— Впустите ее, — сказал наконец Дэн, падая на стул. — Только убедитесь, что она не вооружена.
— Что?
— Не обращайте внимания.
Он с шумом бросил на рычаг телефонную трубку, нетерпеливо взъерошил волосы, проведя по ним пятерней, и весь напрягся, готовясь к неприятному разговору.
Черт возьми! Дэн жалел, что не надел пуленепробиваемый жилет! У него было такое чувство, что жилет ему пригодился бы.
Мэри миновала приемную со стенами, выкрашенными зеленой краской, напоминавшей цветом сельдерей, с тремя разнокалиберными виниловыми стульями — все они были в весьма плачевном состоянии. Это была вся мебель, если не считать пары уродливых картин маслом, купленных, должно быть, на благотворительной распродаже творений умирающих от голода художников. Обстановка напомнила Мэри приемную Госпиталя ветеранов: вид был удручающим, а комната — чрезвычайно неопрятной. Но должно быть, Дэн Галлахер был на хорошем счету, потому что у большинства репортеров не было собственных офисов, не говоря уже о приемных, даже если они и были безобразными и внушали мысли о самоубийстве. Обычно газетчики работали в крохотных комнатушках, точнее сказать — каморках, отделенных перегородками от остальной части редакционной комнаты, что делало ее весьма похожей на лабиринт крысиных ходов.
Крысы. Репортеры. Несомненно, в них было нечто родственное. Адреналин бурлил в крови Мэри и пьянил ее, как наркотик, с того момента, как она покинула родительский кров. И чем больше она думала о мерзкой, паскудной статейке, написанной этим человеком, тем больше ей хотелось встретиться лично с Дэниелом Галлахером и ткнуть в него чем-нибудь острым.
В отличие от матери, всегда готовой выпустить пар, если что-то ее раздражало, Мэри старалась держать себя в руках. Она полагала, что тут действует механизм самозащиты, привычное желание отключиться от криков и воплей, постоянно звучавших в доме Руссо.
Нельзя сказать, что ее семья была такой уж скандальной. Просто они все были сумасшедшими — только и всего! Бешеная ярость, которую она сейчас испытывала и которую хотела бы излить, была совершенно нетипична для Мэри, но, конечно, дремала в недрах ее существа — таковы уж были ее семья, наследственность и воспитание. Известно, что итальянцы любят демонстрировать свои чувства, что они обожают высказывать все, что накопилось в их душе, и делают это громко и энергично. Именно это она и намеревалась сейчас сделать.
— Мистер Галлахер сейчас вас примет, мисс Руссо.
Мэри повернулась и оказалась лицом к лицу с секретаршей, любезной дамой, настоявшей на том, чтобы обозреватель ее принял. Возможно, она тоже была не согласна с этой омерзительной статьей. Поблагодарив даму за содействие, Мэри двинулась вперед, чтобы сразить врага на его территории.
— Вы Мэри Руссо?
Глаза Дэна широко раскрылись и едва не выскочили из орбит: перед ним предстала молодая хорошенькая женщина. Эта Мэри Руссо хоть и была небольшого роста, однако вовсе не была толстой; длинные кудрявые черные волосы прелестно обрамляли очаровательное личико, и, главное, Дэн не находил ни малейшего сходства с генералом Паттоном.
Если быть совсем откровенным, то она была сногсшибательной, если, конечно, отвлечься от демонического блеска шоколадных глаз, что ей совершенно не шло и делало ее похожей на какого-нибудь шамана.
Но она вовсе не походила на ту рыжую старую каргу, которую он запомнил, да и вполовину не была такой свирепой.
Дэн был уже готов вздохнуть с облегчением, когда посетительница решительно двинулась в наступление на его письменный стол. Сжав кулаки, она смотрела Дэну прямо в глаза. Ноздри ее раздувались, и он был готов увидеть, как из них вырываются огонь и дым.
О да! Это была женщина что надо!
— Конечно, я Мэри Руссо. И я вовсе не рада нашему знакомству, мистер Галлахер. Поэтому давайте приступим к делу, согласны? Уверена, что вам не надо объяснять, что я явилась сюда из-за вашей мерзкой, гнусной статейки, которую вы написали о моем ресторане. Это ясно, как апельсин, и прямо написано на вашем («правда, очень красивом, но я не стану вам говорить об этом») лице, но вы ни черта не понимаете в итальянской кухне.
Дэн, напротив, много знал об итальянской пище и способах приготовления блюд. Он просто питал к ней отвращение, и это неприятие шло из детства. Но он не собирался признаваться в этом явившемуся к нему ангелу мщения.
