– За излишки не спрошу, а вот за недостаток ответишь!

Дети остались дома одни, дожидаться мамы и папы. Такое случалось и раньше, брат и сестра находили, чем заняться, хотя особой дружбы между ними не было. Возвращаясь домой, Тамара Павловна и Виктор Иванович чаще всего заставали детей в разных углах. Витя читал, Лиля возилась с куклами. Порой дети рисовали вместе, иногда мальчик даже укладывал Лилю спать и сказку ей на ночь рассказывал.

Банкет кончился заполночь. Тамара дважды звонила домой, и эти звонки ее успокоили. Первый раз трубку взяла Лиля, сказала, что все хорошо, они поужинали, Витя читает книжку, она играет. Второй раз Витя подошел. Опять – все хорошо, Лиля уже легла, он смотрит кино про Жеглова и Шарапова. Получив от матери строгий наказ немедленно выключить телевизор и ложиться спать, мальчик сказал: «Конечно, мама, до свидания, мама», – и трубку положил.

Окна квартиры были темны, дети спали. Но едва повернув ключ в замке, Тамара Павловна насторожилась. Из детской раздавались странные звуки, словно кутенок скулил.

Лиля не спала. Она накрылась одеялом с головой, виднелся только краешек ее цыпляче-желтой пижамки. И плакала так тихо, так безнадежно, словно вся радость в жизни для нее закончилась.

– Доченька моя, что с тобой? Кто тебя обидел?

Насилу ее удалось утешить, а после допроса с пристрастием выяснилось: Витя рассказал сестре на ночь сказку. Только сказка эта была очень страшная, такая страшная, что девочка не смогла заснуть и даже боялась встать, чтобы включить свет. И такое случается уже не в первый раз, он постоянно рассказывает ей всякие жуткие истории, когда родителей нет дома!

Вроде бы что тут такого? Дети часто рассказывают друг другу «страшилки». Про Красную Руку или Гроб на Колесиках. А Пиковая Дама? А «бегут-бегут по стенке Зеленые Глаза»? Кто эти истории не слышал? Психика детей мобильна, они быстро забывают свой страх, чтобы вспомнить его потом, через пару-тройку десятков лет. Но тогда «страшилки» станут зваться: Бедность, Болезнь, Одиночество... Только Тамара Павловна ничего об этом не знала или не хотела знать. Еле сдерживаясь, она уложила дочь, успокоила ее, убаюкала. А потом... Нет, она не устроила скандала. Исключительно спокойно, холодно говорила она с мужем, и тот с удивлением понял, что винит Тамара прежде всего себя.

– Я проявила преступное легкомыслие. Пустила в свой дом постороннего ребенка, не узнав ничего о его рождении, о его прошлом. Быть может, это сын алкоголиков. У него нарушена психика. Я давно замечала, прочитала даже специальную литературу. Ты видел его рисунки? Это что-то болезненное...

– Бог с тобой, дорогая, все мальчики рисуют войну, оружие...

– Он рисует смерть. Черный и красный карандаши сточены до огрызков. А голубой и желтый он не использует вообще. Теперь вот эти истории... Ах, как я была глупа, что оставляла их с Лилечкой наедине! Кто знает, какое зло он мог ей причинить? Или уже причинил? Я слышала, в этих детских домах происходят ужасные вещи, он, может быть, испорчен, развращен... Завтра я поведу девочку к врачу. И этому ребенку тоже нужно пройти обследование у психиатра. Может, он нуждается в клиническом лечении. В общем, будем решать, что с ним делать.

– С нами.

– А?

– Я хочу сказать, нужно решить, что делать с нами. Тамара, я предлагаю развод. Квартира останется тебе... Мы с Витей уедем.

Они сидели на кухне, медленно стыл в чашках янтарный чай, дымилась в пепельнице сигарета. Какая у них была уютная кухня – вся беленькая, а занавески красные в белый горошек, и скатерть такая же! И вот теперь именно здесь, на этой кухне, рушится семья, ломается жизнь...

