Я фыркнула:

— Для какой исследовательской работы? Кто я теперь?

— Ты Мерит, — сказала она с убежденностью, согревшей мне сердце. — Но, как бы это сказать, Мерит-два. И я должна сказать, что Салливана нельзя назвать дешевкой. Твои туфельки явно от Джимми Чу, [1]а платье достойно самой изысканной коллекции. — Она прищелкнула языком. — Тебя одели как топ-модель. И надо признать, ты выглядишь отлично, Мер.

«Все в мире относительно», — подумала я. Потом опустила взгляд на платье для коктейлей, погладила рукой плотную черную ткань.

— Мэл, я нравилась себе такой, какой была. Мою жизнь нельзя считать образцом совершенства, но я была счастлива.

— Я знаю, моя милая. Но может быть, тебе еще понравится.

Я в этом сомневалась. Очень сильно.

Мои родители были чикагскими нуворишами.

Дедушка, Чак Мерит, тридцать четыре года прослужил в полиции и вдоль и поперек исходил южные районы города, пока не перешел в следственный отдел. В полицейском департаменте Чикаго о нем ходили легенды.

Хоть он и обеспечивал своему семейству средний уровень жизни, порой им приходилось туго. Моя бабушка выросла в богатой семье, но отказалась от наследства своего преуспевающего и богатого отца. Это решение она приняла самостоятельно, но мой отец нередко обвинял деда в том, что вырос не в такой роскоши, которую мог бы иметь. Он вообразил, что его предали, и необходимость жить на скромное жалованье полицейского так его раздражала, что отец поставил себе единственной целью накопить как можно больше денег.

И весьма в этом преуспел.

«Мерит пропертиз», как называлась компания отца, владела и управляла высотными домами и жилыми комплексами по всему городу. Кроме того, отец был членом Совета развития Чикаго, состоявшего из представителей крупного бизнеса, и давал советы по планированию и инвестициям недавно переизбранному мэру Сету Тейту. Отец очень гордился своим положением и часто упоминал о своей дружбе с Тейтом. Я, честно говоря, считала, что это характеризует мэра не с лучшей стороны.

Родившись в семье Мерит, я в полной мере могла пользоваться преимуществами своего положения: жить в большом доме, отдыхать летом в лагере, посещать уроки танцев и носить дорогую одежду. Но благосостояние не делало моих родителей, особенно отца, самыми приятными людьми. Джошуа Мерит все свои силы посвятил созданию капитала, все остальное для него не имело значения. Он хотел, чтобы у него были образцовая жена, образцовые дети и образцовое положение в общественных и финансовых кругах. Стоит ли удивляться, что я предпочитала общество дедушки и бабушки, понимавших значение безграничной любви.

Я прекрасно представляла себе, что превращение дочери в вампира отца вряд ли обрадует. Но я была уже большой девочкой, а потому смыла с лица следы слез, села в машину — старенький приземистый «вольво», за который еще не расплатилась, — и направилась к дому родителей в Оук-парке.

Добравшись до места, я остановила машину на подъездной дорожке, огибавшей дом. Массивное модернистское сооружение из стекла и бетона плохо гармонировало с соседними зданиями, построенными в более сдержанном, неоклассическом стиле. Но хорошего вкуса на деньги не купишь.

Я подошла к входной двери, и она открылась раньше, чем я успела постучать. Я подняла голову. Строгие серые глаза, принадлежавшие тощему белокожему мужчине, осматривали меня с высоты почти семи футов.

— Мисс Мерит.

— Привет, Пибоди.

— Пеннибейкер.

— Я так и сказала.

Конечно, я знала, что его зовут Пеннибейкер. Дворецкий стал первым значительным приобретением моего отца. В отношении к детям Пеннибейкер придерживался принципа «баловство ребенка портит» и всегда принимал сторону моего отца — подсматривал, подслушивал и явно не сочувствовал моим бунтарским наклонностям. По правде говоря, я занимала низшую ступень в своем поколении семьи, и у меня имелись образцовые родственники — старшая сестра Шарлотта, которая вышла замуж за хирурга-кардиолога и теперь воспитывала детей, и старший брат Роберт, которого прочили в преемники отца. А я, одинокая двадцатисемилетняя студентка, до сих пор учившаяся, хоть и в одном из лучших университетов страны, была второсортной Мерит. А теперь еще и заявилась домой после какой-то неприятной истории.

