— Хорошо, не будем. Итак, почему ты с ней развелся?

— Я не любил ее, — последовал простой ответ. — Мне было тесно с ней, хотя мы и жили в особняке, втрое большем, чем наш дом на Приморской улице. Эта капризная и стервозная особа вконец меня извела, и пришлось пуститься на хитрость, чтобы вырваться из ее когтистых лап и при этом избежать гнева ее дражайшего папочки.

Алрику живо заинтересовал этот рассказ. Неужели Барту настолько ловко показали, почем фунт лиха, что ему пришлось затевать интригу во имя собственного спасения? Аи, молодец, Элис Офейлер! Так ему и надо, раз не умел ценить любовь и заботу.

— Я подговорил одного приятеля соблазнить Элис, а потом устроил по этому поводу громкий скандал, — признался Барт с видом нашкодившего школьника. — В результате все остались при своем. Я смог развестись без проблем, приятель получил Элис вместе с приданым, а она — нового мальчика для битья. Так и закончился мой второй брак.

Алрика рассмеялась — кажется, впервые за этот долгий день, полный проблем и волнений.

— Да, Барт, оказывается, и у тебя не всегда все идет так, как ты хочешь.

— Да, — кивнул он. — Но только тогда, когда я выпускаю ситуацию из-под контроля. А это бывает очень редко.

Ну вот. Опять их разговор скатился в ненужную колею.

— Барт, — остановила она его. — Давай говорить как разумные, цивилизованные люди. Ни ты, ни я не желаем зла ни друг другу, ни — тем более — детям. Так какое же решение мы примем?

— Я хочу отвезти детей в дом на Первой Приморской. Им там понравится, — объявил Барт. — Там просторно, чисто, я завтра же поеду и куплю необходимую мебель и игрушки.

— Как — «отвезти детей»? — растерялась Алрика. — Ты же не знаешь, чем и когда их кормить, когда спать укладывать, какие лекарства давать, если им будет нездоровиться!

Барт посмотрел на Алрику с укоризной.

— Вообще-то я хочу сказать, что приглашаю их погостить там вместе с тобой. Но если ты категорически отказываешься переступать порог моего дома, то мы можем в этот день обойтись услугами няни.

— Что? Как няни? Почему няни? — возмутилась Алрика. — Я приглашаю для них няню только тогда, когда сама на работе. А вечером и в свой выходной я всегда с детьми.

— Тогда — милости просим. Выходной у тебя по-прежнему в понедельник?

Алрика кивнула. Надо же, он помнит…

— Значит, в понедельник утром я за вами заеду. К тому времени как раз все будет готово. — Тон Бартона снова стал резким и уверенным, словно кто-то другой пять минут назад горько сетовал на судьбу и свои душевные метания.

В этом был весь Барт. Его папа-бизнесмен с детства внушал сыну, что мужчина должен быть сильным и безжалостным, а на самом деле Бартон был довольно мягким и порой рефлексирующим человеком. И только Алрика знала, что находится под его маской всемогущего и всевластного покорителя любых вершин. Может, поэтому он и сбежал от нее?

Но она всегда принимала его таким. Ах, если бы Барт вовремя понял это… Но теперь говорить об этом было бессмысленно. Между ними нет ничего общего — кроме общих детей. И если бы не его настойчивое желание общаться с сыновьями, Аkрика ни за что не согласилась бы переступить порог этого дома.

Но теперь ей не оставалось ничего иного, кроме как согласиться.

По крайней мере, он не отнимал у нее детей. А денек на Приморской она как-нибудь перетерпит.

Гэри Ауэрман сидел в кресле для посетителей и довольно потирал руки.

— Ну вот и умница, вот и ладненько, — приговаривал он. — Так, глядишь, все и разрешится.

— Ты хоть представляешь, Гэри, что мне пришлось перенести? — воскликнула Алрика, со стуком ставя на свой письменный стол чашку с чаем, заваренным для нее Мэри.

— Представляю, милая, представляю, — примирительно заворковал Гэри. — Все это, конечно, нелегко…

— Нелегко? Да мы вытащили на свет божий такое количество грязного белья, что я до сих пор чувствую себя совершенно разбитой, — простонала Алрика.

