

— И я тоже, — подтвердил Мереддид.

— Да и я, — прибавил от себя Карадог.

— Вранье! — заявила Алана.

— Тихо! — крикнул ей Генрих, после чего перевел взгляд на Риса. — А что побудило тебя убить моего вассала?

— Он пытался убить мою племянницу.

— Она сказала об этом, однако прибавила, что сама же убила его.

— Ну это же немыслимо. Ее столкнул в бурлящую реку Гилберт Фитц Уильям, и она чуть живая выбралась на берег. Из последних сил она добралась до леса, где и спряталась. Один из наших воинов нашел ее там и привел ко мне. Она рассказала мне обо всем. Твой глупый вассал совершил главную ошибку, когда заявился к нам и стал утверждать, что его жена утонула. И вот за свое коварство он получил сполна.

Генрих молчал. Затем спросил:

— А ты видел ли сам, как Гилберт столкнул твою племянницу в реку?

— Нет, — сказал Рис. — Они были вдвоем, их никто тогда не мог видеть.

— Значит, у тебя решительно нет никакого доказательства, что Гилберт пытался убить ее?