Я вошла в холл и ощутила порыв воздуха, когда Пеннибейкер решительно захлопнул за мной дверь. Затем он проворно встал передо мной.

— Ваши родители в передней гостиной, — забубнил он. — Они вас ждут. Ваше состояние причинило им немалую тревогу. Вы беспокоите отца… — он неодобрительно взглянул на меня, — историей, в которую оказались вовлечены.

Этот выговор оскорбил меня, но я решила, что не стоит объяснять, что превращение в вампира произошло без малейшего повода с моей стороны. Он все равно не поймет.

Я обогнула его, прошла по коридору и толкнула высокую дверь гостиной. Мередит Мерит, моя мать, вскочила с жесткого приземистого дивана. Даже в одиннадцать часов вечера на ней был льняной костюм, туфли на высоких каблуках и нитка жемчуга на шее. Светлые волосы были уложены в безукоризненную прическу, а веки подкрашены светло-зелеными тенями.

Мама устремилась ко мне, протягивая руки:

— Ты в порядке? — Она обхватила мои щеки пальцами с длинными холеными ногтями и осмотрела с ног до головы. — Как ты себя чувствуешь?

Я вежливо улыбнулась:

— Я хорошо себя чувствую.

По их меркам, так оно и было.

Мой отец, высокий и худощавый, как и я, с такими же каштановыми волосами и голубыми глазами, сидел на другом краю дивана, одетый, несмотря на поздний вечер, в строгий костюм. Он посмотрел на меня поверх очков, как будто позаимствовал эту манеру у Элен. Хотя у вампира это получалось более значительно, чем у человека. Отец сложил газету и положил ее рядом с собой на диван.

— Вампиры?

В единственном слове прозвучали одновременно и вопрос, и обвинение.

— На меня напали в кампусе.

Мать вскрикнула, приложила руку к сердцу и обернулась к отцу:

— Ты слышишь, Джошуа? В кампусе! Они нападают на людей!

Отец не отвел взгляда, но по его глазам я поняла, что он удивлен.

— Напали?

— На меня напал один вампир, но превращение осуществил другой. — Я вспомнила немногие услышанные слова и опасение в голосе спутника Салливана. — Я думаю, что первого просто вспугнули, и он убежал. А другие двое опасались, что я могу умереть.

Это было не совсем так — спутник Салливана опасался, что это может произойти, а сам он был уверен, что так и будет. И уверен в своем праве менять мою судьбу.

— Две встречи с вампирами? Рядом с Чикагским университетом?!

Я пожала плечами, давая понять, что и сама удивлена этим обстоятельством.

Отец закинул ногу на ногу.

— Кстати, скажи, ради бога, почему ты одна слонялась по кампусу посреди ночи?

В животе зажглась искра. Злость, возможно приправленная легкой жалостью к себе, что было вполне привычно при общении с отцом. Обычно я изображала смирение, опасаясь повысить голос и вызвать поток претензий родителей к своей непокорной младшей дочери. Но ведь всему есть предел, верно?

— Я работала.

Его ответная усмешка не нуждалась в комментариях.

— Я работала, — повторила я, ощущая давление сдерживаемой двадцать семь лет уверенности в себе. — Я шла забрать кое-какие бумаги, и на меня напали. Я пострадала не по своей воле и не по своей вине. Вампир разорвал мне горло.

Отец с сомнением взглянул на гладкую кожу у меня на шее — Господи, помоги Чикагской Добродетели, не сумевшей постоять за себя. Но он не унимался:

— И этот Дом Кадогана — он, конечно, старинный, но не такой старый, как Дом Наварры.

Поскольку я Дома Кадогана не упоминала, значит, родителей просветил тот, кто им звонил. А отец провел кое-какие исследования.