VI И рано на другое утро Явился Геф, готовый в путь. Но в путь еще Рустем не собирался. «На что спешить, — сказал он, — добрый гость; И этот день с тобою мы, Откинув всякую заботу, В веселье проведем. Кто знает, близко ль, далеко́ ли Беда и где ее мы встретим? Пока под кровлей мы домашней — Не станем помышлять О буре, воющей кругом. Быть может, что уж в этом доме боле Мы никогда так веселы не будем; Сдается мне, что здесь в последний раз Моих родных и милых ближних Я угощаю. Подойдите ж, Мой брат Зевар и зять мой Геф, ко мне; Ты, Геф, садися с правой, А ты, Зевар, садися с левой Моей руки; и помогите пить мне Душеусладное вино. Мне в эту ночь все снилось О сыне, снилось, будто сын Нашелся у меня; и это мне Напомнило, что о Зорабе я Тебя еще не расспросил подробно; Садися ж, Геф, и расскажи За чашею вина Мне сказку о Зорабе». Он сел; по правую с ним руку Сел Геф, по левую Зевар; Вино запенилося в кубках, И пир с музы́кой, пеньем, пляской, Как накануне, закипел. Под шум его задумчиво Рустем Рассказы слушал о Зорабе И думы черные свои Вином огнистым запивал. Так день прошел, и вечер миновался, И наступила ночь, и хмель могучий Опять их предал тихой власти Миротворительного сна. VII Наутро так же рано, Готовый в путь, пришел К Рустему Геф; но, видя, что Рустем По-прежнему не торопился в путь, Ему сказал он: «Выслушай без гнева Меня, отец; не раздражай царя; Ты ведаешь, как бешено он вспыльчив; Ты ведаешь, в каком он страхе С тех пор, как враг ворвался в наши грани: Не ест, не пьет, не спит, не видит и не слышит Наш Кейкавус; ему везде Мерещится Зораб. Поедем, Рустем; позволь мне Грома оседлать; Твоим упорным замедленьем Жестоко будет шах прогневан». — «Не бойся, Геф, — ответствовал Рустем, — Никто мне в свете не указчик; И твердо знает Кейкавус, Что царствует в Иране он По милости Рустема; Он знает, что моя рука Всегда его вытаскивать умела Из ям, в которые своей виною Он безрассудно попадал. Но я согласен; нам пора Отправиться в дорогу; Вели мне Грома оседлать, И едем». Так сказав, Рустем Вином наполнил кубок, Окинул мрачными глазами Палату пировую И всех своих домашних, Вино все разом выпил И, кубок вдребезги разбив, Велел трубить поход. На громкий зов Рустемовой трубы Вмиг собрались Рустемовы дружины. Окинув их железный строй глазами, Рустем подумал: «С ними На целый свет могу войною выйти». И, за себя Зевару поручив Начальство над сабульской ратью, Он сел на Грома И поскакал вперед Сам-друг с отважным Гефом. И трубы загремели, Знамена развернулись, Заржали грозно кони, Пошли вперед дружины. VIII Когда молва достигла в Истахар О приближении Рустема, Все первые вельможи: Ферабор, Гудерс, Кешвад, Шехе́дем, Тус, Рохам, Гераз, Гургин, Милат, Ферхаб, Бехрем — На день пути к нему навстречу вышли. Сын шахов Ферабор и вождь верховный Тус Сошли с коней, его увидя; Сошел с коня, увидя их, Рустем; И сделали приветствие друг другу. Блестящей их толпою окруженный, Рустем в столицу въехал, И с торжеством его ввели они В палату, где великий царь Их ждал, сидя на троне. Но было сумрачно и гневно Его лицо; не отвечав ни слова На поздравительные клики Своих вельмож, он грозно закричал, Оборотясь на Гефа и Рустема: «Кто ты, Рустем, Чтоб с дерзостью такою Топтать ногами Святые царские слова? Когда б в моей руке был меч, К моим ногам бы во мгновенье Твоя упала голова. Ты, вождь мой Тус, закуй их в цепи, И чтоб теперь же тесть и зять На виселице оба Перед народом заплясали». Так в исступленье гнева Кричал на троне Кейкавус; И все кругом его вельможи В оцепенении стояли. Когда ж увидел шах, Что повеленье медлил Его исполнить Тус, Он крикнул с трона, как орел Кричит с высокого утеса: «Предатель сам, кто руку наложить На дерзкого предателя не смеет! Бери их, Тус, я повторяю; И с ними с глаз моих долой; Чтоб мигом не было их духу! И чтоб никто не смел мне прекословить!» IX Так он вопил; и было горько Тусу Его исполнить повеленье; Он за руку Рустема взял, Чтоб из очей озлобленного шаха Его увесть и дать свободу Утихнуть бешенству царя, — При этом виде все вельможи Затрепетали. Но Рустем, Не замечая ничего, Смотрел горящими глазами, Как лев, увидевший змею, На шаха; он, казалось, вдруг Стал целой головою выше, Стал вдвое шире грудью и плечами; И он сказал: «А ты кто, чтоб меня Так дерзостно позорить? Ты шах, но шах по милости моей. Грози же петлею не мне, А своему Зорабу. Разве я Твой подданный? Я царства пехлеван; Я князь Сабулистана вольный; Иль ты не знаешь, что, когда Я топаю ногою — подо мной Дрожит земля; когда мой скачет конь — От топота его шумит все небо И, быстроте его чудяся, Поток бежать перестает? Иль ты забыл, что я Рустем, Что мой престол — седло, что шлем — моя корона? И кто же ты, чтоб петлей мне грозить? И кто твой Тус, чтоб руку на Рустема Поднять в повиновенье Безумной ярости твоей?» При этом слове он так сильно Ударил Туса по руке, Что тот упал на землю, оглушенный. Через лежачего Рустем Перешагнул, толпу раздвинул И вышел с Гефом из палаты. И все вельможи, Кейкавуса Оставив одного на троне, Пошли поспешно за Рустемом. Они его нашли перед крыльцом Сидящего на Громе. Он с седла Им закричал: «Простите все; прости, Иран. В Сабул я возвращаюсь; В Сабуле я такой же царь, Как здесь, в Иране, Кейкавус. Теперь как знаете с Тураном сами Ведите свой расчет; Сабул Я отстою. А если здесь с царем Ирана Случится то же, что с Хеджиром, И если царский Истахар, Как Белый Замок, будет схвачен Врагами, в том не обвиняйте Рустема. Горе, горе царству, Когда царем владеет нетерпенье И необузданная ярость!» Сказав, он крикнул — Гром помчался; Рустем исчез как привиденье. Недалеко отъехав по дороге В Сабул, остановился он В гостинице, чтоб на покое там Дождаться брата С дружинами Сабулистана. |
