— Вы, должно быть, Питер Крэйн, — не дожидаясь, когда его представят ей, Констанс протянула руку, обворожительно улыбаясь. — Рада, что вы к нам присоединились. Дана много рассказывала о вас.

— Правда? — удивленно спросил Питер. — То есть спасибо. Я просто в восторге, что смог прийти. — Улыбка осветила его продолговатое лицо, и Дана отметила, каким же привлекательным он стал. Вероятно, Констанс подумала о том же, потому что начала говорить с Питером своим знаменитым музыкальным грудным голосом, и Дана наблюдала, как ее друг тает под чарами знаменитой певицы. Вскоре они непринужденно беседовали об Оксфорде и о разнице между жизнью в Нью-Йорке и Англии, и Дана, стоя рядом, наслаждалась их беседой, хотя сама не принимала в ней участия. Она обвела взглядом комнату и увидела, как Джосс, облокотившись о каминную полку, улыбается юной красивой блондинке с длинными ногами; рыжеволосого писателя с его молодой спутницей, который жил рядом с их домом; несколько человек, которых она встречала, когда жила у Констанс; и, к своему удивлению, Адама Херрика, который стоял у двери в сад. Когда их взгляды встретились, он удивился и, слегка поклонившись, начал пробираться к ним сквозь толпу болтающих гостей.

Комната была переполнена, и двое молодых официантов в белых куртках, с длинными волосами, собранными в хвост, расставляли на длинном столе дымящиеся супницы с бульоном и корзины с французским хлебом.

— Привет. Не ожидал встретить вас здесь. — На Адаме был хороший серый твидовый пиджак, темно-бордовый галстук и мокасины на босу ногу. Несмотря на такую одежду, он выглядел достаточно респектабельно. Волосы были красиво причесаны, и он совсем не походил на того полуодетого незнакомца, который без приглашения присоединился к ней на прогулке в то утро.

— Джосс — мой отец, — ответила заинтригованная Дана.

— Я уже это выяснил. — Он смотрел на нее, явно забавляясь. Его коренастая фигура казалась больше, чем была на самом деле, и Дана очень удивилась, заметив, что он одного с ней роста. До сих пор ее окружали мужчины, которые были гораздо выше ее ростом, и с ними она чувствовала себя маленькой, приходилось поднимать голову, глядя на них. — Вы простили меня за мою грубость сегодня утром? Я не хотел вас обидеть.

— Конечно, — тепло ответила Дана.

— Все равно, вопрос интересный… — Он запнулся, но вопрос остался в его взгляде. — Вы не можете винить меня за любопытство.

— Я разведена, — подчеркнула Дана тот ответ, который дала ему еще на пляже, и оба рассмеялись ее решительности.

— Я видел вас на пляже, я уже говорил вам об этом, и мне стало интересно, кто вы такая. Вы всегда гуляете одна. Я не видел с вами никого.

— Обычно. Я впервые живу так близко к океану. Мне нравится разное время суток, утренний туман и спокойный океан вечером. Иногда не замечаю, что ушла далеко, и приходится долго возвращаться домой.

— Я знаю. Со мной тоже так бывает.

— Вы всегда жили в Калифорнии?

— Нет. Я родился в Огайо, пошел в школу на востоке и поехал жить на запад. Мои родители были фермерами-арендаторами. Я — первый в семье, кто не только закончил школу, но поступил в колледж.

— Невозможно представить вас на ферме. — Дана оценивающе оглядела собеседника. Его загорелое лицо было в морщинах, и он больше походил на воина, чем на писателя и лектора. Возможно, подумала она, это из-за того, что он привык быть лидером и бороться за охрану окружающей среды. Они некоторое время не разговаривали, но молчание не было тягостным. Питер разговаривал с Констанс об архитектуре, и Дана улыбнулась, услышав смех Питера.

— Вы не живете здесь, правда? — спросил Адам, оглядев просторную, удобную комнату. Официанты разносили тарелки, а бармен обходил столы с двумя бутылками вина, наполняя бокалы, когда группы мужчин и женщин с тарелками в руках рассаживались на широких кушетках и мягких креслах. Шум усилился, вечеринка была в полном разгаре. — Хотя здесь неплохо было бы жить. — Он восхищенно оглядел потолок, высокий, как в кафедральных соборах. — Настоящий кедр. Замечательно.

— Я жила здесь, когда впервые приехала сюда, а потом Констанс нашла мне коттедж на самом берегу. Вы живете поблизости? — спросила она, чтобы поддержать беседу.

