Но полно браниться! Какой-то тихий голос сказал мне в эту минуту на ухо твоими словами: «This man is my bosom-friend», [28]и я обнимаю тебя заочно со всею искренностию дружбы. Еще раз благодарю, любезный друг, за «Нестора» Шлёцерова * . Я прочитал с жадностьюпервую часть, служащую введением, и ожидаю с нетерпением октября, в котором начнется мой курс отечественной истории: прежде я не могу этого сделать, ибо я теперь не в Белеве, а в другой деревне * , находящейся под Орлом, где нет со мною ни карт, ни других книг, без которых не хочу начинать этого чтения. Читая русскую историю, буду иметь в виду не одну мою поэму, но и самую русскую историю; но в истории особенно буду следовать за образованием русского характера, буду искать в ней объяснения настоящего морального образования русских. Это мне кажется прекрасною точкою зрения, а со временем может выйти из моих замечаний что-нибудь весьма полезное (пишу это про тебя). Политические происшествия можно назвать воспитанием того отвлеченного существа, которое называют нациею.Читая историю в этом отношении, то есть наблюдая, каким образом воспитатель могущий народов (судьба, провидение, творец) образовал их характер, увидишь и средства, каким образом можно исправить то, что испорчено воспитанием, дополнить недоконченное, воспользоваться выгодным, уничтожить вредное. Эта мысль (которая может служить точкою соединения всех наблюдений), признаюсь, восхищает меня. Я теперь нахожу в себе гораздо более расположения к деятельности; может быть, такая перемена произошла во мне от того, что я деятельность писателятеперь поставляю единственным своим благом, зависящим от меня, и хочу к этому благу стремиться, отказавшись от всех других, от меня не зависящих и неверных, предоставляя себе, однако, воспользоваться ими, если они на дороге мне представятся. Но я удалился от Шлёцера. Этот человек имеет дар оживотворять самую сухую науку исторических древностей (а северные древности не римские и не греческие). Его можно назвать Лессингом, Лагарпом * истории; он привлекательно говорит и о скучных ошибках переписчиков «Нестора». Слог его приятен не искусством писателя, но тою твердою логикою и тою экономическою краткостию, благодаря которым мысли его представляются вдруг, ярко и в связи, рассудку читателя. Таких критиков весьма немного. Но он иногда бывает излишне недоверчив; особливо странно то, что он сомневается в существовании песни Игоревым воинам * , тогда как она давно напечатана * и имеет, кажется мне, наружность неотрицаемой истины(autenticité). [29]Сердит меня немного и то, что он, писавши книгу свою и для русских (которых неученость ему известна), испестрил ее огромными греческими и латинскими тирадами. Немцы красно говорить не хотят или не умеют, имея слишком дельные головы; не отнимая у них ничего из этой полезной деятельности, желал бы, чтобы они заняли несколько ветреной привлекательности у французов (англичане, кажется мне, занимают истинную средину между ими и французами). Я желал бы иметь все или по крайней мере избраннейшие сочинения Шлёцера; например, я с большим удовольствием прочел бы его Selbstbiographie. [30]Есть ли у тебя его «Probe Russischer Annalen»? [31]Он часто ссылается на эту книгу в своем Несторе. Но для избежания многословия прошу тебя исполнить следующее, без всякого предварительного обдумывания (à l’allemande). [32]1-е: пришли мне Миллера (я буду переводить из него отрывки, а со временем, может быть (разумеется, исподволь), переведу и все письма; они будут точно посвящены тебе, хотя бы я выдавал их и на 60 году жизни). 2-е: напиши (NB: без обдумывания) полную роспись всех книг русских, немецких, latinskych и других, принадлежащих к русской и славянской истории; латинские титулы прилагай в оригинале и переводе; 3-е: доставь мне те книги, которые мне теперь могут быть нужны, руководствуясь в этом первом моим письмом. 4-е: дай мне каталог Шлёцеровых сочинений. Из русских старинных летописей имею: Нестора по Радзивилловскому списку * (это, думаю, тот, которого бранит Шлёцер); Никонову Летопись * ; Софийский список Нестора * ; величественный Синопсис * , старый и новый; есть у меня и Русская правда * , и Духовная Владимира Мономаха * , и Болтин, и Щербатов, и Хилков, и Штриттер * , и песнь Игорю. Но более всего радуюсь твоим Шлёцером. Теперь смотрю на него с таким же точно удовольствием, с каким во время оносмотрел на него отвращением, и это не в отношении к одному Владимиру, а точно из некоторой особенной привязанности к тому занятию, которое представляет мне история. Герберштейн есть и на немецком * . Нельзя ли им меня снабдить? Но в нем теперь нет крайней нужды. (Боюсь тебя ограбить; но ведь ты и не будешь лишать себя нужного; этого ни по чему ты не должен делать). NB. Разговоры о Новегороде * у меня есть. Нет ли чего-нибудь подобного о Киеве, и где я о нем найду какие-нибудь подробности?
На твое мнение предпочесть Владимиру Святослава теперь не отвечаю ничего, ибо мой план, как я уже сказал выше, есть только одно семя; но Владимир есть наш Карл Великий * , а богатыри его — те рыцари, которые были при дворе Карла; сказки и предания приучили нас окружать Владимира каким-то баснословным блеском, который может заменить самое историческое вероятие; читатель легче верит вымыслам о Владимире, нежели вымыслам о Святославе, хотя последний по героическому характеру своему и более принадлежит поэзии, нежели первый. Благодаря древним романам ни Ариосту, ни Виланду никто не поставил в вину, что они окружили Карла Великого рыцарями * , хотя в его время рыцарства еще не существовало. Что же касается до святости Владимира, то можно говорить об нем и заставить его действовать приличным образом его историческому характеру; к тому же главным действующим лицом будет не он, а я его сделаю точкою соединения всех посторонних действий, для сохранения единства. Поэма же будет не героическая, а то, что называют немцы romantisches Heldengediclit; [33]следовательно, я позволю себе смесь всякого рода вымыслов, но наряду с баснею постараюсь вести истину историческую, а с вымыслами постараюсь соединить и верное изображение нравов, характера времени, мнений, позволяя, однако, себе нравы и мнения времен до Владимира перенести в его время; ибо это принадлежит к вольности стихотворного дворянства, данного нашей братье императором Фебом. Вот, не хотел ничего говорить о Святославе и Владимире, а наговорил с три кузова! О, перо неугомонное и непостижимое! Или оно ленится, или пишет без памяти. Стихи мои переписываютсядля тебя; но ты получишь их не так-то скоро, ибо я не имею здесь переписчика; зато переписывает их прелестнейшая рука, рука милой Грации * , в самом деле Грации. Но ты станешь смеяться моим планам и скажешь мне: собирай лучше материалы для Владимира.