Гнев нам, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,

Гибельный гнев, приключивший ахеянам много великих

Бедствий и воинов многих бесстрашные души низведший

В область Аида, их трупы оставя на пищу окружным

Птицам и псам. — Так свершалася воля Крониона Зевса —

С тех пор, как сильной враждою разрознены были владыки,

Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес богоравный.

  Кто из бессмертных зажег в их груди толь свирепую злобу?

Феб, сын Латоны и Зевса. Атридом прогневанный, язву

Он ниспослал на ахейскую рать, и бесчисленно гибли

Люди, понеже был жрец Аполлонов Хрисес недостойно

Сыном Атрея обижен. Чтоб выручить дочь из неволи,

С выкупом старец богатым пришел к кораблям крепкозданным,

Жреческий жезл золотой Аполлоновым лавром обвивши.

Всех обходил он ахеян, склоняя сердца их на жалость;

Паче ж других убеждал двух Атридов, вождей над вождями:

  «Вы, Атриды, и вы, броненосцы ахеяне, сила

Вечных богов олимпийских да вам ниспровергнуть поможет

Город Приамов и путь вам успешный устроит в отчизну;

Вы же отдайте мне дочь, за нее многоценный принявши

Выкуп и сына Зевесова чтя, стрелоносного Феба».

  Так он молил: восклицаньем всеобщим решили ахейцы

Просьбу исполнить жреца и принять предложенный им выкуп.

Но Агамемнону, сыну Атрея, то было противно;

Старца моленье отверг он и так раздраженный примолвил:

  «Если, докучный старик, от моих кораблей крепкозданных

Ты не уйдешь во мгновенье иль снова дерзнешь подойти к ним,

Жезл твой и лавр Аполлонов тебя от беды не избавят.

Дочь же твоя из неволи не выйдет; до старости поздней

В доме моем, в отдаленном Аргосе, с домашними розно,

Будет работать она и моею наложницей будет;

Но удались и меня не гневи: иль домой ты отсюда

Цел не пойдешь». Так сказал он; испуганный жрец удалился.

Берегом моря широкошумящего молча пошел он;

Стал вдалеке от судов, сокрушенный, и начал молиться

Фебу царю, светлокудрой Латоной рожденному богу:

  «Бог, облетающий с луком серебряным Хрису и Киллы

Светлый предел, Тенедоса владыка, Сминтей всемогущий,

Если тебе я когда угодил, изукрасив священный

Храм твой и жирные коз и быков пред тобою сожегши

Бедра, мое благосклонно услышь и исполни моленье:

Слезы мои отомсти на данаях твоими стрелами».

  Так говорил он, моляся, и был Аполлоном услышан.

Гневный поспешно сошел Аполлон с высоты олимпийской,

Тул затворенный и лук за спиною неся; и ужасно

Стрелы гремели, стуча о плеча раздраженного бога

В грозном его приближенье; как черная ночь подходил он.

Сев на виду кораблей, он пустил неизбежные стрелы;

Страшно серебряный лук зазвучал, разогнувшись. Сначала

В мулов и вольнобродящих собак он стрелял, напоследок

Горькие стрелы свои обращать и на ратных данаев

Начал: всечасно бесчисленны трупов костры пламенели.

Девять уж дней облетала погибель весь стан, на десятый

Созвал Пелид Ахиллес на собранье все войско ахеян.

Мысли его обратила на то светлорукая Ира:

В страхе богиня была, погибающих видя аргивян.

Все собралися они, и собрание сделалось полным;

Первый, поднявшись, так им сказал Ахиллес быстроногий:

  «Видно, Атрид, нам придется опять, избраздивши все море,

В домы свои возвратиться, ежели только удастся

Смерти кому избежать; нас война и чума совокупно

Губят: спросить надлежит нам пророка, жреца иль какого

Снов изъяснителя — сны равномерно приходят от Зевса —

Пусть истолкует он, чем Аполлон так ужасно прогневан?

Был ли обет не исполнен? принесть ли ему экатомбу

Медлим? иль жертвенный запах отборных козлов и баранов

Должен его усладить, чтоб от нас отклонилась зараза?»

  Кончив, он сел. И тогда поднялся птицеведатель зоркий,

Старец Кальхас Фесторид, из вещателей самый премудрый:

Ведал он все настоящее; ведал, что было, что будет;

Дар звездознанья прияв от бессмертного сына Латоны,

Он управлял и судами данаев, плывущими в Трою.

Мыслей благих преисполненный, так он сказал Ахиллесу:

  «Ведать желаешь, Пелид, многославный любимец Зевеса,

Чем раздражен далекопоражающий Феб Олимпиец:

Истину всю вам открою; но ты, Ахиллес, поклянися

Мне, что и словом и делом меня защитишь, поелику

Думаю я, что моим оскорбится пророческим словом

Муж, обладатель Аргоса и всех повелитель ахеян.

