Он занимался и с детьми Юэна, и часто, когда уроки и работа оставались позади, почтальону выпадала возможность самому посидеть и поболтать со стариком. Стивен считал, что взрывы подняли в атмосферу огромное количество пыли и обломков, заслонив солнце и увековечив зиму. Если его спрашивали, сколько продлятся холода и когда планета наконец оттает, он обычно увиливал от ответа. Юэн грешным делом думал, что старикан просто не знает, что сказать, но как-то, прилично нагрузившись местным грибным виски, учитель поведал, что, по его убеждению, мир вступил в новый ледниковый период.

Прочим он этого не говорил, чтобы не лишать людей надежды.

Поминутно оглядываясь назад – не сожрал ли еще снежный вихрь силуэт старого Собора, – Юэн приближался к замерзшему руслу реки. Нет, старинный храм отсюда был еще хорошо виден, и можно было даже различить фигурки двух дозорных, выпустивших Юэна за льдом, а теперь настороженно следивших за ним.

Тропа вывела его к торчащему на берегу обледеневшему огромному пню, к которому была прислонена старая кирка. Он сбросил рюкзак на снег, закинул автомат за спину и взялся за инструмент.

За годы ледодобычи тут образовался целый карьер, доходивший почти до другого берега: еще одно свидетельство того, что жизнь на поверхности была не сахар.

Спустившись в карьер, Юэн быстро наколол полное ведро льда. Уже под конец он обратил внимание на вешки, вбитые в ледяные стены примерно на уровне колена. На одной из них висела табличка: «Ниже этой линии не рубить».

Лед ниже линии ничем не отличался от того, что уже гремел в ведре у Юэна. С какой стати его нельзя трогать? Может быть, там, в глубине, вмерз кто-то, кого неосторожный добытчик может разбудить своим ледорубом? Какое-то спящее чудовище?..

Чтобы не искушать судьбу, Юэн выбрался поскорее из карьера и потащил ведро обратно к уже тающему в усиливающейся пурге Собору.

– Что там, ниже линии? – спросил он у дозорных.

– Осадки, – лаконично ответила женщина, опустила предохранитель на автомате и принялась рыться в кармане.

На свет был извлечен старый дозиметр ярко-желтого цвета с круговой шкалой. Женщина включила его, и индикатор заряда тревожно замигал желтым. Это была привычная картина: в дивном новом мире зарядить любой электроприбор было, как правило, гораздо труднее, чем раздобыть его. А уж с этими машинками – особый случай: их и до войны было мало, теперь же рабочие экземпляры стали невероятно редким сокровищем.

Женщина опустила дозиметр в ведро. Стрелка чуть дернулась, но осталась в безопасной зоне.

– Я таких с войны не видел, – уважительно произнес Юэн.

– Может, больше и не увидишь, – ответила та. – Только им и спасаемся, хотя запаришься искать батарейки.

– Вот за это мы ее и взяли в отряд, – ухмыляясь, добавил напарник.

Женщина выпрямилась и уперла руки в бока.

– А я думала, за мою красоту и обаяние, – съязвила она, и оба засмеялись.

Юэн, не посвященный в особенности местного юмора, терпеливо ждал, когда его пропустят внутрь. Кто знает, сколько еще времени ему придется торчать в старой церкви с этими веселыми людьми… Может быть, он даже успеет научиться смеяться их шуткам. Проклятый буран!

Заметив смущение Юэна, мужчина усмехнулся.

– Это моя жена, – объяснил он.

– Класс! – вежливо кивнул Юэн.

– Заходи, – сказала женщина, отступив в сторону.

Шагнув в полумрак храма, Юэн снял темные очки, бережно положил их в карман и с ведром в руке направился к печке. За спиной он услышал, как дозорные закрыли дверь и как с тяжелым стуком упали на свое место засовы.

В церкви почти никого не осталось, кроме женщины и трех детей разного возраста. Все, кроме младшего, годовалого карапуза, сидели на скамьях, распуская старую шерстяную одежду и скатывая шерсть в клубки. Юэн вывалил свою добычу в синюю пластмассовую бадью, наполовину наполненную водой. Лед остался плавать на поверхности, самые крупные куски были похожи на миниатюрные айсберги. Ткнув один из кусков, Юэн с минуту завороженно смотрел, как он тонет и поднимается на поверхность, расталкивая мелкие льдинки, успевшие занять его место.

