Даже сейчас Флоренс помнила выражение его лица, как у него перехватило дыхание, помнила его взгляд. Он опустился на колени и заключил ее в объятия. Теперь он поцеловал ее так, что не осталось никаких сомнений. И она поцеловала его страстно, как не целовала еще никого. Словно все чувства до сих пор находились взаперти, а теперь вырвались наружу.

Флоренс встряхнула головой, отгоняя воспоминания. Почему все это сейчас вспомнилось? Конечно, очень приятные воспоминания… Но она не должна забывать, каким Дуглас стал потом: холодным, эгоистичным, двуличным. В конце лета он стал другим человеком.

Вдруг за пологом палатки в дюнах мелькнуло что-то белое. Она вздрогнула. Боже мой, что это?.. Или чайка пролетела совсем рядом?

Вот опять. И теперь она разглядела: носовой платок, привязанный к палке.

— Флоренс!

— Дуглас! — Словно материализованное воспоминание.

Дуглас положил свой белый флаг и заглянул в палатку.

— Крис спит?

— Да.

— Хорошо. Нам нужно поговорить.

— Уходи! — Окружавшая их ночь вдруг начала пульсировать, как одно громадное сердце. Стало трудно дышать. Она не видела его лица: костер у него за спиной слепил глаза. Но по голосу было понятно, как он раздражен.

— Флоренс Кларк! Вылезай!

Тон был таким властным, что она решила не спорить и подчиниться.

Снаружи оказалось холодно. Она медленно пошла к костру и уселась, обиженная, застегнув до конца молнию ветровки.

— Как ты нашел нас?

Он бросил в костер полено.

— Мы ведь всегда приходили сюда, когда хотелось побыть одним. — Удивительно, как хорошо он помнит прошлое.

Он стряхнул песок с ладоней и сел напротив у костра. Пламя осветило его лицо, настолько красивое лицо, что временами щемило сердце, когда Флоренс смотрела на него. Казалось несправедливым, что мужчина может быть так привлекателен.

Он поднял воротник ветровки.

— О чем ты думала, когда решила отправиться в поход такой ночью, как сегодня. Ведь объявили, что возможен дождь.

— Спасибо за предупреждение. Ты отправился в такую даль, чтобы сообщить мне об этом.

— Конечно нет, и ты это знаешь. — Взгляды встретились, и у Флоренс перехватило дыхание.

— Надеюсь, и не затем, чтобы снова ссориться? Послушай, Дуглас, если ты полагаешь, что я не могу обойтись без чьей-либо критики и руководства…

— Ты не можешь помолчать?!

— Что?!

— Ну, пожалуйста.

Флоренс раскрыла было рот, но не произнесла ни слова, пораженная спокойным тихим голосом.

— Фло, мне и правда очень жаль, что все так получилось вчера вечером. Я весь день хотел извиниться, но тебя либо не было, либо я не мог набраться храбрости. Я… я надеюсь, что не обидел тебя.

С удивлением Флоренс отметила, что он нервничает, и покачала головой. — Нет, я не обиделась.

— Хорошо. — Он сидел молча, но чувствовалось, что сказал не все, что хотел.

Флоренс тихонько кашлянула.

— Извинения приняты. Мне очень хотелось бы забыть об этом, но…

— А я не хочу забывать ничего. То, что случилось вчера ночью, слишком важно, чтобы забыть. Не знаю, что на меня нашло. К моменту ухода твоих друзей я был так зол, что больше не мог сдерживаться. Но уверяю тебя, подобное не повторится. — Он говорил тем голосом, который Флоренс помнила по прежнему времени. В нем слышалась искренность, того Дугласа, которого она знала несколько лет назад.

— Видишь ли, — продолжал он, — с момента твоего приезда мне постоянно приходилось делать над собой усилие, чтобы оставаться спокойным. Наверное, тот разговор в гостиной, который я услышал, стал последней каплей, но сегодня… — он улыбнулся, — сегодня мне намного лучше, легче. Понимаешь? — Он смотрел на нее, умоляя понять. — Вчерашней ночью моя душа словно освободилась от чего-то, сидевшего в ней все эти годы. И я почувствовал, что нам просто необходимо поговорить.

— Мы уже разговаривали. И не раз.

