— Именно оттого, что днем жарко, ночью здесь — так холодно, — заметил он. — Сразу после заката поднимается ветер, а в холодное время года по ночам даже выпадает снег. Пустыня — место странных контрастов, неожиданной смены настроений: то обольстительная и таинственная, как женщина, то вдруг холодная, словно заснеженные вершины гор Атласа. Потому-то она никогда не надоедает.
— Это место создано для мужчин, — пробормотала Жанна, — здесь и женщина может быть только гостьей.
— У вас просто немного разгулялись нервы, — улыбнулся дон Рауль. — В вас борются желание, осторожность и даже неприязнь, — все это весьма похоже на чувства, которые испытывает девушка, впервые оказавшись наедине с тем, кого любит.
Он, видимо, хотел пошутить, однако невольно попал в точку. Жанна с нетерпением стремилась вперед, к развязке своего приключения, и в то же время хотела бы вернуться в Англию, домой, в тихую комнату, где можно, повернув ключ в замке, на время укрыться от бурных перипетий жизни.
— Неужели вам все известно о чувствах женщины? — лениво протянула она, опуская голову на спинку сиденья, и закрыла глаза, стараясь не думать ни о чем, убаюканная движением машины. Раздался тихий смех, похожий на бархатистое горловое мурлыканье… Испанец наклонился к Жанне, она почувствовала его дыхание на своей шее.
— Поспите, berida, — произнес он. — Отдохните от тревожных мыслей.
— Berida? Что это такое?
— По-арабски это означает «девочка».
— Какое мелодичное слово!
— Арабский язык вообще очень мелодичен.
— И вы на нем говорите свободно?
— Совершенно свободно, как и все здешние жители. — Тон дона Рауля был, как всегда, слегка ироничен, но Жанна знала, что сейчас он говорит серьезно. Ведь его звали Рауль Сезар-бей, и чем больше углублялись они в пустыню, тем заметнее были его близость и родство с этим яростным солнцем и золотистыми песками. В нем не осталось ничего от того лощеного европейского господина, каким он выглядел на Лазурном берегу. Бросив светскую жизнь, он стал наконец тем, кем и был в действительности… Внуком марокканской принцессы. Кожа его приобрела еще более смуглый оттенок, взгляд горящих темным пламенем глаз стал еще более властным, и он с непринужденным изяществом жителя пустыни носил арабский плащ.
Во время полета до Касабланки дон Рауль сравнил себя с путешествующим шейхом, похитившим ради собственного раз влечения девушку. Теперь, сидя с ним рядом в машине, Жанна поняла, что то была вовсе не шутка… Он похитил ее сердце и привязал к себе, использовав все чары своего обаяния. Отныне она будет безраздельно принадлежать ему, до тех пор, пока он сам не освободит ее из этого фальшивого и запутанного положения. Сбежать она сейчас просто не в силах и в Эль Амаре станет пленницей его притворной любви.
Жанна проснулась оттого, что машина стояла. Она шевельнулась и еще в полудреме подумала: пожалуй, спинка сиденья удобнее, чем можно было рассчитывать. Открыв глаза, девушка с удивлением обнаружила, что солнечных очков на ней уже нет, а ее голова покоится на горячей мускулистой мужской груди. Несколько секунд, не решаясь двинуться, она втягивала ноздрями теплый запах кожи, отдававший табачным дымом и горьковатым потом молодого здорового тела. Внезапно на нее нахлынула волна головокружительных ощущений… Ей захотелось еще теснее прижаться лицом к дону Раулю, затаить дыхание — и пусть так будет продолжаться вечно.
— Проснулись? — шепнул он.
Жанна кивнула и замерла, чувствуя, как он гладит ее по волосам, тонкими пальцами перебирая растрепавшиеся мягкие пряди.
— Во сне вы такая тихая и беззащитная, словно нежная лилия на тонком стебельке, которая того и гляди переломится, если ее не прикрыть от ветра. Вы настолько хрупки, Жанна, я никак не могу отделаться от мысли, что вас плохо кормили в детстве.
На долгое мгновение их взгляды скрестились: черные глаза дона Рауля встретились с голубыми, смотревшими снизу вверх, доверчиво и открыто. Голова девушки удобно устроилась в теплой впадинке между его плечом и ключицей, а сердце так билось, что Жанна испугалась, как бы он не догадался, насколько ее волнует его близость.
— Некоторые женщины худощавы от природы, — ответила она.
Он легко коснулся ее щеки, шеи, плеча:
— Тоненькие косточки, нежная кожа — просто цветок или птичка на ладони мужчины. Чувствую, как ваше сердечко колотится у меня в пальцах, трепещет, словно крылышко. Не боитесь лежать так беспомощно в моих объятиях, nina? Задумай я что-нибудь недоброе, так ведь здесь одни лишь ястребы да ящерицы услышат ваши мольбы.