– Вязать умеешь? – спросила его женщина.

Юэн моргнул. Вопрос был совершенно неожиданным.

– Только шарфы, – ответил он.

Женщина показала на стул, где лежала груда шерстяных клубков и коробка со спицами.

– Ты ведь должен чем-то заниматься, чтобы отрабатывать постой, так? – улыбнулась она. – Считай, что я тебя ангажирую. А то мне тут, признаться, скучновато. С ребятишками общих тем у нас не так-то и много…

Вязать Юэн научился в незапамятные времена. Дни и ночи под землей были одинаково темны и бесконечны, развлечений было мало, и вязание помогало не только обзавестись удобной и теплой одеждой, но и отключить голову хотя бы на время, позабыв о бедах и жизненных неурядицах. Петелька, еще петелька, еще петелька… Затягивает. Можно не думать о том, что работорговцы похитили всю твою семью и, возможно, дети уже мертвы… Не думать об этом. Не думать! Петелька, еще одна…

– Только сначала чаю заварю, – согласился он. – Будете?

Женщину звали Маргарет, а детей – Дженни, Марк и Коннор.

Пока Юэн заваривал чай и разливал его по мятым кружкам, старшие мальчик и девочка глядели на пришельца пустыми скучными глазами, зато Коннор – самый маленький, улыбался во весь беззубый рот. Параллельно он запихивал в свои пеленки камешки, которые в изобилии были разбросаны по полу.

– Коннор! – застала его за этим занятием женщина.

Услышав свое имя, он радостно вскочил на ноги, и пеленки под тяжестью камней поехали вниз, а по комнате распространился характерный запах.

– Коннор! – крикнула Маргарет, встала и бросилась к нему.

Старшие дети прыснули со смеху.

Пурга за стенами церкви выла все злобней, а в комнате было тепло и уютно. Маргарет недавно исполнилось двадцать три, и ее жизнь состояла из вязания и поисков мужа. Узнав, что Юэн в Карлайле проездом, она порядком расстроилась.

Вязать с ней вместе было ничем не хуже, чем греться у Христа за пазухой. Другие варианты трудовой повинности нравились Юэну куда меньше: сортировать в старом склепе под церковью разный хлам, принесенный снаружи или оставшийся с довоенных времен, или стоять на часах в морозной пустоши.

В Соборе не было единого для всех перерыва на обед. Время от времени местные обитатели менялись местами с караульными, чтобы те могли перекусить, попить чайку и согреться. Шли часы в тепле, тишине и спокойствии; ближе к вечеру Юэн поменялся местами с Маргарет и вместе с детьми задремал под быстрое цоканье спиц.

Когда стемнело, Маргарет опустила пониже четыре небольших масляных фонаря, висевших под потолком, и зажгла их.

– Масла в городе по-прежнему много, – объяснила она, – хотя ходить за ним приходится все дальше и дальше.

Юэн кивнул, отложил работу и встал, чтобы размять затекшие конечности. К нему подошла женщина-дозорный, с которой он говорил утром.

– Так ты, значит, Юэн?

Он кивнул. Понятное дело: тут любой чужак на виду.

– Марла, – представилась она и протянула руку.

Юэн не удивился ее сильному и уверенному рукопожатию. Утром он принял ее за мужчину, и не мудрено: кроме голоса и имени, женского считай что и не было.

– Говорят, ты из туннелей?

– Да, из Глазго.

– Вот что, Юэн. Навязал ты пока, – она кивнула на пряжу, – разве что на тепло от печки, у которой сидел целый день. Ночью придется постоять в карауле на башне. И будем в расчете.

– Идет, – поежившись, согласился Юэн. – А туннели-то тут при чем?

– Ну как же? – внимательно посмотрела на него Марла. – Ты ведь привык к темноте, не так ли? Должен видеть получше наших.

– Разумно, – признал он. – И кого мне высматривать?

Марла подвела его к столу, где стояли непривычно чистые миски с ужином: мясом и грибным супом.

– Чудовищ, – коротко ответила она.