— Родионов? — переспросила Катя. — Гм… Кто это?

— Может быть, и не знаете, — не стал спорить Нутряков. — Хотя теоретически все возможно.

— Вы опять? — Катя остановила лошадь, смотрела на начальника штаба обиженно и сердито. — Только что извинялись, Иван Михайлович, как можно?

— Ну, я вообще, Екатерина Кузьминична! — Нутряков помахал в воздухе рукой. — Говорю же: может быть, и не знаете, ни на чем ведь не настаиваю. А с другой стороны, могли и знать, видеть…

— Не знаю никакого Родионова, — жестко сказала Катя. — Ну а что он? В чем провинился?

— В чем провинился? — Нутряков смотрел Кате в глаза. — Да как вам сказать, Екатерина Кузьминична… Следствие покажет. Я полагаю, Конотопцев с Евсеем смогут заставить заговорить этого Родионова и того… второго.

У Кати ухнуло сердце. Неужели Павел не сумел уйти незамеченным? Неужели и он попал в руки повстанцев?! И если Степан не выдержит пыток…

— Ну что вы мне рассказываете какие-то жуткие вещи, Иван Михайлович? — Она капризно надула губы. — Пригласили женщину покататься, подышать свежим воздухом, а сами… Ну-ка, догоняйте!

В знакомом уже штабном доме на Новой Мельнице Катю с Нутряковым ждали голова политотдела Митрофан Безручко и представитель антоновского штаба Борис Каллистратович. Борис Каллистратович улыбнулся Кате, встал, склонив голову, а Безручко на все это «представление» глядел насмешливыми глазами, посмеивался в пышные вислые усы. С бабой можно и попроще…

Штабные расселись за столом, пригласили и Катю. Она села, расположенно поглядывая на мужчин. Спасибо, — было написано на ее лице, — что пригласили меня сюда, что считаетесь со мной, и я могу хоть в чем-то помочь вам, мужчинам…

«Если Степан и Павел в их руках, то зачем это совещание, или что они тут затеяли? Проще ведь устроить очную ставку, допросить! Донесение написано моей рукой, пусть и в зашифрованном виде…»

— Как вам здесь живется, Екатерина Кузьминична? — вежливо поинтересовался Борис Каллистратович, изобразив на лице улыбку.

— Прекрасно! — воскликнула Катя. — Прогулялись вот с Иваном Михайловичем по морозцу, дохнуло какой-то прежней, человеческой жизнью…

— Да-да, вы правы. — Борис Каллистратович погрустнел, глянул с тоской за окно. — Была жизнь, была-а… Ну ладно, все еще впереди. Мы вас, Екатерина Кузьминична, если позволите, пригласили вот по какому поводу…

— Да-да, конечно. — Катя закурила. Сидела прямая, строгая, поглядывая на всех с некоторой холодностью. Она видела, что тон ее и взятая манера поведения действуют на штабных и их гостя должным образом, тот же Безручко слушал разговор с почтительным вниманием, приоткрыв рот. Серьезность была и в глазах Нутрякова.

— Учитывая вашу принадлежность к партии эсеров, — продолжал Борис Каллистратович, — мы просили бы вас провести кое-какую работу как в наших полках, так и за пределами территории…

«Им нужно, чтобы я куда-то съездила. Зачем?»

— …территории, какая сейчас находится под контролем дивизии Ивана Сергеевича. Ваше участие в делах Новокалитвянского полка в качестве помощника начальника канцелярии… — представитель штаба Антонова иронично скривил губы, — дело, конечно, важное, но, полагаю, вы можете принести гораздо больше пользы нашему движению.

— О чем конкретно вы меня просите, Борис Каллистратович?

— Во-первых, выступить перед началом боевых действий в полках с… э-э… такими, знаете ли, популярными лекциями о целях нашего движения, о борьбе с большевиками, о шатких платформах, на которых пока еще держатся Советы…

«Значит, скоро начнутся бои. По-видимому, антоновец приехал кое о чем договориться со штабом Колесникова. Возможно, они начнут первыми…»

— Кроме того, нам важна и поддержка эсеров в самом Воронеже. Как нам известно, Воронежский губкомпарт весьма неоднороден по составу, в его среде, вероятно, можно найти и сочувствующих нам людей. Но мы вовсе не хотим подвергать вас опасности, заставлять вас лезть в самое логово большевиков. Достаточно будет, если вы побываете в самом городе и встретитесь там с некоторыми представителями эсеровской партии. Кое-кого мы вам назовем, возможно, и у вас есть старые связи…

«Им нужно проверить меня. Но зачем посылать в Воронеж?! Я могу элементарно сбежать».

