XV Перед судилищем она Стоит, почти умерщвлена Терзаньем близкого конца; И бледность мертвая лица Была видней, была страшней От черноты ее кудрей, Двойною пышною волной Обливших лик ее младой. Оцепенев, стоит она; Глава на грудь наклонена; И если б мутный луч в глазах И содрогание в грудях Не изменяли ей порой, За лик бездушный восковой Могла б быть принята она: Так бездыханна, так бледна, С таким безжизненным лицом, Таким безгласным мертвецом Она ждала судьбы своей От непрощающих судей. И казни страх ей весь открыт: В стене, как темный гроб, прорыт Глубокий, низкий, тесный вход; Тому, кто раз в тот гроб войдет, Назад не выйти никогда; Коренья, в черепке вода, Краюшка хлеба с ночником Уже готовы в гробе том; И с дымным факелом в руках, На заступ опершись, монах, Палач подземный, перед ним, Безгласен, мрачен, недвижим, С покровом на лице стоит; И грудой на полу лежит Гробокопательный снаряд: Кирпич, кирка, известка, млат. Слепой игумен с места встал, И руку тощую поднял, И узницу благословил… И в землю факел свой вонзил И к жертве подошел монах; И уж она в его руках Трепещет, борется, кричит, И, сладив с ней, уже тащит, Бесчувственный на крик и плач, Ее живую в гроб палач… XVI Сто ступеней наверх вели; Из тайника судьи пошли, И вид их был свирепо дик; И глухо жалкий, томный крик Из глубины их провожал; И страх шаги их ускорял; И глуше становился стон; И наконец… умолкнул он. И скоро вольный воздух им Своим дыханием живым Стесненны груди оживил. Уж час ночного бденья был, И в храме пели. И во храм Они пошли; но им и там Сквозь набожный поющих лик Все слышался подземный крик. Когда ж во храме хор отпел, Ударить в колокол велел Аббат душе на упокой… Протяжный глас в тиши ночной Раздался — из глубокой мглы Ему Нортумбрии скалы́ Откликнулись; услыша звон, В Брамбурге селянин сквозь сон С подушки голову поднял, Молиться об умершем стал, Недомолился и заснул; Им пробужденный, помянул Усопшего святой чернец, Варквортской пу́стыни жилец; В Шевьотскую залегший сень, Вскочил испуганный олень, По ветру ноздри распустил, И чутко ухом шевелил, И поглядел по сторонам, И снова лег… и снова там Всё, что смутил минутный звон, В глубокий погрузилось сон. Нормандский обычай *
Драматическая повесть Рыбачья хижина на берегах Нормандии. Вальдер, мореходец. Рихард, рыбак. Торильда. Бальдер Твое здоровье, мой хозяин добрый. Признаться ли? Я благодарен буре, Занесшей нас в спокойный твой залив: Давно таким радушным угощеньем, У светлого огня, в приюте мирном, Порадован я не был. Рихард В добрый час; Доволен ты, и мы довольны; в наших Рыбачьих хижинах какая роскошь? Но вдвое нам по сердцу гость такой, Как ты, рожденный в северных страна́х, Из коих в старину приплыли наши Отцы, о коих нам из древних лет Так много славного сохранено В преданиях и песнях сладкозвучных. Но должен я тебе, мой благородный Гость, объявить, что есть у нас обычай, По коему здесь каждый иноземец, Кто б ни был он, богатый иль убогий, За угощенье платит. Бальдер Рад исполнить Я ваш обычай; мой корабль, стоящий На якоре в заливе, полон редких Товаров, собранных по берегам Земель полуденных: есть золотые Плоды, есть вина сладкие, есть птицы, Пленяющие взор блистаньем перьев; И кузниц северных изделья есть: Двуострые мечи, кольчуги, шлемы. Рихард Меня не понял ты, мой гость почтенный; Нормандский наш обычай не таков: Здесь всякий, кто ночлег дал иноземцу, Имеет право требовать, чтоб гость Иль сказку рассказал, иль песню спел, И в свой черед ему он тем же платит. На старости держусь я старины, Люблю я песни, сказки и преданья. Исполни ж наш обычай, добрый гость. Бальдер Иная сказка сладостней вина, Душистее плода, пестрее птицы; И часто звук старинной бранной песни, Как звук мечей, как гром щитов пленяет Наш слух: итак, не вовсе я ошибся. Хоть в памяти не много у меня Рассказов, но почтить такой похвальный Обычай я готов. Вот что недавно На палубе, в морскую тишину Нам при луне один из корабельных Товарищей рассказывал. |