«Я сделал тебе больно?» — так спросил Рауль, и теперь она потрясенно смотрела на синяк, выступивший на руке. Потом кончиками пальцев потрогала фиолетовую, похожую на лепесток, метку, живо напоминавшую ей о сокрушающих объятиях, об одуряющем запахе жимолости, о перекрученных, словно руки леших, ветвях мирта в лунном свете.

Потом Жанна со вздохом скользнула в ароматный пар бассейна, и теплая шелковистая вода, ласково щекоча белую кожу, приняла в мягкие объятия это нежное тело, стройные длинные ноги, стыдливо прикрыла девичью грудь, за которой таилась душа с ее тайнами.

Неожиданно послышались шаги, но Жанна не стала оборачиваться. Должно быть, Фарима принесла поднос с едой и дивный арабский кофе.

— Я поставлю поднос здесь, на табурет.

Она ахнула от ужаса. Рауль! Нимало не смущаясь, вошел и стоит здесь с таким видом, будто немедленно подаст полотенце, если она пожелает выйти из воды.

— Я… я приняла вас за Фариму! — вспыхнула Жанна.

— Разве я похож на нее? — усмехнулся он. — Ты потеряла башмачок, Золушка. Я принес его, а заодно и ужин. Пока не пообещаешь съесть хоть что-нибудь перед сном, я буду стоять здесь и рассматривать тебя.

— Уйдите отсюда вон… сию же минуту! — щеки Жанны пылали, она беспомощно прикрывалась губкой. Поистине он дьявол! Стоит здесь, гибкий, смуглый, ничуть не раскаивающийся в недавнем происшествии, и ласкает ее взглядом горящих глаз, затененных черными ресницами.

— Рауль… пожалуйста, уйдите.

Ее мучитель улыбался.

— Ты так мило просишь, что я просто не способен покинуть тебя и потому остаюсь.

— С-сегодня вы что-то совсем плохо со мною обращаетесь.

— Да нет же, просто я беспокоился за madrecita. Но нашел ее очень довольной тобой. Она сказала, что ей понравилась ваша беседа и что ты — славная девушка, желающая мне счастья… Ты и в самом деле желаешь мне счастья, chica?

— Конечно, желаю. Иначе что же будет с Эль Амарой, если вы не добьетесь, чего хотите? Вы очень надменны и высокомерны, Рауль Сезар-бей, но благодаря этому сметаете на своем пути все препятствия.

— Ах ты, маленькая плутовка!

— Ч-то? — В огромных голубых глазах, обращенных к нему, билось волнение, замешательство и мольба: уйди! останься! объяснись!

— Просто невозможное дитя! — Смех эхом разнесся по мраморной комнате. — С чего это ты вбила в свою глупую головку, что я безумно влюблен в Ракель Корлезу?

— Но вы же… любите ее.

— Да неужели? Тысяча благодарностей за столь глубокое знание моих мыслей и чувств. Оказывается, ты знаешь меня лучше, чем я сам.

— Но и принцессе известны ваши чувства к Ракели.

— Бабушка всегда знала, как я отношусь к нашей родственнице. Ракель была хорошей женой моему кузену, и мы все надеемся, что в один прекрасный день она снова выйдет замуж. При такой красоте она не останется одна, в ее жизни непременно появится мужчина.

— Но…

Тут он с улыбкой присел на корточки у края бассейна, таким горящим взором глядя на Жанну, что все слова замерли на ее губах, и она отступила подальше в мыльную пену, с отчаянием понимая, как слабо прикрывает ее эта полупрозрачная завеса.

— Я… я хочу вытереться, Рауль. Пожалуйста, идите в соседнюю комнату… там поговорим.

— Ну, разумеется, малышка. — Он вскочил, и, прихватив поднос с ее ужином, направился в гостиную. Она же, вся дрожа, с подгибающимися коленями, вылезла из бассейна и торопливо вытерлась. Потом надела шелковый халат и бабуши, один из которых Рауль только что принес. Вздохнув, Жанна призвала на помощь всю свою храбрость и пошла в гостиную. Рауль уже расположился на диване и разливал кофе по чашечкам с рисунком из синих птичек.

— Ну, иди же, — черные глаза Рауля тянули-притягивали к себе. — Чашечка кофе поможет тебе прийти в себя.

— Рауль… — чувствуя слабость в ногах, она уселась на огромную бархатную подушку, глядя на него вопрошающими глазами. — Что бабушка рассказала… обо мне?

— Немножко нехорошо было с ее стороны выдавать тебя, а? — он окинул смеющимся взглядом хрупкую сжавшуюся фигурку Жанны, закутанную в лимонный шелк.