Это была правда. Всю ночь она не спала, перебирая в памяти обрывки их с Бартом разговора и вороша старые обиды. Вот тут надо было ему ответить по-другому, корила она себя. А на это я бы сейчас сказала…

А ведь им предстоит общаться весь выходной. Да еще и тщательно следить за каждым словом, ведь с ними будут дети, которым совершенно необязательно вникать в суть конфликта.

— Это как у психоаналитика, — заметил Гэри. — Вы постепенно выговоритесь, пена сойдет, и останутся добрые, крепкие отношения.

Алрика чуть не подпрыгнула. Лучше бы Гэри молчал совсем, чем пытаться утешить ее этими раздражающими расхожими глупостями.

— Не будет у нас никаких отношений, — отрезала она. — Ни добрых, ни крепких. Я всего лишь пошла ему на уступку, чтобы он не навредил ни мне, ни детям. Больше мне с этим человеком не о чем говорить.

— А ты и не говори, — подхватил Гэри. — Пусть все идет как идет. Поиграет с детьми, почувствует себя папой, а потом уедет с глаз долой и будет только присылать чеки на кругленькие суммы.

Гэри уже предвкушал кругленькие комиссионные за свое участие в этой истории. Он действительно не раз помогал этой семье дельным советом, но Алрика подозревала его в меркантильности и порой начинала изрядно злиться.

— А детям — как ты думаешь, Гэри? — детям нужен папа или его кругленькие чеки? — прошипела Алрика. — Чеки их будут спать укладывать и сказку на ночь рассказывать? Я прочувствовала по полной программе, что такое — быть брошенной, им-то за что такое счастье?

— А дети будут ездить к нему на каникулы и все такое, — заверил Гэри. — И вообще, Алрика, ответь сама себе — чего ты хочешь? Чтобы Барт исчез немедленно и навсегда? Или…

Хорошенький вопрос. Она не знала.

Алрика и представить себе не могла, какое разрешение ситуации теперь является для нее желанным и единственно приемлемым. Но почему-то ей уже не хотелось, чтобы Барт просто исчез из их жизни, растворился, как не бывал. Гэри был прав в одном: пена пошла.

— Я боюсь одного, — призналась она. — Чтобы дети не стали разменной пешкой в какой-то непонятной мне игре.

Гэри слегка наклонился вперед и посмотрел в глаза Алрики. Тон его был серьезен.

— Я не думаю, что дети здесь — пешки, Алрика, — заявил он. — Скорее они — главный приз.

Наконец-то рабочий день подошел к концу. Последним посетителям надоело резвиться в волнах, они выбрались на берег, и станцию можно было закрывать. Алрика отпустила Мэри, заперла все двери, села на свой велосипед и покатила домой.

Алрика так устала за неделю и так ждала своего выходного, чтобы расслабиться и побыть с детьми. Но Барт спутал все планы. Второе ей удастся, а первое — нет. Вряд ли она сможет расслабиться в компании с бывшим мужем в их бывшем доме.

О чем они будут говорить? Как она сможет ходить по этим комнатам и подниматься по этим лестницам, помня, какие великолепные минуты счастья здесь пережила и какие вспышки страсти случались у них в каждом уголке этого дома?

Не было ни одного дивана, ни одного паласа, ни одной комнаты и даже чуланчика, где бы они не предавались любви. У них с Бартом не было привычки дожидаться ночи и степенно отправляться в спальню, нацепив ночные рубашки.

С подачи Барта, который учил ее быть раскованной, они начинали взаимные ласки, как только чувствовали огонек желания. Одежда тут же срывалась и летела на пол, любой ковер или столик мог служить опорой для их разгоряченных тел. Сначала это смущало Алрику, но потом стало нравиться.

Она подумала о том, что теперь, когда она стала матерью, от этой привычки придется отказаться. Им надо быть осмотрительными и запираться в спальне, если страсть застигнет врасплох среди бела дня.

Но тут же Алрика спохватилась. О чем она думает? Какая чушь! Им с Бартоном больше никогда не заняться любовью. Потому что нет никакой любви, слишком отдалились они друг от друга, слишком сильна ее обида.

Но не вспоминать ласки Бартона было невозможно. Его появление разбудило в ней чувственность, которой давно было приказано сидеть где-то в глубине и не давать о себе знать.