Оно и к лучшему, что государь-братец молод. На сестер старших для начала голосу не подымет. Ежели только науськают его. Пока таких вроде и не видно. Спасибо, к воспитателю своему князю Куракину благоволит. Отец Симеон сколько раз удивлялся, сколь образован Федор Федорович. Кажись, всю жизнь на военной службе, а сколько языков познал, к иноземным порядкам склоняется. Батюшка-государь, как под Смоленск ходил, Куракину поручил Москвой управлять. Верил, значит. Он и с бунтовщиками управлялся, и с ляхами воевал. Братец Федор Алексеевич первым князя из казны селом наградил — Изворино называется. В семействе Ртищевых оно было, у родителя Федора Михайловича Большого. Да Федор Михайлович, известно, за богатством не охотился. Село сестре его досталося. От нее к дьяку Якову Петровичу Булычеву. Отец Симеон сказывал, в молодых годах будто Булычев с посольством в самый Царьград ездил. Да, видно, денег больших на службе не нажил: как купил, так и продал. Не то что князь Федор Федорович. А село богатое. Сады расчудесные. Судьбы-то, судьбы людские какие разные. Как оно в «Хронографе Русском» старинном сказано: «Таковы ти суть твои игры, игрече, колесо житейское!».
20 мая (1676), на день памяти Обретения мощей святителя Алексея, Московского и Всея Руси чудотворца, патриарх благословил окольничего князя Ивана Борисовича Троекурова на отпуске, что он послан на службу во Псков.
27 мая (1676), на день памяти Третьего обретения главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, приходили к патриарху ко благословению боярин князь Василий Васильевич Голицын да с ним окольничий князь Григорий Афанасьевич Козловский да думной дворянин Андрей Васильевич Толстой, на отпуске, идти им на службу в Путивль.
— На отпуске к тебе пришла, государыня-царевна Софья Алексеевна, проститься. Перед дорогой дальнею. Князя мово государь-батюшка во Псков отправляет, с ним еду.
— Здравствуй, здравствуй, княгинюшка Василиса Богдановна. Как Бог милует? А ехать, гляди, скольких бояр великий государь на службы отправляет. Троекуров князь не первый, поди, и не последний.
— За привет, государыня-царевна, спасибо. Езда-то меня, по правде сказать, только тешит. Столько про Псков-то мне порассказали — любопытство берет. Дома, бают, в нем высокие. На первых двух уровнях службы да гостиные палаты — они все каменные. На третьем — горницы рубленые. Еще выше — светелки да гульбища. В горницах покои жилые. Окошек много, свету. Там же для гостей палаты летние холодные. Зимним временем редко издалека друг к дружке в гости ездят, а летом да осенью повсечастно. Широко, бают, живут, празднично. Горницы разукрашены любо-дорого. Одни печи обращатые цветные чего стоят.
— Ишь сколько разузнать успела, княгинюшка. Да ведь никак и здесь ваши троекуровские палаты самые высокие. Проезжала Охотным рядом — видела.
— Верно, верно, государыня-царевна, да все без светелок и гульбищ. Зимним временем как в мешке каменном — тихо да глухо, из окошек выглянуть некогда. А и выглянешь, на душе тоска. Простору хочется.
— Палаты-то, поди, древние. Тогда только так и строили.
— А вот и не скажи, государыня-царевна. Это они с виду такие — одинаковые. На деле-то такая складанка, что не поверишь. Место-то это, близ Георгиевского монастыря, и правда, родовое троекуровское. Вернее, ярославское.
— Известно, род древнейший — князья Ярославские.
— Вот-вот. Это еще при государе Иване Васильевиче дедушка мужнин, сам князь Михаил Львович Ярославский, по прозвищу Троекур, возводил. Старший сын князя боярин Иван Михайлович продолжал. А уж при батюшке твоем, государыня-царевна, при блаженной памяти государе Алексее Михайловиче, старший внук Борис Иванович второй уровень отстроил. Сказывают, для супруги своей второй — налюбоваться никак ею не мог. Любил крепко.
— Это хорошо, что любил…
— Так-то оно так, а веку Бог деткам ихним не дал. Сколько могилок-то ихних что в Георгиевском монастыре, что в ярославском Спасо-Преображенском, что на Которосли. Почитай, у каждого по две могилки.
— Чтой-то ты, княгинюшка, говоришь? Как по две могилки?
