Время истекало. Если вскоре чего-нибудь неожиданного не произойдет, отрешенно думал парень, то он сам должен будет что-то предпринять.

Оглянувшись, он, прищурив глаз, внимательно оглядел стоянку грузовиков. Ни одного полицейского не было видно.

Это всего лишь дело времени.

Теперь о его побеге уже знают. Все полицейские страны подняты на ноги. Но на месте преступления его должны искать в последнюю очередь.

Все, кроме него, шефа полиции, проводившего следствие.

Парень холодно и жестоко улыбнулся. Шеф полиции безусловно будет тоже разыскивать его. И именно там, где надо. Ему известно, что он вернется. Шеф вряд ли смог бы объяснить местным или федеральным властям, почему беглец обязательно отправится прямо в свой городок. Но он будет это знать точно. Кто-нибудь из коллег позвонит ему и расскажет о побеге, и в тот же самый миг этот негодяй ощутит страх.

Мужчина опять улыбнулся. Думай обо мне пока ты дышишь, пока ты ходишь по земле… Я хочу, чтобы каждая минута твоей жизни превратилась в ад, каким была моя жизнь последние четыре года. Итак, думай обо мне, мерзкая полицейская ищейка, я уже здесь, я пришел за тобой…

Но сейчас надо выкинуть из башки эти мысли. Не время. Месть — в будущем, сначала надо подобраться поближе к месту. Не обязательно прямо в городок. Все-таки слишком рискованно. Но куда-нибудь поближе. Куда-нибудь, где он сможет скрыться и все обдумать. Чистая случайность помогла ему добраться сюда, но он слишком хорошо понимал, что удача может ускользнуть от него.

Беглец перебросил украденную им кожаную куртку через плечо и вновь оглядел стоянку, пытаясь оставаться внешне безучастным. Не было ничего необычного в том, что хитчхайкер — любитель попутешествовать, пользующийся попутным транспортом, — слонялся возле стоянки, выбирая себе средство передвижения, однако тревога не покидала его. Шанс попасть в тюрьму был равен шансу оказаться убитым на месте. И безумно трудно оставаться внешне безучастным и не вызывать подозрений, когда каждый удар сердца мог стать последним.

Два больших грузовика были припаркованы в дальнем углу стоянки, несколько автомашин стояли у ресторана, но ни одна по разным причинам не подходила ему. Кроме, может быть, голубого фургона.

Глубоко задумавшись, он оглядел фургон. Машина, видимо, направлялась на север и после заправки остановилась у ресторана. Но ею внимание привлекало не только направление движения машины, но и плакат, прикрепленный к его задней дверце: «Фрэнка Веймаута — в мэры».

Фрэнк Веймаут был мэром. Мэром Уайт Попларса. Это значит, что привлекательная блондинка за рулем жила как раз там, куда беглец и направлялся.

Она все еще сидела в машине, одетая в джинсы и мешковатый вязаный пуловер, волосы падали на плечи, кожа светилась здоровьем. Он бы обратил на нее внимание в любом случае. Даже если бы не провел несколько лет в тюрьме…

Парень заставил себя отогнать эту мысль.

Мосс, мрачно сказал он себе, мерзкая ищейка. Он должен думать только о мести. Эта мысль поддерживала его все те долгие четыре года. Он расскажет Моссу и об этом. Расскажет, что не было дня, когда бы он не шептал его имя, не утешал бы себя мыслью о мести. Да, все это он выложит Моссу.

До того, как его убьет.

— Ты сегодня без детей? — Официантка Нора наклонилась над столом и, не спрашивая, налила в чашку Холли горячий дымящийся кофе.

— За ними сегодня присматривает моя сестра, — улыбнулась Холли, поворачивая голову и заглядывая в меню. — Я уехала на весь день. Поэтому сейчас Триша на моей ферме со своими близнецами — и теперь под одной крышей четверо детей моложе десяти лет! — Холли рассмеялась. — Я с ужасом думаю, что меня ожидает! В последний раз, когда ей пришлось за ними присматривать, они приклеили ее к кухонному стулу. Нам пришлось разрезать джинсы, чтобы освободить Тришу.

Нора улыбнулась:

— Эти двое твоих детишек напоминали ангелочков, когда ты приводила их сюда. Особенно маленькая Элизабет со своими огромными голубыми глазами. Сколько ей сейчас?

