Деньги давали неохотно, а ведь город был буквально переполнен людьми, способными одномоментно решить Полинину проблему. Нувориши, капиталисты, коррупционеры, мафиозные авторитеты, предприниматели – они могли перечислить на счет в «Алекс-банке» необходимую сумму и даже не заметить утраты. Но именно в глазах богачей читала Полина отвращение, а не сочувствие. «Как надоели попрошайки! – неслось ей вслед из приемных роскошных офисов. – Ходят толпами, и всем дай денег!»

Незаурядная внешность Аполлинарии, ее фигура, пышные темные волосы и зеленые глаза стали дополнительным провоцирующим фактором. Униженное положение просительницы заставляло толстосумов трепетать от вожделения. Молодую женщину оглядывали с ног до головы, как рабыню на рынке.

«Ты это, давай-ка, потрудись, – ухмыльнулся один из бизнесменов, круглый, подвижный крепыш в дорогом костюме, надетом поверх черной футболки. Он взглядом указал Полине на место со своей стороны рабочего стола. Тонко взвизгнула молния на его ширинке. – А я пока три штуки отбашляю». Полина задохнулась от гнева и отвращения. «Дура! – прокричал вслед крепыш. – Я за минет ни одной проститутке столько не предлагал!»

Кинжал в сердце ей воткнули в благотворительном фонде «Мать и дитя». После непродолжительной беседы с молодой директрисой – шикарной расфуфыренной дамочкой – Полина, полная надежд, отправилась в бухгалтерию. Пять тысяч евро! Целых пять тысяч! Эта сумма сильным рывком приближала ее к финишу мучительной дистанции. Показался в рассеивающейся дымке аэропорт Мюнхена, послышался металлический стук хирургических инструментов, раскладываемых на стерильной поверхности в операционной.

– Распишитесь здесь и здесь.

Бухгалтер ткнула пальцем в ведомость и начала отсчитывать купюры.

– Рублей?! – изумленно выдохнула Аполлинария. Кто-то столкнул ее в февральскую прорубь. Ледяная вода обжигала.

– Пять тысяч рублей, – равнодушно объявила бухгалтерша, выкладывая перед девушкой тонкую стопочку.

Директриса знала, какая сумма требуется на операцию, но дала указание выдать Полине всего пять тысяч рублей. Это было как насмешка!

А дамочка, непонятно кем назначенная на должность директора благотворительного фонда, видимо, решила быть до конца доброй. Она остановила расстроенную и злую Полину у выхода и, внутренне ликуя от своего потрясающего гуманизма, сделала ей предложение:

– Приходите ко мне убирать квартиру. Мне нужна домработница. Я буду хорошо платить…

И Аполлинария, испробовав себя в роли попрошайки, познала новую грань унижения. Страшно нуждаясь в деньгах (она, конечно, неплохо получала в фирме «Поможем!», но расходы на лекарства и ежедневную порцию бензина съели бы и самую невероятную зарплату), Полина стала домработницей – пылесосила ковры и натирала паркет в апартаментах директрисы, гладила шелковые блузки от Лакруа, вручную стирала кружевное белье. Дамочка на самом деле хорошо платила. А Полина наливалась горечью классовой ненависти…

Но нет. Три месяца в поисках денег позволили узнать и много хороших людей. Ей сочувствовали люди, к сердцу которых не нужно было пробиваться сквозь толстый слой шоколада, то есть такие же обыкновенные борцы с жизненными невзгодами, как она сама.

…Ежедневный путь Полины завершился на заснеженной площадке около офиса «Поможем!». Она припарковала потрепанную «мазду» рядом с черным джипом начальницы. С Машей Здоровякиной Полина познакомилась в детской поликлинике. Девушки молниеносно нашли общий язык. Обе – программистки. Вскоре Полина получила работу в «Поможем!». Работа по специальности и Маша в роли босса стали для Полины спасением. Она потеряла несколько высокооплачиваемых мест только потому, что понятия «хороший работник» и «мать больного ребенка» несовместимы.