— Нет, мы только ругались. С тех пор, как ты приехала, мы ни разу не поговорили нормально.

Флоренс занервничала. Дуглас смотрел на нее ясными правдивыми глазами, прямо и откровенно. Во взгляде читались мольба и какое-то глубокое чувство, которое отозвалось болью в душе Флоренс.

Он зябко повел плечами и сунул руки в карманы ветровки.

— Как ты жила все это время, Флоренс? — Всякий раз, когда звучал этот вопрос, она либо лгала, либо уходила от ответа. Но теперь…

— Мне было плохо, — грустно проговорила она, — по-настоящему плохо.

Дуглас широко улыбнулся, сверкнув глазами, и вдруг, неожиданно для себя, Флоренс тоже улыбнулась. В конце концов, вовсе не трудно быть откровенной, стало даже легче. Как будто тоже избавилась сейчас от какой-то тяжести.

— И мне, — сказал он.

— Правда?

— Правда.

Она поколебалась.

— Ты имеешь в виду… ваш развод?

— Наш развод… — Он задумчиво вздохнул. — Нет, черт побери! Расстаться с Долли — это было счастье. Наш брак — фарс, и к тому же давняя история. Мы расстались пять лет назад.

У Флоренс даже подогнулась рука, на которую она опиралась.

— Ты хочешь сказать, что был женат только год?

— Даже меньше. А почему ты спрашиваешь? Разве тебе это интересно?

Флоренс лишь недоверчиво усмехнулась.

— Но беспокоит меня нынешняя жизнь. Я… я бросил преподавать.

— Бросил преподавать? — Флоренс все еще не могла осознать, что он развелся пять лет назад.

— Ага.

— А ты не думал просто пойти в отпуск?

— Это ничего бы не решило.

— Ты выдохся и больше не в состоянии учить студентов? — Вдруг она пожалела, что когда-то желала ему неприятностей. Как теперь выяснилось, они вовсе не утешали.

— Я был хорошим преподавателем.

— А ты и правда доктор?

— Да.

— Глава литературного департамента?

На губах появилась застенчивая улыбка.

— И это так.

Это было глупо, но ее буквально раздувало от гордости за него.

— Дела шли неплохо. Наш литературный журнал начал завоевывать признание…

— Под твоим руководством?

Он снова кивнул.

— Начала осуществляться моя программа по обмену студентами. На будущий год я должен был ехать в Россию…

Флоренс уткнулась подбородком в колени и представила его в роли профессора колледжа. Он изящно одевался, и, вероятно, у всех студенток уже к концу первой лекции горели глаза. Она просто видела его: энергичного, остроумного, влюбленного в свой предмет и преподносящего его нетрадиционно. Видела движения, улыбку так явственно, что даже испытала что-то вроде ревности.

— Почему же ты бросил преподавать? Когда это случилось?

— В мае, как только закончился семестр. Это было одним из самых непростых решений в жизни. Мне очень нравилась работа преподавателя, но еще больше я люблю писать.

Флоренс выпрямилась. Так вот что он делает у себя в комнате!

— Я понял, что не могу писать и преподавать одновременно. И то и другое требует слишком много времени. И отважился на столь решительный шаг.

— Ты стал писать?

— Угу. Хотя бросать работу в колледже, наверное, было безумием. И теперь я или все выиграю, или все проиграю. А если проиграю, то вряд ли легко переживу поражение.

Флоренс скептически усмехнулась.

— Это не смешно, Фло. Ведь отсюда мне некуда ехать, если ничего не получится. Я весьма ограничен в средствах. Отказался от квартиры и даже продал мебель. У меня остались лишь одежда и машина. Вот почему… — он опустил голову, — вот почему мне так нужен коттедж на лето. Все дело в деньгах. И еще в тихом месте, где я мог бы спокойно писать.

Вдруг она поняла, в какой тяжелой ситуации он находится.

— Ох, Дуглас! Я же не знала. Ты должен был сказать мне.

— На самом деле не так все плохо. На самом деле… — он улыбнулся, — это даже замечательно. Наконец-то я занимаюсь тем, о чем всегда мечтал. А это самое главное для человека.

— А если я спрошу, ты ответишь, над чем ты работаешь?

— Да… Над романом. Такого ответа достаточно?

Флоренс радостно и ласково улыбнулась.