— Всего четыре, но, можно сказать, и все сорок. Сейчас ее зовут Лизбет. Она решила, раз мы называем мою сестру Триша, вместо Патриции, одну из двойняшек — Бекка, вместо Ребекки, то и она будет — Лизбет.

Нора вытерла мокрой тряпкой стол и положила салфетку и чистый прибор перед Холли.

— Ты ездила на ярмарку в Биг Пайн?

Холли кивнула и сделала глоток кофе.

— Я отвозила несколько коробок со старой посудой и кое-что из мебели, которую привела в порядок зимой. Поэтому я и выехала так рано, чтобы устроить на ярмарке свой прилавок.

— Начинается туристский сезон. Бизнес должен оживиться.

— Ты не представляешь себе, что покупают люди! — усмехнулась Холли. — Но вот в чем дело — я истратила почти все, что выручила. Я пытаюсь убедить себя, что делаю деньги, но меня не покидает ощущение: стоит подсчитать мои доходы и расходы, они будут примерно одинаковы.

— Моя мама тоже… Она покупает всякие бутылочки, баночки десятками! Можно подумать, что они из золота — так она ими увлечена. Отец думает, что она сходит с ума, и, знаешь, у меня тоже возникает такое впечатление. Тебе как обычно или сегодня принести что-нибудь другое?

— Как обычно, — ответила с улыбкой Холли, — я, конечно, начисто лишена воображения.

Нора пожала плечами.

— Воображением вовсе не нужно гордиться. Возьми моего последнего мужа. У него было хорошее воображение. Он воображал, что я собираюсь его содержать, а он будет просто сидеть смотреть телевизор и пить пиво.

Холли расхохоталась.

— Это был твой третий или четвертый муж?

— Четвертый. — Нора весело ухмыльнулась: — Думаю, что и последний. На какое-то время. — Она оценивающе посмотрела на собеседницу. — А ты как? Уже нашла себе номер два?

Улыбаясь, Холли покачала головой.

— Немного охотников на вдову с двумя детьми, Нора. Надо принимать во внимание и Дэнни с Лизбет. Они привыкли, что я принадлежу только им. Наверное, трудно будет включить мужчину в нашу компанию.

— Дети быстро приспосабливаются, — заметила Нора. — Ведь Дэнни уже девять, не так ли? Как раз то время, чтобы в вашей жизни появился мужчина. Кроме того… Ты слишком молода и красива, чтобы обрекать себя на одиночество. — Не ожидая ответа, она подмигнула Холли и ушла.

Одиночество. Холли опять улыбнулась. Эти слова напомнили ей об увещеваниях отца: «Холли, ради Бога, уже прошло три года, как убили Рика. Я знаю, что ты все еще горюешь, но это странно, что ты заперлась с детьми на ферме, проводишь целые дни, не разговаривая ни с кем старше девяти лет. Кажется, что ты, девочка, отказалась от жизни. Как будто ты спряталась и отгородилась от всего мира».

Конечно, это было не совсем так. Прежде всего она не отшельница и не отгораживается от мира. В действительности, бизнес, которым она занималась, — ее увлечение покупкой и переделкой старой мебели и других вещей, — заставлял ее выходить из дома и встречаться с людьми.

Но люди считали, по-своему, что одинокая женщина представляла проблему, обязательно требующую решения. И у каждого было свое мнение, как ее уладить.

Продолжая улыбаться, Холли сделала еще глоток. Поставив локти на стол и обхватив ладонями кружку с кофе, она уставилась в ближайшее окно. Надо было бы поехать прямо домой и не останавливаться здесь на ленч, но для нее уже стало привычкой заезжать в этот ресторан по пути с ярмарки в Биг Пайне. И, кроме того, чем дольше она будет отсутствовать, тем позже наступит тот миг, когда ей придется разбирать все, что натворили дети за целый день.

Бедная Триша! Не потому, что она плохая мать или не могла присмотреть за детьми, просто это была… Триша! Отец называл ее безголовой, но Холли считала, что сестра просто немного рассеянная.

Ну, может быть, чуть больше, чем немного. Вся ее жизнь представляла собой постоянную драму, непрекращающийся кризис, какую-то мыльную оперу. Но все же Холли восхищалась сестрой. Трудно было одной воспитывать двоих детей — она сама знала об этом не понаслышке, — а когда эти двое еще и шестилетние близнецы, то все становилось куда как труднее…