Сильного страшно царя человеку простому прогневать:

Если сперва и воздержит он гнев свой, то памятным сердцем

Будет досадовать тайно, покуда себя не насытит

Мщеньем. Размысли же, можешь ли ты даровать мне защиту?»

  Вещему старцу ответствовал так Ахиллес быстроногий:

«Смело открой нам — тебе откровенную волю бессмертных;

Я ж Аполлоном, любимцем Зевеса (ему же, Кальхас, ты

Молишься, волю богов возвещая данаям), клянуся

Здесь, что, покуда живу и сиянием дня утешаюсь,

Руку поднять на тебя не дерзнет ни один из данаев

Близ кораблей крепкозданных; хотя бы и сам Агамемнон,

Между ахейцами первым слывущий, был назван тобою».

  Тут, ободренный, сказал Ахиллесу Кальхас прорицатель:

«Бог раздражен не забвеньем обета, не ждет экатомбы;

Он за жреца, Агамемноном здесь оскорбленного, гневен;

Гневен за то, что не выдали дочери старцу, что выкуп отвергнут;

Вот что на нас навлекло все беды и еще навлечет их

Много. И Феб далекопоражающих рук не опустит

Прежде, покуда, отцу светлоокую деву без всякой

Платы, без выкупа выдав, святой не пошлем экатомбы

В Хрису: иначе ничто не смирит раздраженного Феба».

  Так говорил он; и быстро поднялся пространнодержавный

Пастырь народов Атрид, повелитель царей Агамемнон,

Гневом проникнутый; сердце его преисполнено было

Черною злобой, и очи как яркое пламя горели.

Грозно взглянув на Кальхаса, воскликнул Атрид Агамемнон:

  «О зловещатель! ты доброго мне никогда не пророчил:

Сердце твое лишь напасти предсказывать любит; ни разу

Словом и делом благим от тебя я порадован не был.

Ныне в собранье ахейских вождей утверждать ты дерзаешь,

Будто за то нас казнит Аполлон стрелоносец, что мною

Был от отца Хрисеиды, невольницы пленной, не принят

Выкуп; но я несказанно желаю прекрасную деву

В дом свой у весть: мне она и самой Клитемнестры супруги

Стала милее, понеже ее превосходит высоким

Станом, лица красотой, и умом, и искусством в работе.

Но и ее уступить я согласен, когда уж так должно, —

Лучше, конечно, мне видеть спасенье, чем гибель народа.

Только от вас за убыток я должен иметь воздаянье.

Мне ль одному без возмездия быть? Неприлично, то все вы

Видите сами, чтоб дар мой почетный был мною утрачен».

  Тут, возражая, сказал Ахиллес богоравный Атриду:

«Ты, многосильный Атрид, ненасытный копитель корыстей,

Как же ты требовать можешь подарка себе от данаев?

Разве имеют в запасе какое богатство данаи?

Наши добычи из всех городов мы давно разделили;

Должно ли все разделенное вновь собирать, чтоб делиться

Снова? Отдай ты теперь Хрисеиду, покорствуя богу;

Втрое и вчетверо будет тебе воздаянье, когда нам

Град Илион крепкостенный Кронион разрушить позволит».

  Царь Агамемнон, ответствуя, так возразил Ахиллесу:

«Сколь ты ни силен, Пелид богоравный, но мыслишь напрасно

Сердце мое обольстить; вам меня провести не удастся.

Или ты думаешь, сам награжденный богато, что буду

Я терпеливо сидеть без награды, твоей покорившись

Воле? Пускай за утрату мою отдадут мне данаи

То, что по мысли моей и достоинства равного будет.

Иначе, если откажут данаи, своею рукою

Я иль твое, иль Аяксово, или на часть Одиссею

Данное взять к вам приду, не заботясь о вашей досаде.

Но об этом и после есть время подумать, теперь же

Черный корабль на священное море немедленно спустим,

Выберем сильных гребцов и, корабль нагрузив экатомбой,

В нем Хрисеиду, прекрасную, светлокудрявую деву,

С миром отпустим к отцу, — корабля ж предводителем будет

Идоменей, иль Аякс, иль герой Одиссей богоравный,

Или ты сам, Ахиллес, меж ахеян ужаснейший, бога

Злых посылателя стрел поспеши усмирить экатомбой».

  Мрачно взглянув на Атрида, сказал Ахиллес быстроногий:

«Ты, облеченный в бесстыдство, копитель богатств ненасытный,

Кто из ахеян исполнить твое повеленье захочет,

Если пошлешь иль в сраженье, иль в трудный поход за добычей?