— Я живу за городом. Построил дом сам, сделал все своими руками и даже провел водопровод. — И как бы между прочим добавил: — Хорошо бы, все так делали.

— Сами строили себе дома?

— Почему нет? Это не так трудно, и гораздо лучше с точки зрения экологии. Когда вы сами строите себе дом, то не используете массу ненужной техники, которая загрязняет окружающую среду.

— Вам не хватает только коробки из-под мыла вместо импровизированной трибуны. — Дана посмотрела на его мокасины.

— Простите. — Адам вовсе не выглядел извиняющимся. — Я не могу не ворчать. Моя бывшая жена говорила, что я как заезженная пластинка. Хотя я не очень-то придаю значение ее словам, — задумчиво проговорил он. Взял у официанта тарелку и салфетку и передал Дане, затем взял еще одну себе. Они сели на маленькую кушетку под карандашным портретом Констанс, нарисованным Дали. Она была изображена в профиль, а ее волосы рассыпались по плечам. Дана и Адам ели молча, потом Адам спросил:

— Это вы пришли со студентом Роудс?

— Да. — Дана поняла, что совсем забыла о Питере, и торопливо огляделась вокруг. Он сидел на одном конце двухместного кресла, держа тарелку с супом на коленях, погруженный в беседу с Констанс. Дана ласково посмотрела на него и объяснила:

— Он мой старый друг из Нью-Йорка.

— Вы из Нью-Йорка? — удивился Адам. — Странно. Не сказал бы. У вас облик классической калифорнийской девушки — загорелая блондинка с ногами в милю длиной.

— Я беременна, — сказала Дана, — и почти не могу разглядеть свои ноги.

— Поверьте мне на слово, они в милю длиной. — Жестом подозвав официанта, который обходил гостей, он вытер хлебом остатки супа со своей тарелки, попросил еще и накинулся на новую порцию так, как будто еще ничего не ел. — На следующей неделе предстоит поездка в горы Санта Моника, там одна лесопилка избавляется от отходов не по правилам. — Он улыбнулся. — Как насчет того, чтобы составить мне компанию? Вы уже были где-нибудь, кроме побережья? Туда скучно ехать, горный пейзаж оправдает все трудности.

— Нет, я нигде не была, — сказала Дана. Она подумала, что, должно быть, интересно наблюдать за известным натуралистом в деле, и с радостью согласилась. Они все еще обсуждали предложенную поездку, когда появился Питер, придвинул к ним стул и сел. В руках он держал тарелку клубники со сливками. Дана протянула руку, вовлекая его в разговор, и сказала:

— Это Питер Крэйн. Питер, это Адам Херрик.

— Студент Роудс. — Адам пожал руку Питеру и сочувственно проследил, как несколько капель с тарелки упало на брюки молодого человека.

— Вы занимаетесь проблемами охраны окружающей среды. Я читал…

—…Мою книгу в колледже. Знаю, — мрачно закончил Адам, и все засмеялись. — Вы раните мне сердце, когда говорите такое, хотя положено радоваться, что кто-то еще читает эту дурацкую книгу.

— А еще я читал вашу статью о Замбии в "Лондон таймс". Она была потрясающей.

Бородатое лицо Адама засияло.

— Вы там были? Вы видели, как рудники разрушают эту и так отсталую страну? Ужасная неразбериха! — говорил он, полагая, видимо, что бывает и хорошая неразбериха.

Лицо Питера оживилось, и он охотно ответил:

— Нет. Но я был в Кейптауне и видел результаты открытого бурения там. Это отдельная проблема, особенно ее юридический аспект.

— Вы собираетесь стать адвокатом после того, как вернетесь из Оксфорда? Почему бы вам не заняться охраной природы? Здесь широкое поле для деятельности, и нам нужны хорошие умы. — Адам закончил обед и поставил тарелки на пол. Взглядом подозвал официанта с клубникой, одну тарелку с ягодами подал Дане, еще одну взял себе. Пронаблюдав, как официант кладет сливки на оба блюда, попросил еще бокал вина и обернулся к Питеру. — Серьезно, подумайте над этим. Дана и я едем в горы на следующей неделе. Поедемте с нами. Там есть одна компания, которая вырубает половину леса и сбрасывает отходы в горную реку. Почти невозможно остановить их без постановления суда, потому что люди в Сакраменто не упустят такой большой бизнес. Вовлечены слишком большие деньги.