Гизела постаралась отбросить печальные мысли. Как часто она повторяла себе, что должна быть благодарна за любое событие, нарушившее монотонность ее жизни, за все, что могло как-то изменить ее удел, пусть хоть на несколько часов, чтобы она забыла свои несчастья, жестокую мачеху и утомительную работу, которая доставалась только ей одной, потому что никто в доме за нее не брался.

Ее желание исполнилось: теперь, уговаривала она себя, не стоит жаловаться на то, что чудо осталось в прошлом. Но она никак не предполагала, что подобное событие может отозваться такой болью в сердце, сделать ее такой несчастной.

А если представить себе, что она поддалась бы его уговорам и осталась в замке? Если представить, что она на миг ослушалась императрицу? Нет! Нет! Она даже думать об этом не должна!

Поездка в Грейндж не заняла много времени. Дом был погружен в темноту, и, хотя кучер спустился с козел, чтобы позвонить в колокольчик, никто не вышел открыть дверь. Гизела постучала в окошко коляски, и кучер помог ей выбраться из повозки.

– Они не ждут меня сегодня, – словно извиняясь, объяснила она. – Я сама войду в дом.

– Очень хорошо, мисс. Отнести ваш сундук в прихожую?

– Да, пожалуйста.

Он спустил сундук на землю и отнес в первую холодную прихожую. Лампа не горела. Гизела поблагодарила кучера. Она знала, что он ожидает чаевые, но ей нечего было дать, кошелек был пуст, если не считать нескольких медяков, однако она не решилась предложить их из боязни оскорбить человека.

– Доброй ночи, мисс!

Разочарованный кучер залез обратно на козлы, а Гизела закрыла за ним дверь. Теперь она осталась в кромешной тьме и должна была на ощупь искать дверь во вторую прихожую. Огонь в камине горел, но свечи забыли зажечь, хотя в гостиной она заметила свет.

Гизела пересекла прихожую, намереваясь потихоньку проскользнуть наверх, так, чтобы не услышала мачеха, когда на лестничной площадке появилась Элси.

– О, мисс Гизела, вы вернулись! – воскликнула она. – Я молила бога, чтобы вы поскорей приехали домой.

Она была явно чем-то взволнована, и Гизела с беспокойством взглянула на нее.

– Что случилось, Элси? – спросила она.

Вместо ответа Элси скатилась с лестницы в мгновение ока.

– О, мисс Гизела! Я думала связаться с вами, но хозяйка и слышать об этом не хотела. Я предложила, чтобы мы послали кого-нибудь за вами. Она сказала – нет. Вы, мол, и так успеете вернуться.

– Но зачем я тебе понадобилась? Что произошло? – Гизела ничего не понимала.

– Хозяин!

Гизела замерла, окаменев.

– Он разбился?

Элси кивнула, и слезы, которые она сдерживала, полились из ее глаз ручьем.

– Да, мисс. Я знала, что вам будет не все равно. Бедный хозяин! Как это жестоко, несправедливо!

– Это случилось на охоте? – спросила Гизела.

– Да, мисс. Его принесли вчера утром, как раз незадолго до ленча.

Было трудно разобрать, о чем сквозь рыдания говорила Элси. Но Гизела не проронила ни слезинки, только кровь отхлынула от лица. Потом чужим голосом, с трудом произнося слова, она спросила:

– Он… умер?

– Да, мисс. Он сломал себе шею, – всхлипнула Элси.

Гизела молча прошла мимо Элси и поднялась на второй этаж. На мгновение ей показалось, что потрясение от услышанного лишило ее способности что-либо чувствовать; она двигалась как во сне, машинально переставляя ноги, пока не дошла до отцовской спальни. Немного постояла, держась за дверную ручку. Заходить в комнату не хотелось. А что, если его изуродовало? А что, если за закрытой дверью ее ждало нечто ужасное? Но она тут же отбросила эти мысли как ребячество и, сделав глубокий вздох, открыла дверь и вошла в комнату. Шторы были опущены, горели свечи в серебряных подсвечниках. По обе стороны кровати зажгли по одной свече.

