Упреждающий удар здорово подействовал на Карину: она растерялась, но попыталась овладеть ситуацией.

— Значит, она тебе сказала что-то важное? Почему же ты молчал? — она повысила голос, но Максим ее мигом осадил:

— Поори еще на меня. Ведь ты тоже молчала.

— Что я молчала?

— Ты одна знала, что я был последним, с кем говорила Алена. Но никому не сказала. Даже следователю.

Карина вдруг поняла, что ей нечего на это ответить, после чего повисла небольшая пауза.

— Вот что, Кариночка. Я тебе все расскажу, только тебе и больше никому. Но сначала ты мне скажешь, зачем тебе это нужно.

Он рассматривал ее с видом мафиози, размышляющего, как ему лучше наказать нерадивого должника.

— Ты ставишь мне условия? — она до сих пор не могла прийти в себя.

— Да. Ведь ты же на журфаке учишься? А если ты журналист, то должна знать, что информацию за просто так не получают. Какое тебе вообще дело, о чем я там с Аленой говорил? Ее уже не вернешь.

— Ее — нет. Но кто-то еще может пострадать.

Максим посмотрел на нее вопросительно.

Карина молча протянула ему страницу из газеты, с происшествиями. Заметка про студента-самоубийцу была обведена фломастером.

— Ого, — сказал Максим, прочитав заметку. — Совпадение налицо. Аж мурашки по коже. Сама что думаешь?

Карина сказала всего одно слово:

— Секта.

— И много у вас тут сект орудует, кроме этих ваших «Православных геев»?

— Как и везде… «Свидетели», всякие «евангелисты»… Но они тут явно не замешаны.

— А это не нам с тобой решать. Для этого существует закон. Или ты думаешь, что здешние следователи глупее тебя и не заметят связи между этими двумя прыжками? Ах, да — у тебя же есть козырь. Это я, — он засмеялся. — Так-таки надеешься, что я скажу тебе что-то супертаинственное? Может, и скажу. Только зачем тебе это?

— Алена была сестрой моей подруги.

— Верю, — отсек Максим. — Ты, конечно, живой человек, но прежде всего ты журналист. А журналисты — самые циничные люди на свете, после музыкантов, конечно. Сенсацию вынюхиваешь?

Карина встала со стула. Сложив руки на груди, отошла к окошку.

— Думай что хочешь, — сказала она. — Я хочу найти того, кто это сделал.

— А есть какие-то конкретные версии?

— Никаких. Я говорила со следователем, он мой знакомый — когда-то писала о нем материал в местный журнал. Говорит: статья сто десятая, доведение до самоубийства, отпадает сразу же. С родителями у нее были отличные взаимоотношения, с сестрой тоже. С последним парнем рассталась еще весной по обоюдному согласию. Последнюю сессию сдала на пятерки. Никто ни разу не видел, чтобы она плакала. Никто никогда ей ничем не угрожал. И вообще, ничего плохого с ней никогда не случалось. Но я уверена, я знаю: она не сама. Она просто не могла это сделать по своей воле. Помогли. Натолкнули на это. И я найду, кто это был.

— Да-да. Отважная журналистка проводит собственное расследование и выводит на чистую воду сектантов, которые довели до самоубийства студентку… Ну, давай попробуем. Где там у тебя диктофон или чего? Или ты собралась по старинке, в блокнотик?

Карина молча разжала правую руку: на ладони лежал крошечный плеер.

— Купи себе нормальный цифровой диктофон, — посоветовал Максим. — Или я тебе куплю. Ладно, неважно. Слушай, короче. На самом деле мало что могу тебе рассказать. Я пошел в сортир, по мелкому делу. — Максим нарочно рассказывал с подробностями, это были удары, окончательно добивающие совсем уничтоженную Карину. — Потом сел на подоконник, потому что не мог больше с вами находиться в одной комнате. Более унылой тусовки я просто не видел. Она сама ко мне подсела. Хотела поблагодарить за альбом, который я ей подарил. Разговорились. Я сразу заметил, что она какая-то неадекватная. Подумал было, что обдолбалась, — ну, теперь-то мы знаем, что это не так. Говорили мы про самоубийство. Не про нее лично, а вообще, в глобальном смысле. Причем она такие познания проявила, я аж в осадок выпал. Например, она отлично знает, отчего умер Сид Вишез.