Я же сюда с кораблями пришел не троян копьеносных

В битве губить: мне от них никакой не бывало обиды;

Не были ими ни кони мои, ни быки своевольно

Схвачены, также они и полей многоплодно-обильной

Фтии моей не топтали: покрытые тенистым лесом

Горы и море пространно-шумящее нас разлучают.

Здесь для тебямы, чтоб ты веселился, бесстыдный, чтоб брату

Честь возвратил и чтоб Трою, собачьи глаза, ниспровергнул,

Мстя за свое оскорбленье: но ты и не мыслишь об этом;

Ныне ж и взять у меня мой участок добычи грозишься,

Стоивший мне несказанных трудов, мне ахейцами данный.

Здесь не бывало таких, как твои, мне участков, когда нам

Город какой многолюдный троянский разрушить случалось.

Бремя тревог утомительно шумного боя лежало

Все на плечах у меня, при разделе ж богатой добычи

Лучшая часть доставалась тебе, и, довольствуясь малым,

Я к кораблям возвращался, трудом боевым изнуренный.

Нет, мне пора возвратиться в мою плодоносную Фтию;

Время домой отвести корабли крутоносые. Ты же

Здесь, оскорбивши меня, ни добыч, ни богатства не скопишь».

  Пастырь народов Атрид, возражая, сказал Ахиллесу:

«Хочешь бежать ты — беги! Умолять, уж конечно, не буду

Я, чтоб остался ты здесь для меня; здесь найдется довольно

Бодрых вождей для добытия славы; за нас и Кронион.

Ты из питомцев Зевеса царей для меня ненавистней

Всех; ты всегдашний заводчик раздоров, смятений и брани.

Правда, ты силен; но сила даруется нам без заслуги

Небом. Веди же в отчизну свои корабли и дружины,

Властвуй спокойно своей плодоносною Фтией; ты здесь мне

Вовсе не нужен; о гневе твоем не забочусь; напротив,

Слушай: когда уж берет у меня Аполлон Хрисеиду,

В собственном я корабле и с своими людьми не замедлю

Деву послать; но зато из шатра твоего Брисеиду,

Дар твой почетный, своею рукою исторгну, чтоб знал ты,

Сколь я сильнее тебя, чтобы вперед и другие страшились

Дерзостно мне возражать и со мною надменно равняться».

  Так он сказал. Закипело в косматой груди Ахиллеса

Сердце; меж двух волновался он, сильно озлобленный, мыслей:

Острый ли меч от бедра отхватив, сквозь данаев прорваться

Прямо к Атриду и разом его умертвить; иль кипучий

Гнев успокоить и руку свою воздержать от убийства.

Тою порой как рассудком и сердцем он так колебался,

Выхватив меч из ножон в половину великий, слетела

С неба Афина Паллада — ее светлорукая Ира,

Сердцем обоих любя, за обоих тревожась, послала;

Став позади Ахиллеса, его за густые схватила

Кудри богиня, ему лишь открывшись, незримая прочим.

Очи назад обратил, изумясь, Ахиллес; он Афину

Разом узнал, устрашенный ее пламенеющим оком.

К ней обратился лицом он и бросил крылатое слово:

  «Дочь потрясателя грозной эгиды, зачем ты, богиня,

Здесь? Любоваться ль пришла самовластным нахальством Атрида?

Я же тебе говорю, и тому неминуемо сбыться:

Жизнию он за свою безрассудную гордость заплатит».

  Так отвечала Афина богиня лазурные очи:

«Гнев успокоить твой, если покорен мне будешь, сошла я

С неба — меня светлорукая Ира, тебя и Атрида

Сердцем любя, за обоих вас сердцем тревожась, послала.

Вдвинь же убийственный меч свой в ножны и спокойся; словами

Можешь с ним ратовать сколько душа пожелает. Тебе же

Я предскажу, и мое предсказанье исполнится верно:

Некогда втрое богатою платой твое оскорбленье

Гордый загладит; теперь усмирися и будь нам покорен».

  Так, отвечая богине, сказал Ахиллес быстроногий:

«Слово, богиня, уважить твое, без сомнения, должно,

Сколь бы ни злилась душа; то будет, конечно, полезней:

Смертный, покорный богам, завсегда и богами внимаем».

  Тут, к рукояти серебряной крепкую руку притиснув,

Меч свой великий в ножны он, покорствуя слову богини,

Вдвинул. Она же на светлый Олимп улетела, в жилище

Зевса-эгидодержавца, в собрание прочих бессмертных.

  Снова Пелид обратился с ругательной речью к Атриду.