— Обычай, государыня-царевна, у Троекуровых такой. В Москве коли кто преставится, в Георгиевской обители отпевают да кладут, а летним временем непременно в усыпальницу семейную в свои земли везут. Может, помнишь, шесть лет назад Дмитрия Борисовича сам патриарх здесь отпевал. Софья Борисовна того раньше прибралась. Сам Борис Иванович двух лет не прошло как помер. Все уж нынче в Ярославле почивают. А в Георгиевской обители московской доски каменные памятные остаются. На родительские субботы у них панихиды служим. Да и перед глазами они — только что проулок из ворот в ворота перейтить. Лампадки там негасимые горят. А третий-то уровень князь мой уж после кончины батюшки возводить стал. Узорчатый такой, чисто кружево кирпичное.
— Чай, без батюшки твоего боярина Богдана Матвеевича не обошлось. У кого, как не у Хитрово, все мастера-то русские лучшие. А супруг-то твой один наследник?
— Один-одинешенек, государыня-царевна. Старой-то княгине часть ее вдовью выделили, а на остальном Иван Борисович остался. Если чего мне в Москве и жалко, так то, что окончания палат троекуровских не увижу.
— Увидишь, Василиса Богдановна, еще как увидишь. На службу на всю жизнь не уезжают. Перебудет твой князь годок-другой во Пскове, а там и возвернется в белокаменную, к себе в гости царевен позовешь.
— Ой, я бы рада-радешенька, государыня-царевна. Может, и у нас обычай такой заведется — царское семейство у себя гостить. А знаешь, князь-то мой такое и придумал — чтобы с Охотного ряда гульбище у наших палат было да лестница широкая, прямо в парадные покои. Уж как бы я тебя, государыня-царевна, у сходов-то этих принимала. Да и знаешь, чудо какое мне князь про Псковщину рассказывал. Там на каждом пиру хозяйки выходить должны, чарки гостям подносить да целоваться с ними, а сами что ни на есть богатейшие наряды надевать.
— Разве и в Москве обычая такого нет?
— Есть, есть, государыня-царевна. Да не о том я совсем. У псковичей будто бы ступеньки в палату столовую особые ведут. Хозяйка по ним спускаться должна. Покуда идет, чтобы всем гостям ее рассмотреть — окошко там сбоку прорезано. А сбоку зеркало от печки обращатое, пестрое-пестрое. Таково-то нарядно да празднично все выходит. Каждая сударушка кралей писаной покажется. Кому не хочется других посмотреть да себя показать!
— Хотеть-то, может, и хочется, да еще далеко царевнам до чуда такого, хотя…
28 мая (1676), на день памяти священномученика Ферапонта, епископа Сардийского, и мученицы Феодоры девы, князь Шаховской получил у патриарха благословение ехать на воеводство в Псков.
31 мая (1676), на день празднования иконы Божией Матери, именуемой «Нерушимая стена», окольничий Иван Федорович Волынский благословился у патриарха, что идти ему на службу на Дон.
8 июня (1676), на день памяти великомученика Федора Стратилата и святителя Федора, епископа Суздальского, патриарх благословил князя Никиту Семеновича Урусова, что государь назначил его ехать в Великий Новгород на воеводство.
В государевых покоях с рассвета беготня. Не спится великому государю. Только глаза откроет, чтобы все советники уже в Крестовой палате дожидались. Неведомо кого на сей раз кликнет, с кого начнет. Иной раз со стольника Лихачева Алексея Тимофеевича. [99]Чаще с постельничего Языкова Ивана Максимовича. [100]Он уж и стольником стал, и первым судьей в Дворцовом Судном приказе. Постельничим-то его прислуга про себя зовет — царского указу еще нету, а по всему видать, ждать недолго. Сынок Семен и тот уж и комнатный стольник, и чашник. Никому из старых государевых любимцев не верит Федор Алексеевич. Молод-молод, а опаслив. Ко всем будто заново присматривается. Из сестер и то не всех жалует. Разве что Марфу Алексеевну царевну — погодки они с ней. Да и Федосья, как подросла, все возле Марфы Алексеевны время проводит. О царевнах тетеньках и вовсе слушать не хочет — отмахивается. Вдовая царица хотела было о делах своих просить, отослал. Родством не считается. Где там! Отцовских привязанностей не помнит. Вон и сегодня только и разговору, как с любимцами былыми разобраться. Никита Иванович Одоевский одно подсказывает — давно во дворце, далеко видит. У Языкова свои расчеты — короткие, злые. Зато и государя не в пример чаще видит, лишнее сказать может.