Он сделал паузу и посмотрел на Карину, как бы предлагая ей сделать выводы. Ее реакция была до странности предсказуемой:

— Ну, и кто такой этот… — она запнулась, — Сид Ви… шез?

— Вот. Ты даже не знаешь, кто это такой, и это нормально. А она знала откуда-то — видимо, интересовалась. Хотя вроде не панк. Еще плакалась мне, что она уже старенькая и ей пора помирать. Я тогда все списал на опьянение, но теперь, кажется, понимаю, что ей кто-то крепко дал по мозгам. Может, и впрямь какая секта. К сожалению, ничего больше сказать не могу. Ты сама крепко общалась с Аленой?

— Я — нет… я больше с Катей… ее сестрой… — По лицу Карины отчего-то бежали слезы. — С Аленой тоже, но меньше…

— Она в последнее время не увлекалась рок-музыкой, или биографиями музыкантов, или какой-нибудь эзотерикой, или еще чем-нибудь в этом роде?

— Я… я не знаю…

Максим терпеливо подождал, пока она успокоится.

— Катя сейчас дома?

— Должна быть. Ей сейчас очень плохо…

— Как думаешь, она разрешит посмотреть комнату Алены, ее вещи?

— Да. Я уже была у нее, вчера. Ничего интересного не нашла.

— А что ты искала? Самоучитель для самоубийц? Как в анекдоте: «Библиотекарь, дайте мне самоучитель для самоубийц!» — «Нету, все кончились. Их никто не возвращает».

Никогда еще Карина не чувствовала себя такой униженной. И перед кем — перед каким-то мальчишкой в дурацкой кепке! Она наконец-то пришла в себя.

— Вставай и пошли, — распорядился Максим.

— Куда?

— К Кате. Дело не ждет. Чем быстрее мы это сделаем, тем лучше. Информацию надо добывать, пока она не протухла.

— А чего ты раскомандовался? — тихо возмутилась она.

— А того, что хочу тебе помочь. Ты ж без меня ничего не сделаешь, если ты еще этого не поняла. Я должен сам осмотреть ее комнату. Только тогда успокоюсь.

Мальчишка оказался подозрительно умным и действительно мог помочь расследованию. Карина решила отложить выяснение отношений на потом.

— И тебе это надо?

— Надо. Знаешь почему? Я с этим сталкивался раньше.

— С чем?

— Две недели назад покончил с собой один мой знакомый. Не то что прямо близкий друг… Нет, мы даже почти не общались. Он ушел из жизни. Прыгнул под поезд. На меня его смерть очень подействовала… Сам ее факт. И я совсем упустил из виду, что он это сделал конкретно в день своего рождения. Угадай, сколько ему исполнилось.

— Двадцать один? Да? Из какого города твой друг? Как его звали?

— Еще раз: он мне не друг. Как его звали — неважно. И город в данном случае никакого значения не играет. Если тут замешана серьезная секта, то у нее должны быть представительства во всех городах. Судя по всему, местный филиал процветает…

— То, что ты мне рассказал сейчас, про друга, — это правда?

— Ты журналист, суди сама. Ведь вам же главное, чтобы не правдиво, а правдоподобно. И интересно. Так?

— Оставь, пожалуйста, свои подколки, ладно?

— Договорились.

— Все, шагаем.

Выйдя из комнаты, Максим махнул на прощание Косте, проводившему их до двери цепким, завистливым взглядом.

— Чем ты занимаешься? — спросила Карина, когда вышли на лестницу.

— В компьютерные игрушки играю.

— А серьезно?

— Еще сплю, ем, в туалет хожу.

— А деньги у тебя откуда?

— С чего ты взяла, что они у меня вообще есть?

— Ну ты же на что-то купил Алене этот альбом…

— О, ты меня раскусила! — засмеялся Максим. — Да, у меня есть кое-какие денежки. Они у меня просто есть. Откуда — неважно.

— А сколько тебе лет? — спросила она, когда вышли на улицу.

— Сколько дашь?

— Девятнадцать… — неуверенно сказала Карина.

— Хе! Почти угадала: восемнадцать.

На пути им встретилось странное шествие: человек тридцать шагали по тротуару и заунывно пели какие-то псалмы.

— Что за укурки? — полюбопытствовал Максим.

— А ты как думаешь?

Шествие состояло из мужчин разного возраста. Некоторые несли иконы. Выглядели все довольно скромно, кроме одного молодого человека в обтягивающих джинсах и футболке-сеточке. Только благодаря ему Максим и догадался: