Обратив внимание лишь на одну фразу Дэна, Мэри сверкнула глазами.

— Ну как же? Мужчины и их потребности! Тебе не понадобилось много времени, чтобы переключить свое внимание на другую женщину.

— Я уже сказал, что Вэл и я старые друзья. Было время, когда мы готовы были завязать роман, но передумали. Не приятно и сложно заводить интрижку с коллегой. Это не приводит ни к чему хорошему.

Внезапно Мэри стало нехорошо — она почувствовала себя совсем больной.

Дэн был связан с этой светловолосой богиней? Что из того, что у них не было романа? (Если только он сказал ей правду.) Возможно, он мечтал об этом прекрасном упругом теле.

— Мне пора идти, — поспешно сказала она, чувствуя себя взбудораженной, смущенной и несчастной, и направилась к двери. — Я просто хотела поблагодарить тебя за статью. Это было благородно с твоей стороны.

— Рад был услужить тебе. В конце концов, если я публично унизил тебя, то это было самое меньшее, что я мог сделать.

— Я… — попыталась она сказать что-то, но на глазах выступили слезы, горло сжал спазм, и Мэри только покачала головой и выбежала.

Дэну показалось, что эти слезы, словно кислота, разъедают его внутренности. Он тяжко вздохнул, глядя ей вслед.

— Черт возьми, Мэри, почему ты так дьявольски упряма?

А еще называют твердолобыми и непробиваемыми ирландцев! Должно быть, тот, кто это сказал — не важно, кто это был, — никогда не встречался с итальянцами.

Глядя в маленькое застекленное оконце слева от двери Энни, Мэри увидела, что ее подруга кружится под музыку песни Литтла Ричарда «Долговязая Салли». Энни неукоснительно, с почти религиозным пылом, ежедневно упражнялась по сорок пять минут, и эти упражнения всегда сопровождались музыкой Чака Берри, Джерри Ли Льюиса или Литтла Ричарда.

Мэри громко постучала, но это было бесполезно. Энни включила свой стереомагнитофон на полную мощность, и громкая музыка заглушала все.

Одно к одному, со вздохом подумала Мэри. Она не имела возможности поделиться с лучшей подругой, когда ей это было так необходимо! И теперь она должна была сама справляться со своими проблемами.

Припарковавшись на площадке возле гавани, Мэри решила пройтись пешком. По словам Энни, ходьба была одним из лучших упражнений. К тому же она благотворно сказывалась на состоянии ума, когда требовалось серьезно поразмыслить. А Мэри сейчас требовалось поразмыслить.

Рестораны вокруг гавани были битком набиты туристами, как и сама гавань, и Мэри направилась к воде, пробиваясь сквозь толпу солнцепоклонников.

Проходя мимо кондитерской, Мэри вспомнила, как была там с Дэном и как они веселились и смеялись, набивая рты тортом с шоколадным пралине. Она улыбнулась. Вероятно, то, что Дэн съел этого торта столько же, сколько и она, и заставило ее полюбить его.

Усевшись на скамейку, Мэри загляделась на испещренную солнечными бликами воду. Водные такси скользили от одного причала к другому, перевозя пассажиров туда и обратно. Заслонив глаза от солнца, Мэри вглядывалась в даль, стараясь разглядеть дом Дэна, но он был слишком далеко.

Может быть, сейчас там была с ним Валери Томкинс. Может быть, Дэн и эта роскошная блондинка решили стать . чем-то большим, чем просто друзья. От этой мысли у Мэри начались спазмы в желудке, и, чтобы избавиться от них, она поискала в сумке плитку шоколада. Мэри не могла размышлять о серьезных вопросах и решать их без шоколада.

Увидев Дэна с этой светловолосой секс-бомбой, Мэри кое-что поняла. Если она не отбросит свою неуверенность, свои глупые страхи и волнения и не выйдет за Дэна, то за него выйдет Валери Томкинс или кто-нибудь еще.

Сказал же ей Мэт, когда она пообещала ему, что они навсегда останутся друзьями, такую фразу: «Если мой папа не соберется жениться на ком-нибудь еще».

Да и Дэн ясно дал ей понять, что не станет ждать ее особенно долго.