Аполлинария не переставала размышлять о превратностях судьбы. «Щедро наделяя кого-то красотой, умом, талантом, природа одновременно включает счетчик, словно готовится выставить человеку счет за преимущества, предоставленные на старте. Судьба как будто дает кредит, за нецелевое использование которого приходится отвечать. И если человек не сумел правильно распорядиться предоставленными богатствами, наказание будет гораздо более ощутимым, если б он с самого начала ничего не имел», – думала Полина. Ее природа наградила фантастически щедро. А теперь она жестоко наказана. Оставалось понять – за что? В чем ее вина?

Месяц назад Маша обнаружила в себе ранее неведомую страсть – к сладкому. А затем с радостью заметила, что в непосредственной близости от офиса «Поможем!» дислоцируется парочка кофеен, где ее страсть будет стопроцентно удовлетворена.

Кофейня «Флибустьер», оформленная дизайнерами в стиле старинного корабля, с деревянным штурвалом у входа и занавесками в виде парусов, манила ароматом крепкого кофе, запахом ванили, корицы, кардамона. Это было королевство взбитых сливок и сахарной пудры, фундука и арахиса, имбирных пряников и миндального печенья, шоколадной глазури и ореховых начинок, рассыпчатых штруделей и круглых пончиков, вишневых пирогов и эклеров с фисташковым кремом… Чай подавали в специальных керамических чайниках – разнообразие сортов было безгранично: черный, зеленый, жасминовый, с гибискусом, матэ, с цукатами, лепестками роз, вереском, мелиссой, земляничным маслом.

В километре от «Флибустьера» находилась кофейня «Лимон». Ее шеф-кондитер был жестоким искусителем и настоящим виртуозом. Отведав бисквитный торт «Штраус», украшенный шоколадными нотами и скрипичным ключом, с фирменным ромовым кремом, Мария поняла простую истину. В ее жизни стало на одну любовь больше. Да, теперь она искренне могла признаться, что любит Лешу, Антошу, Эдика, экс-мужа (куда ж от него денешься!) и еще торт «Штраус».

С тех пор как Валдаев окончательно сгинул в Европе, а Здоровякин вернулся на работу в ГУВД, в здание на Петербургской площади, под мужественное крыло Зуфара Алимовича, Мария заняла офис «Поможем!», перетащила туда компьютерную технику и теперь безнаказанно упивалась любимой работой вдали от домашних забот.

Внезапно превратившись в сладкоежку, Маша стала практиковать набеги на близлежащие кофейни. Она по три часа сидела у открытого ноутбука, а официантки в нарядах ярко-желтого цвета и в шапочках в виде половинки лимона безостановочно приносили ей чай, кофе, торты и пирожные. Ей выдали карточку постоянного клиента. Через месяц пояс джинсов стал как-то особенно безжалостно врезаться в Машин живот. Очевидное – невероятное: она потолстела.

– Еще кофе? – наклонилась к прожорливой клиентке официантка.

– Угу, – кивнула Маша.

Официантка оторвала ее от мыслей о Здоровякине. Именно до боли знакомая физиономия Ильи непонятным образом высветилась на экране Машиного лэптопа. Как ни старалась Мария сосредоточиться на алгоритмах новой программы, она видела перед собой простую и милую ряшку супруга.

Добившись развода, Мария словно поставила точку в истории с Настасьей[2]. До этого она три с половиной года пыталась простить мужа, забыть о его измене, научиться воспринимать его так, как раньше, доверять ему и таять от нежности. Нет, ничего не получалось.

И вот в сентябре прошлого года они развелись. Наконец-то зло было наказано. Муж-предатель получил по заслугам.

Судья удивленно смотрела на двухметровый шкаф, в образе которого являлся обычно публике Илюша, и на хрупкую девушку, выглядывающую из-под здоровякинского локтя. На судебное заседание настойчиво отвергаемый супруг принес букет цветов (проконсультировался по телефону с Валдаевым).

– Вы хорошо подумали? – спросила судья у Марии. – У вас все же трое детей.

– А при чем здесь дети? – озадачилась Маша.

– Ну как! Мальчикам нужен отец.

– Я согласна. Пусть забирает всех троих, – быстро закивала Маша. – Я буду приходить в гости по воскресеньям.

– У меня опасная работа! – подскочил Здоровякин. – Я дома не ночую!

– А у меня недостаток веса, я не справлюсь с ними одна!