Так он ему говорил, преисполненный яростным гневом:

«Пьяница, сердце оленье, собачьи глаза, никогда ты,

В панцирь облекшися, воинства в бой не водил, ни однажды,

С первыми вместе вождями в засаду засев, не решился

Выждать врага — ты в сраженье лишь смерть неизбежную видел.

Легче, конечно, бродя по широкому стану ахеян,

Силой добычи у тех отымать, кто тебе прекословит;

Царь-душегубец, ты, видно, не смелых людей повелитель;

Иначе, думаю, ныне в последний бы раз так обидно

Здесь говорил. Но послушай меня: я священным клянуся

Этим жезлом, и столь верно, как то, что ни листьев, ни ветвей

Он уж не пустит, покинув, отрубленный, гору, и вечно

Зелен не будет — теперь от коры и листов он очищен

Острою медью; его скиптроносцы, владыки ахеян,

Правды блюстители, держат в руках, на земле сохраняя

Зевсов порядок. И ныне моей он великою клятвой

Будет. Наступит пора; Ахиллеса ахеяне станут

Все призывать. И не будешь ты им, сколь ни сетуй, защитой

Против людей истребителя Гектора, их беспощадно

В бое толпами губящего; сердце свое лишь измучишь,

Поздно раскаясь, что лучшего между ахеян обидел».

  Так он сказал и, свой жезл, золотыми гвоздями обитый,

Бросив на землю, нахмуренный сел. Агамемнон

Гневно словами его оскорблять продолжал. Тут поднялся

Звонкоголосный, приветноречивый витязь пилийский

Нестор, которого речи лилися как мед благовонный

С сладостных уст; два колена людей говорящих, с ним вместе

Жившие, кончили жизнь и исчезли; во граде священном

Пилосе царствовал он уж над третьим людей поколеньем.

Мыслей благих преисполненный, так он сказал пред собраньем:

  «Горе нам! злая печаль всю Ахейскую землю обымет,

Будут Приам, и Приамовы все сыновья, и трояне

В сердце своем ликовать несказанно, когда к ним достигнет

Слух о раздоре, смутившем вождей знаменитейших наших,

Первых меж нами и мудрым советом и мужеством в битве.

Дайте, о дайте мне вас образумить! меня вы моложе

Оба; и с лучшими, нежели вы, современно на свете

Жил, и знавался, и не был от них за ничто принимаем.

Я уж не вижу теперь, не увижу и после, подобных

Славным любимцам богов Пирифою, Дриасу, Кенею,

Или Эксадию, или владыке людей Полифему,

Или Тезею, Эгееву богоподобному сыну:

Силою с ними, конечно, никто на земле не равнялся;

Сами сильнейшие, в бой и сильнейших они вызывали;

Страшных кентавров они на горах истребили. В то время

Я их товарищем был, к ним пришед из далекого града

Пилоса, призванный ими самими, и подвигов много,

Ратуя вместе, тогда мы свершили; никто б из живущих

Ныне людей земнородных не в силах был с ними бороться.

Но и они мой ценили совет, моему покорялись

Слову. И вы покоритесь ему. Нам покорность полезна.

Пленницы ты у него не бери, Агамемнон, — ты властен

Взять, но ее получил он от рати ахейской в почетный

Дар; а тебе, благородный Пелид, неприлично так спорить

Дерзко с царем — ни один на земле из царей скиптроносных,

Зевсом прославленных, не был подобною честью украшен.

Если, рожденный богиней, ты в дар получил при рожденье

Более мужества, выше он властью, он царь над царями.

Ты же, Атрид, успокойся и к просьбе моей благосклонно

Слух преклони, не враждуй с Ахиллесом: ахеянам твердой

Он обороною служит в пылу истребительной брани».

  Нестору так, возражая, ответствовал царь Агамемнон:

«Старец! ты правду сказал, и разумен совет твой; но этот

Гордый всегда перед всеми себя одного выставляет,

Всеми господствует, всем управляет как царь самовластный,

Хочет для всех быть законом, который никем здесь не признан.

Если искусно владеть он копьем научён от бессмертных,

Вправе ль за то раздражать здесь людей оскорбительным словом?»

  Речь перебивши его, отвечал Ахиллес богоравный:

«Жалким, достойным презрения трусом пусть буду я признан,

Если во всем, что замыслишь ты, буду тебе покоряться.

Властвуй другими и все им предписывай, я же

Власти твоей признавать не хочу и тебе не поддамся.

Слушай, однако, и в сердце свое запиши, что услышишь.

Против тебя и других за невольницу рук подымать я

Вовсе не думаю: данное вами возьмите обратно;

Но до того, что мое на моих кораблях крепкозданных,

Я ни тебе, ни твоим не дозволю дотронуться. Если ж

Хочешь, отведай — тогда все ахейцы увидят, как черной

Кровью твоею мое боевое копье обольется».