— Сомневаюсь, что смогу видеть кого-нибудь из старых друзей по партии, — сказала Катя. — Прошло время, многие были на нелегальном положении…

— Сейчас многое изменилось в городе, Екатерина Кузьминична. Действия наших армий, успех дивизии Ивана Сергеевича — это прищемило большевикам языки, они просто в панике. Ленин, насколько мне известно, мечется там, в Кремле, шлет во все стороны гонцов с чрезвычайными полномочиями ЦК… ха-ха-ха… Да что с этими полномочиями, когда Россия трещит по швам!

— Куда конь с копытом, туда и рак с клешней, — басовито захохотал, заколыхался рыхлым телом Безручко. — Тьфу, мать вашу за ногу!..

«Им нужно, чтобы я с кем-то встретилась в Воронеже. Но прекрасно понимают, что эта моя встреча ничего не решит. Значит… да-да! Они дают мне возможность повидать своих. Зачем?»

— Если нужно, я поеду, — сказала Катя.

— Это не сегодня и не завтра. — Борис Каллистратович откинулся к спинке стула, сложил на груди руки. — Думаю, числа двадцать восьмого… Мы вас перебросим.

— Лучше по железной дороге, Борис Каллистратович, — сказал Нутряков. — Незаметнее. И садиться на поезд не в Россоши, а южнее, ближе к Кантемировке.

— В Россоши, господа, Екатерине Кузьминичне носа нельзя показывать, что вы! — Представитель антоновского штаба сделал возмущенные глаза. — Вы же прекрасно знаете, что именно с этой станции… — Он осекся на полуслове.

«Россошь. Там штаб красных частей. Там сосредоточиваются наши войска. Наконец, Россошь — крупнейший железнодорожный узел, от него рукой подать до Лисок…»

— Ну мы, вообще-то, не делаем от Екатерины Кузьминичны секретов, — неестественно как-то улыбнулся Нутряков, и Катя поняла, что с ней завели неуклюжую, хотя и продуманную игру. Итак, им нужно, чтобы она, с л у ч а й н о  получив информацию, передала ее в Воронеже своим. Так что же это за информация?

— Если бы я не доверял Екатерине Кузьминичне, я бы рта не раскрыл в ее присутствии, — обиженно дернул плечами Борис Каллистратович. — Вы что, за мальчика меня принимаете, господа офицеры? Слава богу, с пятого года погоны ношу.

«Вероятно, они хотят нанести объединенный удар по станции… Но Россошь ли? Это же строжайшая военная тайна, чтобы так вот «проговориться».

— Тебе виднее, Каллистратович, — прогудел Безручко. — Мы тут люди маленькие.

— Ну, люди маленькие, а дела вершите большие. Не скромничай, Митрофан. На вас вся Россия смотрит. Шаг вы сделали заметный, вся Тамбовщина с надеждой вздохнула. Теперь Мордовцева этого надо разгромить окончательно и — честь вам и хвала. А мы вам поможем. И начать надо именно с той станции, о которой говорилось. Дату согласуем.

«Они откровенно внушают мне, что готовится объединенный удар по Россоши, по штабу наших частей, — думала Катя. — С одной стороны, это может быть просто дезинформация, чтобы сковать на какое-то время действия красных, чтобы вынудить их усиливать оборону, тем самым отвлекать часть сил от участия в разгроме повстанцев. С другой стороны, это похоже на правду, ибо логично первыми напасть и разгромить красных, пока к ним не пришло подкрепление. С третьей же стороны, они проверяют меня, хотят знать, видеть, ч т о  я буду делать с их сверхважной информацией, куда пойду или кто придет ко мне. Да, пожалуй, это самое вероятное. Ни в какой Воронеж они, разумеется, посылать меня всерьез не собираются».

Катя внимательно слушала, о чем говорили штабные, но разговор дальнейший крутился все вокруг одной и той же мысли — с какого полка лучше начинать «политические беседы представителя эсеровской партии Вереникиной». Выходило, что самый отсталый в политическом отношении полк — Дерезовский: он и деревню-то свою взять не сумел, прячется в лесу от отрядов самообороны и чоновцев, и командир там, Ванька Стреляев, — пентюх, каких поискать, жрать только любит да баб щупать. Вот в него, в этот полк, и надо ехать в первую очередь. Лучше, если и ты, Митрофан, поедешь с Екатериной Кузьминичной, так солиднее, а то, глядишь, бойцы и слушать ее не будут…