—Джабар... — окликнул я.

—А?

—Мне жаль, что так вышло.

—О чем ты?

—Заварушка в Гильдии. Мне жаль, что ты так здорово влип...

Он хохотнул:

—Ерунда! Ты со своими эльфами провернул то, на что у меня не хватало духу много лет. А теперь... Вот оно, время, когда можно все изменить. Гильдии нужна однаголова, смекаешь? — Его лицо стало непривычно жестким. Я смекнул. Одна голова на плечах, остальные — с плеч. Сегодня ночью это случится. Бедный Веселин Котятко...

А насчет одной головы он, кажется, имел в виду себя. Я не стал уточнять.

Впереди показалась Поющая Помойка. Теперь по ночам это место словно вымирало. Тишь да гладь... Несколько бродяг дремали там и тут, возвышаясь в голубоватом тумане как болотные кочки. В портовых кабаках едва теплилась ночная жизнь — ни тебе драк, ни пьяной ругани. А в харчевне Лысого Арти вообще окна закрыты ставнями. Чудно, в это время у него должны быть хоть какие-то посетители.

Корабли темнели на спокойной воде.

Тишина. Ни голосов, ни скрипов.

Джабар указал на тусклый, чуть заметный огонек вдали:

—Восьмой пирс, карлики ждут не дождутся. Радуйтесь, господа эльфы: час избавления пробил!

Мы сделали по набережной только десяток шагов, когда один из спящих бродяг — жуткий тип в грязных бинтах с головы до ног — вскочил и яростно затарахтел в свисток.

Дверь харчевни с грохотом распахнулась, клин оранжевого света закрыли черные силуэты. Они выбегали наружу один за другим, в их руках блестели...

—Назад! — заорал я.

Что-то свистнуло мимо моей щеки, что-то задребезжало по камням. Люди из харчевни, перекрыв путь к восьмому пирсу, садили по нам из легких арбалетов. С расстояния в двадцать ярдов трудновато сделать прицельный выстрел, но луна светила ярко, очертив разбежавшиеся по набережной фигуры серебристой каймой, а это значило, что и мы — такие же подсвеченные мишени. Я расценил наши шансы на благополучное отступление как пятьдесят на пятьдесят.

Ошибся. Спящие бездомные (или бездомные спящие) начали вскакивать, раздались глухие шлепки спущенных тетив. Подонки стреляли по нам почти в упор!

Тип, замотанный в грязные бинты, что-то прокаркал, вскидывая арбалет. Он выстрелил в меня, целя в горло. И он бы попал, точно вам говорю, если бы на пути стрелы вдруг не оказалась эльфийка.

Вдруг — именно то слово. Виджи двигалась с непостижимой скоростью. Только что она была сбоку и вот уже передо мной, вскидывая меч, чтобы отбить стрелу.

Я думал, стрелы отбивают только в сказках...

Точно, в сказках! Гритт! Виджи молча рухнула на колени, железная стрела тускло блеснула под ключицей.

Человек в бинтах выругался, и я узнал его — Пан Кралик, недорезанный Охотник. Значит, вот кто хочет нас прикончить. Да, Охотники не прощают унижений. Они готовы пойти на любые жертвы, лишь бы сохранить лицо.

Эльфийка стояла на коленях, чуть покачиваясь, словно ее колыхало ветром.

В следующий момент меня захлестнул амок.

Я метнулся к Кралику, и — никаких тебе воплей ярости, рева и другого непотребства — ударом левого клинка переломил ему обе руки, занятые перезарядкой арбалета. Когда я с ним закончил, Охотник напоминал статую с отбитыми конечностями и где-то позабытой головой.

Над самым ухом слышались « банг! банг!» арбалетов, но моему амоку было наплевать. Я превратился в жнеца, в смертельный вихрь, в грозу с двумя разящими молниями. Смертные вскрики Охотников звучали для меня райской музыкой. Я убивал стремительно, разил наповал одним ударом, перепрыгивал тела, чтобы добраться до живых врагов. Один из «бродяг» запустил в меня арбалетом, другой извлек кинжал, третий попытался ретироваться к дальней группе Охотников. Я убил всех троих за три мгновения, достав последнего в спину между лопаток. Двое Охотников решились атаковать меня с боков. Я уложил их почти одновременно, различив блеск ужаса в их глазах. Да, добренький варвар Фатик, простой торговец женскими корсетами, посмешище крутых парней Харашты, и вдруг озверел.

Вот и все. Раненых нет. Мой амок пропал.

Я тяжело оперся о клинки, пытаясь продышаться. В глазах плясали звездочки и цветные круги. Не знаю, сколько энергии я вложил в эту эскападу, но явно не так чтобы мало.

Принц хлопотал подле Виджи, пытаясь ее поднять. Ему помогал Олник. Лицо эльфийки было неподвижным, мертвенно-белым, будто отлитым из алебастра.

Со стороны харчевни Лысого Арти накатила волна мощной алхимической вони. Я посмотрел и не увидел ни одного Охотника, который бы удержался на ногах. Они ползали на карачках или извивались как змеи, и все до одного — блевали. Некоторые пытались разорвать на себе одежду, как грешники, впавшие в раж покаяния.

Кто-то дернул меня за рукав.

—Один бросок! Оклыгивай скорее!

Джабар со свежей ссадиной от стрелы на щеке. Он швырнул бодрячком покойникав Охотников, тем самым дав нам шанс улепетнуть.

Я перевел дыхание, борясь с тошнотой — даже на расстоянии в двадцать ярдов покойниквонял с исключительно зверской страстью.

—Проклятие... Ты мог бы сделать это еще в Гильдии, не подставляя наши головы под удар.

Он уставился на меня так, будто я сморозил несусветную глупость.

—Чтобы я загадил родной дом? Ты меня за подонка принимаешь... головорез!

Олник зашел сбоку, чихнул и жалобно поглядел на меня:

—Фатик. Там... Короче, стрела хитро попала... Видал я такое, когда мы в Зеренге с северянами тягались... Дела плохи, она умирает.

Я нес эльфийку на руках, я почти бежал, устроив ее голову на сгибе локтя. Всякий раз, когда я опускал глаза, я наталкивался на ее взгляд. Она смотрела на меня, не мигая. Дышала прерывисто, я слышал всхлипы. Железная стрела вошла под ключицу до половины и слегка приподнималась от дыхания. От этого мне делалось жутко.

Рядом пыхтел Олник, тащивший мои мечи и клинок эльфийки. От напряжения он даже забыл про свою аллергию. Принц и Джабар поотстали: владетельный эльф, одержимый запахом покойника, решил проверить, что же он съел на ужин. Морган его урезонивал:

—Не время забавляться, о ненаглядный!Враги рядом! Вставай и пошли! Да ты как дитя малое, эй! Вставай, говорю, чудозвон!

Кровь эльфийки обожгла мою руку и часто закапала с пальцев. Меня начал колотить озноб.

Гритт, Олник прав: наконечник задел артерию... С такой раной человек живет недолго, может, четверть часа. Вытащи стрелу, и он умрет за считанные минуты.

А эльф?

Проклятие...

Я подумал так: если она умрет, я вернусь и вырежу всех Охотников, убью всех причастных к этой конторе, стариков, женщин, детей. Найду и убью Сколдинга Фрея, будь он хоть трижды лучший смертоносец Внешнего Круга. Никакой пощады. Никакого амока. Только холодный злобный расчет.

Ее губы дрогнули. Она что-то сказала — неслышно, будто про себя. Все еще осмысленный взгляд — теплый и печальный. Гритт! Не смотри на меня так, слышишь? Не надо, я не хочу, чтобы до конца моих дней перед глазами стояла эта картина. Я убью их, нет, не проси за этих скотов на пороге смерти! Ты читаешь мои мысли? Я знаю, ты читаешь... Тебе придется жить, иначе я вернусь и перережу полгорода, прикончу всех, кого считаю ублюдками, недостойными жизни. Ты слышишь меня, добрая фея? Не умирай, иначе я вернусь и буду убивать. Ты меня слышишь?

Услышала.

—Фа... — вымолвила она, — ...тик...

«Слон купается». Небо! Даже на пороге смерти — моей или чужой! — я никому не расскажу, что означает мое варварское имя.

—Молчи... добрая фея.

—Мы... вас...

—Молчи! Тебе нельзя говорить!

—Об... — Она задышала хрипло. — Об... ма... ны...

—Да, я знаю, брехали. Плевал я на контору, Виджи. Забудь. Не разговаривай. Дыши!

—Н-не... Н-нет... Наша ложь... — Глаза ее затуманивались. — Сейчас... Я... прощения... прощения...

—Молчи!

—А... аллин тир аммен...

Вот и восьмой пирс. Желтый огонек приветливо сиял на заостренном носу бота. С двух сторон, почти строго посередине корпуса, бот украшали высокие гребные колеса, будто снятые с водяной мельницы. По слухам, вращались они при помощи загадочного устройства, объекта гордости коротышек и плода смертной зависти гномов. Ни одной мачты, маленькая надстройка на корме. Палуба завалена тюками с грузом — да, от морской блокады работы у коротышек прибавилось.