  Тут, разъяренные оба, ругательный бой прекративши,

Встали и собранных всех к кораблям распустили ахеян.

К черным своим кораблям Ахиллес возвратился с Патроклом,

Сыном Менетия, с ним и другие друзья мирмидоны.

  Тою порою корабль на соленую влагу, избравши

Двадцать гребцов, повелел Агамемнон спустить с экатомбой,

Фебу назначенной; сам Хрисеиду прекрасно-младую

Взвел на корабль и его Одиссею премудрому вверил.

Все собрались мореходцы и в путь устремилися влажный.

Тут повелел очищаться ахеянам царь Агамемнон;

Разом омывшись, они все нечистое бросили в море.

После ж, дабы усмирить Аполлона, сожгли экатомбу

Коз и быков на брегу неприятно бесплодной пучины.

С облаком дыма взошло к небесам благовоние жертвы.

  Так очищалася рать. Той порою Атрид Агамемнон,

Все, чем грозил Ахиллесу, спеша совершить, Эврибата

Вместе с Талфибием, царских глашатаев, при́звал.

Были проворные слуги они; им сказал Агамемнон:

«Оба идите в шатер Ахиллеса, Пелеева сына;

За руку взяв Брисеиду, ко мне возвратитесь с прекрасной

Девой; а если ее не захочет он выдать, за нею

Сам я с другими приду, и тогда огорченье сильнее

Будет ему». Так сказав, их послал он с грозящим к Пелиду

Словом. Пошед неохотно ко брегу бесплодного моря,

Скоро они к кораблям и шатрам мирмидонским достигли.

Близ корабля и шатра своего Ахиллес богоравный

Мрачный сидел; и не радостно было ему их явленье.

Полные страха, глашатаи в смутном молчанье

Оба стояли, к нему обратить не дерзая вопроса.

Он же, их робким смятеньем растроганный, кротко сказал им:

  «Милости просим, глашатаи, воли людей и бессмертных

Вестники; смело приближьтесь; виновны не вы — Агамемнон,

Взять у меня Брисеиду сюда вас приславший, виновен.

Друг, благородный Патрокл, приведи Брисеиду и выдай

Им; пусть за ними последует! Я же в свидетели ныне

Вас пред судом и блаженных богов и людей земнородных,

Также равно и пред ним, необузданным, здесь призываю:

Если случится, что снова в беде я ахеянам буду

Нужен… Безумный! он сам на себя и других накликает

Злую беду, ни назад, ни вперед не глядя и ахеян,

Бьющихся близ кораблей крепкозданных, защиты лишая».

  Так говорил он. Патрокл благородный, покорству другу,

Вывел Брисееву дочь из шатра и глашатаям выдал

Милую деву. И с нею к ахейским шатрам возвратились

Оба. За ними ж она с отвращеньем пошла. И, заплакав,

Сел Ахиллес одиноко, вдали от друзей, на пустынном

Береге моря седого. Смотря на свинцовые волны,

Руки он поднял и, милую мать призывая, воскликнул:

  «Милая мать, на недолгую жизнь я рожден был тобою.

Славу за то даровать обещал мне высокогремящий

Зевс Олимпиец. Но что ж даровал он? какая мне слава?

Царь Агамемнон, владыка народов, меня обесчестил,

Взял достоянье мое и теперь им бесстыдно владеет».

  Так говорил он в слезах, и услышала жалобы сына

Мать в глубине неиспытанной моря, в жилище Нерея.

Легким туманом с пучины седой поднялася богиня;

К сыну, лиющему горькие слезы, приближась, с ним рядом

Села она и сказала ему, потрепавши рукою

Щеки: «О чем же ты плачешь, дитя? что твою сокрушает

Душу? Скажи, не скрывайся, со мной поделися печалью».

  Так ей, вздохнув глубоко, отвечал Ахиллес быстроногий:

«Ведаешь все ты сама; мне не нужно рассказывать. В Фивы,

Град Этеонов священный, ходили мы сильной дружиной;

Град истребив, мы сюда воротились с великой добычей;

Все разделили как следует между собою ахейцы;

Сыну Атрееву даром почетным была Хрисеида,

Дочь молодая Хрисеса, жреца Аполлонова. Тяжким

Горем крушимый, чтоб выручить милую дочь из неволи,

С выкупом старец богатым пришел к кораблям крепкозданным,

Жреческий жезл золотой Аполлоновым лавром обвивши;

Всех обходил он ахеян, склоняя сердца их на жалость;

Паче ж других убеждал двух Атридов, вождей над вождями.

Всех он молил; восклицаньем всеобщим решили ахейцы

Просьбу исполнить жреца и принять предложенный им выкуп.

