– Если тебе удобней думать про меня, как про котёнка, то, конечно, думай. Хоть кто-то так думать будет, по крайней мере. Ты знаешь моих покровителей? Или сделал выводы из моих слов? – Похоже, она всё же обиделась. Не беда, ей действительно не повредит скромность.

– Конечно, знаю. – Он запустил пробный шар. – А вот знают ли твои покровители, с кем они разговаривали?

– Думаю, что да. Неудивительно, что ты меня котёнком считаешь. Когда я без поддержки и просто человек – я проще в сто раз.

– Хорошо, что знают.

– Иначе бы, думаю, на связь не вышли. Им нужно было слить инфу либо показать тебе моё второе лицо.

– Тогда может оказаться возможным более осмысленный разговор.

– Я тоже так думаю. Инфу сливали всё равно с большой опаской, не знаю, заметил ты или нет. Такое впечатление, что одна сторона сливала то, что знает, другой стороне, ибо только так они могут спасти ситуацию. Сотрудничество.

– Возможно. – Антон старался отвечать как можно более аккуратно.

– Происходят большие дела, если сильные не будут дружить, всё погибнет.

– Это новость?

– Смысл мира – в равновесии. Если оно будет окончательно нарушено, последует самоликвидация.

– Это именно то, о чём я пытался сказать год назад. А какая роль в этом водевиле отводится Лизе?

– Лиза не желает брать на себя ответственность за участие во всеобщем водевиле и пытается быть скромнее, чем есть на самом деле, и стушеваться с массами людей.

– Цели? – Скажет или нет? Что хотят получить стоящие за ней Силы?

– Боюсь предположить.

– А здесь не надо бояться.

– Для начала Лизе надо избавиться от тех, кто воспитывает в ней человеческое начало и подпитывает видимость, как ты выразился, слепого котёнка. Это не так, и Лиза уже прекрасно в курсе. Хотя можно было бы и раньше додуматься до этого, масса поводов задуматься уже была.

– Долго возились со скромной девочкой?

– Принципиальное отличие скромной девочки от многих в том, что она белый лист бумаги. Нескончаемый, рисовать на нём можно вечно. Поэтому лучшим решением было взрастить и отселить сущность в семейство себе подобных. Аристу.

– Испортили девку! – съязвил Антон.

– Не ёрничай. Думаю, тебя самого тяготит человеческое общество, и ты бы не прочь оторваться от земли. Вышеобозначенное общество только ползает, но не летает, вполне логично, что хочется его скинуть со своего пути.

– Не так грубо. У меня более глобальные задачи.

– Те, кто летает, – летают с детства. Это не приобретённая тема.

– А именно – удержать равновесие.

– Твои задачи не могут быть глобальными, покуда ты сам на земле стоишь обеими ногами.

– Именно поэтому я и на Земле.

– Те, кто летает, – не нуждаются в сотрудничестве или партнёрстве, но их обществом дорожат постоянно. Те, кто стоит на земле, всё ещё хотят продолжать зачем-то свой род, а те, кто летает, просто свободны от человеческих стереотипов, и им проще избавиться от источника человеческой заразы, просто перекрыв с ним общение.

– На людях стоит метка Матери, и Человечество выбрано не просто так. Стоит над этим подумать.

– Метка стояла несколько тысячелетий назад и на динозаврах, – фыркнула Ариста. – Об этом тоже стоило бы подумать.

– Мы говорим о настоящем времени.

– Ни индиго, ни следующее поколение не в состоянии спасти то, что уже происходит. Человечеству просто нельзя дарить людей света в пользование. Оно превращается во всеобщее использование и в полную перекачку энергии в особняки и машины – как раз то, что первое провалится в грешную землю.

– Да… Человечество не хуже и не лучше многих других. Оно просто есть.

– Лучшие создания мучаются десятилетиями. По причине того, что окружающие были настолько глупы, что так и не поняли, что им хотели донести. Лучший выход из ситуации – просто воспитывать кланово иных.

– Допустим. Такова их судьба.

– Лучший выход из ситуации – чётко разделять иных и людей.

– Это называют нацизмом.