Странно, но ее волнение улеглось и совсем исчезло, потому что в комнате царил покой, нежданный, непривычный покой, в котором она узнала безмятежное спокойствие смерти. Гизела подошла поближе к кровати. На секунду ей показалось, что Элси, должно быть, ошиблась и отец всего-навсего спит. Но потом она увидела, что его руки сложены на груди.

Гизела все стояла и смотрела на отца. Его губы чуть тронула улыбка, и он выглядел помолодевшим и гораздо более живым, чем при жизни. Тут вдруг она поняла, как все произошло. Такой смерти позавидовал бы любой охотник: он умер, когда брал препятствие, чувствуя, как взмывает в воздух его конь, готовясь опуститься на землю, а потом – ничего, кроме пустоты. Не было ни боли, ни страданий, ни сожалений, ни тревог, только неожиданное падение и затишье – смерть.

Все произошло так, как он сам пожелал бы, подумала Гизела и всем сердцем захотела оказаться на его месте.

Ради чего жить? Что теперь осталось? Только пустота одиночества и сознание того, что сердце больше не принадлежит ей самой и что она никогда вновь не увидит человека, которому его отдала.

– О, папа! – прошептала она. – Лучше бы это была я.

Но потом она поняла, что не должна завидовать его вновь обретенному покою. Он выглядел счастливым, почти совсем как в те дни, когда дом наполнял смех и они жили дружной семьей. Гизела присела возле кровати. Те уроки, которые давала ей мать, когда Гизела только научилась говорить, вернулись к ней, наполнившись новым содержанием, новым смыслом. «Когда люди умирают, они соединяются на небесах с теми, кого любят». Она слышала, как мама произносит эти слова своим мягким голосом, с милым акцентом, превращавшим каждое слово в музыкальную ноту.

Сейчас они вместе. Гизела была уверена в этом настолько, что глаза ее наполнились слезами, и не потому, что отец умер, а потому, что они оба оставили ее здесь. Если бы только она могла быть с ними, если бы только ее не бросили одну сражаться в холодном, жестоком, безжалостном мире, в котором у нее не было даже друга, способного прийти на помощь.

Гизела склонила голову и попыталась молиться за душу отца. Но ей самой казалось, что молитвы не нужны. Если он вновь обрел свою первую жену, то большего рая ему и не нужно. А если нет – то никакие молитвы не помогут спасти его из чистилища, в котором он должен принять муки.

Слезы медленно потекли по ее щекам – скупые, горькие слезы, не дающие облегчения, а только усиливающие страдания. Сейчас она очень пожалела, что после смерти матери так мало для него значила. А еще она пожалела о том, что узнала правду – он не ее отец. Он был к ней по-своему добр. Любил ее в детстве, когда мама была еще жива. И только позже между ними встала леди Харриет, точно так же, как она вставала на пути всего хорошего и приятного в жизни отца, кроме его любимых лошадей. На конюшне, по крайней мере, ему не бросали в лицо обидные упреки и не доводили до исступления вечными ссорами и перебранками, ставшими неотъемлемой частью его семейной жизни с леди Харриет.

«Теперь он спасен», – подумала Гизела, и сердце ее упало, потому что для нее спасения не было.

Она еще немного постояла на коленях у отцовской кровати и ушла к себе в комнату. Там было холодно и неприветливо, а после роскошных, изысканных апартаментов в Истон Нестоне и замке Хок она взглянула на убогую обстановку новыми глазами. На ее комнату никогда не тратилось ни гроша, хотя леди Харриет переделала внизу все помещения самым причудливым и аляповатым образом. А в спальне Гизелы обои свешивались по углам, ковер весь вытерся, шторы выгорели настолько, что с трудом можно было разобрать их цвет и узор. Гизела считала, что такое пренебрежение было намеренным со стороны мачехи. Леди Харриет ее ненавидела. У Гизелы не было в этом сомнения.

С растущим чувством отчаяния девушка подумала, что ей теперь делать. В комнату вбежала Элси с угольным ведерком в руке.

– Извините меня, мисс, что я не разожгла у вас огонь, – сказала она. – Но я не знала, когда вы вернетесь. Хозяйка накинулась бы на меня за бесполезную трату угля, если бы застала за этим занятием.

– Ты совершенно права, что подождала, – успокоила ее Гизела.