Но Агамемнону, сыну Атрея, то было противно;

Старца моленье отверг он, жестокое слово примолвив.

Жрец удалился разгневанный; Феб, издалека разящий,

Жалобный голос им многолюбимого старца услышал;

Злую стрелу истребленья послал он, и начали гибнуть

Люди; и, смерть разнося по широкому стану ахеян,

Фебовы стрелы ужасно летали. Тогда прорицатель,

Ведатель воли далекогрозящего бога, открыл нам

Гнева причину; и первый подал совет примириться

С Фебом. Атрид раздражился; стремительно встав, он грозил мне

Яростным словом: и ныне его совершилась угроза.

В Хрису на быстром везут корабле Хрисеиду, младую

Деву, ахейцы с дарами царю Аполлону. И были

Присланы два уж глашатая в царский шатер мой Атридом

Взять Брисеиду, за подвиги данную мне от ахеян.

Если ты можешь, вступися за честь оскорбленного сына,

Милая мать; полети на Олимп к Громовержцу, и если

Словом иль делом когда угодила ему, помолися

Ныне за сына. Не раз от тебя я в Пелеевом доме

Слышал, как Зевс чернооблачный некогда был лишь тобою,

Прочим богам вопреки, от беды и позора избавлен:

Против него сговорясь, олимпийцы Афина Паллада,

Ира и бог Посидон замышляли связать Громоносца;

В помощь к нему ты, богиня, пришла, и от срама избавлен

Был он тобой; на Олимп привела ты сторукого — звали

Боги его Бриареем, он слыл у людей Эгеоном.

Грозный титан, и отца своего превзошедший великой

Силою, рядом с Кронионом сел он, огромный и гордый;

Им устрашенные, боги связать не посмели Зевеса.

Ныне и ты близ Крониона сядь и, рукою колено

Тронув его, помолись за меня, чтобы послал он троянам

Помощь, чтоб к морю они оттеснили ахеян, чтоб, гибель

Видя, ахейцы своим похвалились царем, чтоб и сам он,

Гордый, пространнодержавный владыка людей Агамемнон

Горько постигнул, что лучшего между ахеян обидел».

  Сыну Фетида в слезах, сокрушенная, так отвечала:

«Горе! дитя, для чего я тебя родила и вскормила!

Здесь, близ твоих кораблей, не крушась и не плача, сидеть бы

Должен ты был, на земле обреченный так мало, так мало

Жить. Но безвременно здесь умереть, в сокрушенье истратив

Жизнь — для того ли тебя мне родить повелела судьбина?

С этою жалобой к молниелюбцу Зевесу отсюда

Я подымусь на Олимп снегоносный. Меня он услышит.

Ты же вблизи кораблей крепкозданных спокойно, питая

Гнев на Атрида, сиди и в сраженье отнюдь не мешайся.

Зевс на поток Океан к эфиопам вчера беспорочным

Вместе со всеми богами на праздник пошел; он оттуда

Прежде двенадцати дней возвратиться не может.

В дом меднокованный к Зевсу тогда я приду и, колена

Тронув его, помолюсь о тебе, и молитвы, конечно,

Он не отринет». С сим словом исчезла богиня, оставя

Гневного сына в тоске по красноопоясанной деве, насильно,

Сердцу ее вопреки, от него уведенной к Атриду.

  В Хрису тем временем плыл Одиссей с экатомбой; когда же

Быстрый корабль их в глубокую пристань проникнул, свернули

Все паруса и уклали на палубе их мореходцы,

Мачту потом опустили в хранилище крепким канатом,

Быстро на веслах корабль довели до притонного места,

Якорный бросили камень, канатом корабль прикрепили

К берегу, сами сошли на волной орошаемый берег.

С ними была снесена и великая Фебова жертва;

С ними сошла с корабля и сопутница их Хрисеида.

Деву немедля приведши во храм, Одиссей многоумный

Сам ее отдал руками отцу и сказал, отдавая:

«Прислан к тебе, о Хрисес, я Атридом, владыкой народов,

Дочь возвратить и принесть экатомбу священную Фебу

В дар за ахеян, чтоб гнев укротился великого бога,

Им приключившего тьмы сокрушающих сердце напастей».

  Так говоря, Хрисеиду он отдал; с веселием принял

Старец любезную дочь. По порядку потом экатомбой

Фебов высокий алтарь окружили ахейцы, омыли

Руки и горсти наполнили жертвенным чистым ячменем;

Стал посреди их Хрисес и, молясь Аполлону, воскликнул:

  «Бог, облетающий с луком серебряным Хрису и Киллы

Светлый предел, Тенедоса владыка, Сминтей всемогущий,

Ты благосклонно услышал мою и исполнил молитву,

Честь мне воздав ниспосланием бед на ахеян:

Выслушай вновь и исполни молитву мою благосклонно —

Гнев свой великий смири и беды отврати от ахеян!»