– На языке людей. Как всегда, очень ограниченно, ну да ладно, я уже привыкла. Ладно, мне пора. До связи.

Ариста закончила разговор. Антон вертел кэпэкэшку в руках, обдумывая, что он ему дал. Его попытались завербовать – он отказался. Надо же, Чёрный – защитник Человечества. Он рассмеялся, вспомнив одно из именований Калиостро. Но ему дали понять, что контакт будет продолжен. Неужели они рассчитывают заполучить его так легко? Странное самомнение. Он достал с полки очередной толстенький том, потянулся зажечь палочку благовоний и не нашёл: небольшой запас, что был в кабинете, закончился. Пришлось вставать и идти в зал. В зале он с удивлением уставился на запертый шкаф, потёр лоб… Ах да, он же положил ключ в карман!

– Матрёш! – Пришлось оторвать девушку от конспектов. – Не помнишь, куда я штаны убирал, в которых батареи ставили?

– В ванной должны быть. Если не постирал.

– Не, не стирал ещё.

Он потряс брошенные в ванной угвазданные до полного неприличия штаны. Из кармана действительно выпал ключ и следом за ним небольшой мешочек из чёрной кожи. Антон вспомнил, что тогда же он сунул в карман какой-то попавший под руку амулет. Он растянул завязки и вытряхнул на ладонь потемневший от времени металлический кружок с процарапанными на нём символами. Антон всмотрелся. Это была та самая загадочная «монета», которую почти двадцать лет назад принёс ему Михаил и с которой началась вся история с контактом.

Как только Михаил понял, что его находка нумизматической ценности не представляет, в коллекцию монет не пойдёт, он утратил к ней интерес и предложил приятелю забрать её себе, коли есть охота. Тогда Антон потребовал от Миши письменного отказа от владения артефактом – предосторожность не лишняя, когда перед тобой неизвестно что. И с тех пор пантакль – он, конечно, понял, что это пантакль, но не сумел определить какой – так и лежал завёрнутым в чёрный бархат и упакованным в тесный мешок. А ведь кувшинчик-то не сам на шкаф попал, сообразил Чёрный. Похоже, Гоша этот амулет и искал, да взять не успел. Вовремя он тогда появился. А потом эта авария… Или в поездку он его с собой не брал? Как же не брал, в тех рабочих штанах и поехал, не до приличий было. Он внимательно изучал амулет.

Это была круглая медная пластинка с не слишком ровными краями, как будто у того, кто её делал, не было под рукой надфиля, или же она истёрлась от времени. В центре была чётко прорисованная гексаграмма – Звезда Давида, под ней четыре буквы древнееврейского алфавита. Над Звездой было ещё несколько непонятных символов. Оборотная сторона пантакля оказалась чистой. Миша – амулет – Седой – сантехник… Мысли неслись вскачь, как сдуревшие кони. Русская пословица гласит: «Время – око истории». Калиостро говорил… «Я говорил, – поправил себя Антон, но тут же сбился, – что он посланец таинственных и добрых сил, всегда готов прийти на помощь ближнему своёму не только словом, но и делом: ибо что такое его магические труды, как не практическое воплощение масонских заповедей о братской любви». Пантакль – символ масонский. Надо показать Матрёне! И в конце концов следует разобраться со всеми артефактами, которые он собрал, с той же матрицей. Странная конструкция из зеркального металла, четыре фигурные детали, пригнанные друг к другу без зазоров и свободно скользящие взад и вперёд… Он таскал её с собой много лет, не имея ни малейшего представления о её происхождении и назначении.

Матрёша отложила конспекты, которыми теперь была завалена вся кровать. Антон присел рядом. Она крутила пантакль в руках и ничего не говорила.

– А это не печать Кали? – предположил Антон, чтобы подстегнуть мысли. – Которая будет в Храме, а?

– Нам не про печать, нам про штамп говорили, – отозвалась Матрёна.

– Седой сказал, что мы найдём кое-что.

– Может быть! Мы нашли, а толку?

– Попробуй тогда про матрицу повспоминать.

– А может, по интуиции? Кажется, она сыграла свою основную роль… здесь всё серьёзней… поможет то, что сильнее…