— Ах, как неудобно.

— Вот твой кофе, nina, как раз как ты любишь.

— Спасибо, — она сделала несколько торопливых глотков. — Но вы, разумеется, не поверили тому, что рассказала бабушка.

— А ты сама не хочешь, чтоб я верил?

— Лучше, если бы не верили.

— А я думаю, лучше как раз — поверить.

— В самом деле? — Голубые глаза девушки широко раскрылись… Она утонула в жарком, ласкающем взгляде Рауля, чтобы через секунду обнаружить, что сидит у него на коленях — маленькая нежная раба своих чувств, с которыми не в силах бороться, — и потому просто опустила головку с трогательными завитками влажных волос ему на плечо.

— Не желаешь узнать, почему я поверил словам принцессы?

— Ведь она обещала не рассказывать тебе!

— Признаюсь, я вытянул из нее твой секрет… хотя она не очень-то и сопротивлялась.

— А теперь вы хотите услышать все это от меня самой и в очередной раз посмеяться! — Она уже вся напряглась, чтобы вскочить, но Рауль мягко удержал ее за плечи.

— Не говори так со мною, Жанна, а то я действительно стану таким, каким ты меня всегда считала. — Нежно и крепко обнимая девушку одной рукой, Рауль другой гладил ее мягкие волосы, маленький подбородок, чуть впалые щеки, изящный изгиб шеи и плеч. — Зачем же бояться, nina? Я ведь люблю тебя.

— Рауль!..

— Да, с того самого момента, как ты впервые взглянула на меня своими огромными голубыми глазами, в которых я прочел бесконечную жажду любви. Сиротка. Девочка на побегушках, что сопротивлялась мне на каждом дюйме пути от побережья до Беникеша, от балкона мечети до сегодняшнего старого дворика. Отчего, скажи во имя неба?

— Мне казалось, будто ты любишь Ракель.

— А разве я не предупреждал, что воображение может завести тебя слишком далеко? — Он слегка шлепнул Жанну, а потом прижал еще теснее к мускулистой, сильной груди, пышущей жаром под белым шелком рубашки. О, златокожий мучитель с пустынным солнцем в крови. Бессвязно бормоча что-то, она зарылась в эту белую рубашку.

— Т-ты, Рауль, никогда не целовал меня нежно и всегда был жестоким.

— А ты всегда была холодной… слишком холодной на мой вкус дикаря. — Он взял ее за подбородок и, заставив смотреть прямо в глаза, долго вглядывался, словно читал одному ему понятные письмена.

— Так, значит, меня записали в женихи Ракели. Вот бы она всполошилась, если б узнала. Ведь она тоже считает меня ужасным тираном. Ее муж был больше похож на Ахмеда.

При упоминании Ахмеда Жанна вздрогнула: ведь он с такой уверенностью рассуждал о том, что она не подходит Раулю. А может, он все-таки прав? И лучше бежать отсюда, пока не поздно?

— Рауль, ты думаешь, мы подходим друг другу?

— Как мед и хлеб, my querida [34], — он усмехнулся, — как лед и пламень.

— Хочешь сказать, что я должна наконец растаять?

— М-м-м, — он склонил голову и очень медленно припал к ее губам, пробуя на вкус их нежную, застенчивую мягкость, лаская и постепенно завладевая ими, но уже не причиняя боли, как тогда, в гневе.

— Растаять и стать сладостной, моя Жанна. Как я хочу тебя!.. Хочу любить, защищать, научить, что значит — стать частью кого-то. А еще я хочу, чтобы принцесса объявила о нашей помолвке на балу в честь своего рождения. Это будет для нее лучшим подарком.

Жанна глубоко вздохнула, все еще не веря в теплую, чудесную реальность любви Рауля. И, тем не менее, вот он, его чувство — в его глазах, губах, в нежно и крепко сомкнувшихся на ее талии руках. Если хватит мужества владеть, то все это — ее. Ей подарена любовь Рауля Сезар-бея, будущего правителя Эль Амары, и теперь им предстоит жить на краю золотистых песков, в Гранатовом дворце.

— Что ж, тогда давай преподнесем принцессе этот подарок, — Жанна смутилась. — Я с радостью выйду за тебя замуж, если ты действительно этого хочешь.

— Показать тебе, как сильно? — В черных глазах, гладящих на нее сверху вниз, кроме улыбки мерцало еще что-то бесовское, лукавое. — Ты выдержишь или сначала подкрепишься, чтобы не растерять последние силы?