  Так говорил он моляся и был Аполлоном услышан.

Те ж приготовленным в жертву скотам, их ячменем осыпав,

Шеи загнули назад, всех зарезали, сняли с них кожу,

Тучные бедра отсекли, кругом обложили их жиром,

Жир же кровавого мяса кусками покрыли; все вместе

Старец зажег на костре и вином оросил искрометным;

Те ж приступили, подставив ухваты с пятью остриями;

Бедра сожегши и сладкой утробы вкусив, остальное

Все раздробили на части; на вертелы вздев осторожно,

Начали жарить; дожаривши, с вертелов сняли и, дело

Кончив, обильно-богатый устроили пир; началося

Тут пированье, и все насладилися пищей; когда же

Был удовольствован голод их сладостно-вкусною пищей,

Юноши, чашу до края наполнив вином благовонным,

В кубках его разнесли, по обычаю справа начавши.

Целый день славив мирительным пением Феба, ахейцы

Громко хвалебный пеан воспевали ему; совокупно

Пели они стрелоносного бога; им благосклонно внимал он.

Солнце тем временем село, и тьма наступила ночная;

Все улеглися на бреге они у причал корабельных.

Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос;

Плыть собралися они к отдаленному стану ахеян.

Ветер попутный им дал Аполлон, и они, совокупно

Мачту подняв и блестящие все паруса распустивши,

Поплыли; парус середний надулся, пурпурные волны

Шумно под килем потекшего в них корабля закипели;

Он же бежал по волнам, разгребая себе в них дорогу.

  К брегу пристав и достигнув широкого стана ахеян,

Быстрый корабль свой они на песчаную сушу встянули;

Там на подпорах высоких его утвердили и сами

Все разошлись, кто в шатер, кто на черный корабль крутобокий.

  Близко своих кораблей крепкозданных сидел, продолжая

Гнев свой питать, Ахиллес богоравный крылатые ноги;

Он никогда не являлся уже на совете вождей многославных,

Он не участвовал в битвах; в бездействии милое сердце

Он изнурял, по тревогах и ужасах брани тоскуя.

  Тою порою с двенадцатым небо украсившим утром

Вечноживущие боги на светлый Олимп возвратились

Все, Предводимые Зевсом. Фетида, желание сына

Помня, из моря глубокого с первым сиянием утра

Вышла; взлетев на высокое небо Олимпа, богиня

Зевса нашла там; один, от богов отделяся, всю землю

Видя, на высшей главе многоглавого был он Олимпа.

Сев близ него, окружила колено священное бога

Левой рукою Фетида, а правой его подбородок

Гладя, Крониону туч собирателю нежно сказала:

  «Если, отец, я тебе меж богами когда угодила

Словом иль делом, мое благосклонно исполни моленье:

Сына утешь моего, осужденного рано покинуть

Жизнь; обесчестил его повелитель царей Агамемнон,

Дерзко похитивши данный ему от ахеян подарок.

Ты же отмсти за него, миродержец, всесильный Кронион!

Пусть побеждают ахеян трояне, пока воздаянья

Полного сын за обиду свою от царя не получит».

  Так говорила она, и не вдруг отвечал Громовержец;

Долго сидел он в молчанье; Фетида ж, к объятому прежде

Ею колену прижавшися крепче, вторично сказала:

«Прямо ответствуй, Зевес; никого ты страшиться не можешь;

Иль согласися, тогда утверди головы мановеньем обет свой;

Иль откажи, чтоб узнала я, сколь пред тобою ничтожна».

  Тяжко вздохнув, воздымающий тучи Зевес отвечал ей:

«Трудное дело ты мне предлагаешь; меж Ирой и мною

Ссора опять загорится; ругательным словом рассердит

Ира меня; перед всеми бессмертными вечно со мною

Вздорит она, утверждая, что я за троян заступаюсь.

Ты же отсюда уйди, чтоб тебя не приметила Ира.

Способ найду я тебе угодить; на меня положися;

Слово свое головы мановеньем [2]

Знаменье это для всех олимпийцев есть знак величайший

Власти моей: неизменно мое, непреложно и твердо

Слово, когда подтверждаю его головы мановеньем».

  Кончил и черногустыми бровями повел Громовержец;

Благоуханные кудри волос потряслись на бессмертном

Бога челе: содрогнулись кругом все вершины Олимпа.