– И ты готов на такое ради мальчишки? Бросить меня и Лилю? Уехать невесть куда, все оставить?

– Он мой сын.

– Скажи, а ты думал об этом тогда, когда бросил меня с Витенькой на руках? Когда ушел к Вальке своей, оторве?

– Молодой был, дурак, не понимал. Сейчас понял.

– Ну а я сейчас не понимаю!

И долго, долго еще сидели они молча, тишину нарушал только шум дождя за окном да тиканье часов. Ничего уже не будет как прежде, все знакомое, привычное, теплое рухнет в одночасье. Все изменится, все забудется, и только через много лет, встав ночью попить воды, остановишься на пороге темной кухни, зажмуришься от внезапной горечи. Так же дождь идет, так же тикают часы, а жизнь-то уже прошла...

Тамара Павловна отказалась от алиментов. Думала она тогда о собственной гордости, не о дочери. А вышло так, что и достоинство соблюла, и Лиля в обиде не осталась. Виктор, судя по всему, неплохо пристроился на новом месте, сразу начал посылать деньги, и очень кстати. После отъезда мужа Тамаре пришлось перейти в другой ресторан, классом пониже. В «Лире» новый директор сел, свою повариху пристроил.

Писем муж не писал, о младшем Викторе ничего не было слышно. Личная жизнь у Тамары Павловны не сложилась, остерегалась теперь красавица мужиков. Решила посвятить себя воспитанию дочери, но как-то так получилось, что посвятила – работе. А потом времена стали меняться, пошли сокращения, начались трудности. Лилька учится плохо, ползет на троечках, а помочь ей Тамара не может, всю школьную премудрость перезабыла. Быть может, чтобы удержаться на плаву, попробует она открыть свой бизнес – кооперативное кафе, к примеру. Но тогда вообще не до девчонки станет. Тут еще и мать пишет – болеет, трудно ей одной. Пришла счастливая мысль отправить девочку к бабушке. На время, конечно. А время долгим оказалось...

Утро началось с дождя. Небо было сплошь серым, ни капли синевы, ни одного просвета не виднелось на горизонте. Лиля любила дождь, любила работать под его тихую песенку, любила гулять в непогоду. У них с Егором были одинаковые желтые дождевички, и резиновые сапожки, и яркие зонтики. А на улице все такие хмурые, спешат, поднимают воротники... Экая беда – немного воды с неба! А они вот знай себе шлепают по лужам и поют свою любимую песенку из старого мультфильма:

Такая это была чудесная песенка, словно придуманная самим дождем! Егорушка очень старательно пел, нежно выводил: «го-орлышки»...

Этого кота всегда было невыносимо жалко! Лиля представляла, как он, умилительный, мультяшный, сидит в полутьме, подперши щеку лапкой, и смотрит на огонек свечи, а мордочка у него грустная и смешная. «Лесенка» – это, должно быть, крылечко деревенское, в щелочках все, в пазах, сквозь них падают редкие дождевые капельки, прямо коту на нос. Егор тоже огорчался, что «продолженья нет», и приходилось заводить песенку заново. Они всю дорогу до остановки пели, и в троллейбусе тоже! Тихонько, конечно. Но на них все равно обращали внимание – доброжелательное и не очень. Лиле даже казалось, что некоторые люди им чуточку завидуют...

Над вокзалом висел угарный запах угля и железа, еще больше усилившийся от влажности. Воздух был густым и плотным и казался каким-то войлочным. Поезд, естественно, опаздывал. Они с Егором рассмотрели все безделушки в киосках, купили модный журнал, приобрели зачем-то ядовито-розовое чудище-юдище на веревочке. Если за нее дернуть, косматый монстр отзывается пронзительным «бздынннь». Что этот звук означает, выяснить не удалось, как и породу монстра, но Егор был от него в полном восторге, и Лиля смирилась. Ксилофон у нас уже есть, барабан имеется, семь бед – один ответ...