— Ну, иметь мнение на этот счет — моя обязанность. А что касается обзорных статей, посвященных деятельности ресторанов, то в какой-то степени они всегда субъективны, мисс Руссо, — сказал он с удивительным спокойствием, отмечая про себя, как ненавидит давать пояснения кому бы то ни было, особенно разъяренным владельцам ресторанов. — Я называю вещи своими именами или так, как я их представляю. Я высказал свое мнение о еде, обслуживании и обстановке в ресторане «У мамы Софии» настолько честно, насколько мог. Очень сожалею, если обидел вас, но моя работа заключается в том, чтобы быть честным с моими читателями. И думаю, я был с ними честен.
Глаза Мэри раскрылись еще шире, и она слегка подалась вперед и оперлась о заваленный бумагами стол. Дэну показалось, что сейчас она бросится на него. Он старался не замечать расстегнутого ворота ее блузки, представлявшего на обозрение бурно и неровно бьющуюся жилку на ее шее, потому что эта часть ее тела была искусительным зрелищем и потому что Дэн не сомневался в том, что цель посетительницы — снять с него шкуру каким-либо тупым инструментом, а остальное едва ли может ее заинтересовать.
Отбросив в сторону эти кровожадные фантазии, он попытался сосредоточить свое внимание на ее полных, красных, как вишни, губках. И это оказалось большой ошибкой.
— Я одна из ваших читательниц, мистер Галлахер, и мне известно, что совсем недавно вы были автором спортивной хроники, а не критиковали работу ресторанов. Вам следует заниматься тем, что у вас хорошо получается.
В ее словах, несомненно, содержался намек на комплимент, по крайней мере так показалось Дэну.
Щеки молодой женщины порозовели, и, черт возьми, ей это очень шло. От этого она стала еще привлекательнее, даже несмотря на явную погрешность в стиле одежды: на ней были бесформенный коричневый вельветовый пиджак и бежевая блузка, однако и это не могло испортить ее внешности.
Ее черные волосы, карие глаза и смуглая кожа требовали, чтобы их оттенили красным — живым и ослепительным красным цветом, и так случилось, что этот цвет был его любимым.
— Это верно. Моя должность спортивного обозревателя не имеет ничего общего с моим теперешним местом. Но у меня безупречный вкус, и я могу отличить хорошее блюдо от плохого.
Мэри выпрямилась, и теперь ее спина казалась окостеневшей.
— Кто бы говорил! Думаю, у вас мерзкий вкус по части еды! Столь же мерзкий, как и ваша статья. Я приложила немало усилий, чтобы превратить ресторан «У мамы Софии» в приличное место. Признаю, что в день открытия и первые несколько дней у нас были кое-какие сложности. Но я не допущу никаких оскорбительных замечаний в адрес своего ресторана, способных погубить его репутацию, а у него есть все шансы для того, чтобы стать популярным и любимым!
Круто повернувшись, она направилась к двери, потом неожиданно резко остановилась и обернулась:
— Есть и еще кое-что. Шоколадные вафли — мое собственное изобретение, и они изысканные и восхитительные на вкус. Они просто фантастические! Если бы в вашей душе была хоть капля справедливости, вы бы это признали!
Дверь за ней захлопнулась, прежде чем Дэн успел ответить. Он откинулся на спинку стула, радуясь тому обстоятельству, что принимал Мэри сидя. Возмущенная тирада Мэри Руссо лишила его сил. Потом он улыбнулся. Черт возьми! В груди у этой женщины кипела лава. А уж что касается ее языка, то тут не могло быть двух мнений: он был хорошо подвешен! Дэн осторожно ощупал себя, чтобы убедиться в сохранности всех частей своего тела — нет, она ничего не изжевала и не откусила. Должно быть, поступками Мэри управляла рука Всевышнего, потому что вместо того, чтобы отправиться прямо к себе домой, она повернула в противоположную сторону и оказалась в католической церкви святого Франциска Ассизского. Мэри считала себя католичкой скорее формально, чем по духу. Она не была такой ревностной прихожанкой, как ее мать и бабушка, но постоянно посещала мессу и ходила к исповеди, когда ее вынуждали к этому обстоятельства. При этом Мэри старалась подгадать, чтобы по другую сторону решетки в исповедальне оказался ее брат Джо. К тому же ей не нужно было пользоваться противозачаточными средствами, потому что, к несчастью, как всем было известно, секс оставался для нее незнакомой областью жизни.