  Тайную кончив беседу, они разлучились; с Олимпа

В бездну соленую быстрым полетом слетела Фетида;

Зевс возвратился к себе, поднялися почтительно боги

С тронов своих перед вечным отцом; ни единый

Сидя его не отважился выждать, но, встав, все навстречу

Вышли к нему. На высоком престоле он сел. От очей же

Иры не скрылось, что с ним приходила беседовать тайно

Дочь среброногая старца морского Нерея Фетида;

К Зевсу немедленно грубое слово она обратила:

  «Кто из богов, лицемер, там шептался так скрытно с тобою?

Вечно ты любишь, я знаю, себя от меня отклонивши,

В тайне с другими советы держать, и ни разу еще ты

Мне наперед не сказал откровенно о том, что замыслил».

  Ире ответствовал так повелитель бессмертных и смертных:

«Ира, не мни, чтоб мои все советы постигнуть возможно

Было тебе; и супруга верховного бога не в силах

Вынести их. Что тебе сообщить я признаю приличным,

Прежде тебя не услышат о том ни бессмертный, ни смертный;

Если же что от богов утаить я намерен, не смей ты

Спрашивать дерзко о том и моей не разведывай тайны».

  Ира-богиня воловьи глаза отвечала Зевесу:

«Странное слово сказал ты, ужасный Зевес; никогда я

Делать вопросы и в тайны твои проникать не дерзала.

Все, как хотел, ты задумывал, все исполнял без помехи.

Но я тревожуся, мысля теперь, что тебя обольстила

Дочь среброногая старца морского Нерея Фетида,

Утром с тобой здесь сидя и колена твои обнимая:

Ей головы мановеньем, конечно, ты дал обещанье

Честь Ахиллесу воздать погублением многих ахеян».

  Ире ответствовал так воздымающий тучи Кронион:

«Вечно, безумная, ты примечать и подсматривать любишь!

Труд бесполезный! ничто не удастся тебе! от себя лишь

Только меня отдалишь; то стократно прискорбнее будет!

Быть ли, не быть ли тому, что тебя устрашает, на это

Воля моя. Замолчи же и мне не дерзай прекословить.

Иди тебе не поможет никто из богов олимпийских,

Если я, встав, подыму на тебя неизбежную руку».

  Так отвечал он. Богиня воловьи глаза ужаснулась;

Было прискорбно то собранным в доме Зевеса бессмертным.

Начал тогда многославный художник Ифест, чтоб утешить

Мать светлорукую, так говорить, обратясь к ней и к Зевсу:

  «Горько и всем нам, богам, на Олимпе живущим, несносно

Будет, когда вы так ссориться здесь за людей земнородных

Станете, всех возмущая бессмертных; испорчен веселый

Будет наш пир; и чем дале, тем хуже. К тебе наперед я,

Милая мать, обращаюсь, хотя и сама ты разумна:

Зевсу-отцу уступи, чтоб не гневался боле отец наш,

Сильный Зевес, и чтоб весело мы пировать продолжали:

Он громовержец, он царь на Олимпе, он, если захочет,

С наших престолов нас всех опрокинет; он бог над богами.

Словом приветным порадуй его и к нему приласкайся;

Снова он милостив будет ко всем нам, богам олимпийским».

  Так он сказал и, поспешно приблизившись, кубок двудонный

Подал божественной матери в руки, примолвив: «Терпенье,

Милая мать; покорися, хотя то тебе и прискорбно;

Здесь ненавистных побоев твоих мне своими глазами

Видеть не дай: за тебя заступиться не в силах я буду,

Как бы того ни хотел; одолеть Олимпийца не можно.

Было уж раз, что, когда за тебя я поспорил, меня он,

За ногу взявши, с Олимпа швырнул, и летел я оттуда

Целый, кувыркаясь, день и тогда лишь, как стало садиться

Солнце, совсем бездыханный ударился оземь в Лемносе;

Дружески был я синтейцами добрыми поднят полмертвый».

  Так говорил хромоногий Ифест [3]

Ира с улыбкой взяла от него поднесенный ей кубок.

Стал он потом подносить по обычаю, справа начавши,

Сладостный нектар, его из глубокой черпая кратеры;

Подняли смех несказанный блаженные боги Олимпа,

Видя, как с кубком Ифест, суетясь, ковылял по чертогу.

Вечные боги весь день, до склонения солнца на запад,

Шумно пируя, себя услаждали роскошною пищей,

Дивными звуками цитры, игравшей в руках Аполлона,

Также и муз очередным, сердца проницающим пеньем.

Но когда уклонилось на запад блестящее солнце,

Боги, предаться желая покойному сну, разошлися

Все по домам. Им построены были те домы

Дивно искусной рукой хромоногого бога Ифеста.

Также и молний метатель могучий Кронион в чертоге,

Где отдыхал он обычно, блаженному сну предаваясь,

Лег и заснул; с ним на ложе легла златотронная Ира.