— Я уверена, что никакие мольбы вас не тронут, — ответила Жанна, стараясь подавить растущее смятение. — Но я царапалась бы и кусалась, пока хватит сил.
— Вернее сказать — духу, — усмехнулся испанец.
— Не пора ли нам обедать? — Усилием воли она заставила голос звучать спокойно и холодно, а вот губы все равно предательски вздрагивали.
— Это чтобы усмирить бунтующую душу — или, может, тело?
— Идите к черту! — она вырвалась из его объятий, дернула ручку двери и выскочила из машины.
На минуту Жанна застыла, прислушиваясь и присматриваясь, словно газель на водопое. На много миль вперед тянулась пустыня, а за спиной возвышалась небольшая скала из песчаника, в тени которой поместились бы два человека. Здесь и можно было устроить привал.
Дон Рауль обогнул машину с другой стороны, гибкий, длинноногий, с затаившейся в уголках рта улыбкой.
— Сейчас, пожалуй, съедим холодные закуски, а отбивные и яйца оставим на вечер. Слишком жарко, чтобы разжигать костер.
— В такую жару яйца, по-моему, сами спекутся, — испугавшись солнцепека, Жанна отступила в тень. — Как ужасно, должно быть, заблудиться в этом месте. Да еще если нет воды…
— Да уж, если природа и сама бывает жестокой, так что говорить о нас грешных, — хмыкнул испанец.
— Нечего искать себе оправдания, — Жанна полезла на заднее сиденье за дорожной посудой, а он, посмеиваясь, — достал корзину с провизией.
— Маленькая вы моя, ангелочек-девочка, как же я люблю, когда вы злитесь и с вашего язычка так и сыплются колкости. Ведь вам нравится, что я такой, какой есть: грешный, жестокий? И нечего негодующе смотреть на меня своими невинными глазками.
— Да вы и настоящего ангела можете привести в ярость. — Встав на колени, Жанна расстелила в тени скалы коврик с восточным орнаментом, а поверх — белую салфетку. Дон Рауль вытащил из корзины запаянную коробку с цыпленком и салатом, буханку хлеба, усыпанную зернышками кунжута, масло, финики и фляжку с кофе. Вокруг летало множество песчаных мух, поэтому, быстренько поев и убрав провизию, путешественники принялись не спеша потягивать изумительный кофе, приготовленный Хуссейном.
Дон Рауль растянулся на этом клочке тени с ленивой грацией пантеры, спокойной, но всегда готовой к прыжку. Жанна заметила, как перекатываются под его кожей мускулы.
— Почему бы вам не вздремнуть часок? — предложила она. — Я вот отдохнула, а теперь, пожалуй, почитаю.
— Что же вы читаете? — рассеянно спросил он. — Наверное, какой-нибудь роман о любви?
— Нет, сеньор, как ни странно — триллер. Романы о любви надоели мне до ужаса еще у Милдред Нойес.
— Надеюсь, от самой любви ей не удалось вас отвратить?
— Пока трудно сказать, — Жанна оперлась спиной о валун и уставилась в книгу. Глаза скользили по строчкам, но смысл прочитанного тут же бесследно улетучивался из ее головы из-за мужчины, лежавшего совсем рядом, полуприкрыв глаза. Он властно присутствовал во всем: в ее мыслях, чувствах и даже в поступках. Хотя сейчас он и не смотрел на Жанну, но все равно действовал на нее магнетически; поэтому она с облегчением вздохнула, когда глаза его закрылись совсем, а на лице появилось сонное выражение.
Улыбка тронула ее губы. Даже во сне он не позволял себе расслабиться полностью. Властное выражение сохранялось, черты оставались резкими, а в ямочке на подбородке таилось что-то бесовское.
Жанна никогда не увлекалась книгами о любви, но неожиданно сама любовь явилась к ней в образе мужчины, напоминающего героя романа. И он увлек ее в свой мир путешествий и приключений. Девушка смотрела на пески, спокойными золотыми волнами набегающие на этот маленький скалистый островок. Несколько ястребов, замедленно размахивая крыльями, описывали в небе круг за кругом, да в ближних кустах тамариска жужжали какие-то насекомые. Интересно, что бы случилось, если бы в этой совершенно неведомой стране она вдруг осталась без Рауля Сезар-бея, который хоть и в своеобразной, иронической манере, но все же защищал и охранял ее? Солнечные лучи блистающим золотом окрасили оловянную даль песков. Попав в эти бескрайние просторы, Жанна начала замечать в себе перемены. В ней появились новые силы, безграничная свобода духа, способность острее чувствовать жизнь и наслаждаться ею.