«У мужчин есть потребности», — сказал он, что означало приблизительно следующее: он скоро вступит в любовные отношения с другой женщиной. И не только будет заниматься с ней любовью, но и есть шоколадный торт, смотреть черно-белые фильмы и готовить для нее жареных цыплят!

Черт возьми! А ей так нравились его жареные цыплята!

«Неужели ты это допустишь, Мэри? — прошептала она, чувствуя себя вконец несчастной и одинокой. — Неужели ты допустишь, чтобы лучшее, что было и есть в твоей жизни, отняли у тебя? Ведь если ты позволишь этому свершиться, это будет означать, что ты гораздо глупее и безумнее, чем сама считала прежде».

Пора было повзрослеть. И сделать следующий шаг. Рискнуть, воспользоваться счастливым случаем и завоевать любовь на всю жизнь.

«Однажды ты это сделала, Мэри. Ты открыла ресторан, и он процветает. В тот раз никто бы не мог дать тебе гарантии, что это будет так. А выйти замуж за Дэна — не больший риск. Помни, что любовь преодолевает все».

И внезапно в ее ушах зазвучали слова Софии, и на этот раз она к ним прислушалась: «Твоя беда, Мэри, в том, что ты не различаешь, что хорошо, а что плохо. Ты не понимаешь, когда тебе везет. Я, например, с первой встречи поняла, что твой отец подходит мне. Я знала это, как только его увидела, и не зевала. Я успела вцепиться в него прежде, чем им завладела Кончетта Роселлини».

И, приняв столь знаменательное решение, Мэри вздохнула с облегчением и удовлетворенно улыбнулась. Пора было поговорить с матерью. Мэри решила, что сообщит ей о своем намерении выйти замуж за Дэна Галлахера.

Когда Мэри было двенадцать лет, ее тетка Джози съездила в Диснейленд и привезла для племянницы альбом для автографов. На первой странице красовался Микки-Маус, а дальше шли страницы прелестной цветной бумаги. Больше всего Мэри понравились розовые.

Она приставала ко всем, чтобы они расписались на розовой бумаге, включая и свою мать. И на первой же странице, предназначенной для автографов, София написала: «Когда друзья покинут тебя, оглянись на своего самого верного друга — мать».

Мэри не вполне понимала, почему оказалась на ступеньках родительского дома и почему теперь вспомнила об этом давнем событии, но сейчас ей это показалось важным. И даже пророческим.

Она вошла в дом, и нос привел ее на кухню, где, как ей было известно, в это время дня находилась мать. По запаху Мэри определила, что на обед София готовит барашка. Это было любимое блюдо Фрэнка Руссо, и пахло оно изумительно, отчего в желудке Мэри заурчало, потому что она не подкреплялась с утра, если не считать плитки шоколада, в котором, как она полагала, не так уж много питательного.

Мэри придерживалась теории, что если не считать калорий, идущих на поддержание сил, то в весе не прибавишь.

— Привет, мама! — сказала она, бросая сумку и ключи на кухонный стол, уже накрытый для вечерней трапезы. — Что новенького?

София отвернулась от плиты и подозрительно уставилась на дочь сузившимися глазами, вытирая руки о передник.

— Ты ела? Что-то выглядишь бледной. — Она поставила на стол перед Мэри блюдо только что испеченного итальянского хлеба и рядом с ним маленькую миску с оливковым маслом, сдобренным чесноком. — Ты должна есть. Мужчины не любят костлявых.

Рот Мэри широко раскрылся от изумления. Никогда прежде мать не говорила ей такого. Обычно эта дежурная фраза была адресована Конни. Но как ей было хорошо известно, дареному коню в зубы не смотрят, и Мэри не стала уточнять, что мать имела в виду.

— Сегодня утром я съела тост, а недавно плитку шоколада.

— Плитку шоколада! Ну что это за еда! Вечно ты носишься со своим шоколадом, Мэри! — Покачав головой, София с кряхтеньем опустилась на стул. — Что случилось? Могу кое о чем догадаться. Наверное, этот Марко снова расстроил тебя.

— Не более обычного. — Мэри огляделась, чтобы убедиться, что они одни. — А где папа и бабушка?

— Твой отец повез твою безумную бабушку в аптеку, чтобы присмотреть за ней и убедиться, что она не натворит глупостей. Чтобы уговорить его, мне пришлось его подкупить, пообещав на обед барашка. Ты же знаешь, что он помешан на жареной баранине.