Говоря о Леонове, Иван Владимирович раскрывает и свою творческую лабораторию и широким жестом показывает весь арсенал технических средств, при помощи которых создавался его роман, чем он дышит, чем заполнен от начала до конца. Как и Леонов, автор «Филимона» идет в русле классической русской литературы, следует за Пушкиным, который, написав свои «Повести Белкина», принес их издателю, бросил на стол и сказал: «Так надо писать прозу!» Так её и стали писать. И, следуя за Пушкиным, русская проза уже в девятнадцатом столетии шагнула на вершину мировой литературы, поставив народ, породивший Пушкина, во главу интеллектуальной славы, во главу прогресса всего человечества. И тут нет эпигонства, нет прямых заимствований — есть философские принципы литературного творчества, есть ключи от кладовой, где запрятаны тайны мышления при посредстве образов.

Знаю и слышу за тысячу верст своих оппонентов, и всё-таки пишу именно так, а не иначе. Одну вижу перед собой задачу: написать правду о книгах своего мужа, смыть с него груз наветов критиков, писавших о нём гнусные статьи, критиков, которые сплошь были коганы. И могла бы я тут повторить другие слова Маяковского, сказанные им при вынужденных обстоятельствах. Как-то молодая дама заявила поэту: «Ваши стихи критикуют все московские газеты». — «Я знаю об этом», — спокойно сказал Маяковский, и продолжал:

Итак, в смысле художественного метода — смелое, до безрассудства мужественное новаторство. Вышла знакомая ситуация: весь полк идёт в ногу, он сделал первый шаг с левой, а Леонов, и вслед за ним несколько смельчаков зашагали с правой. Михалковы-чаковские, горбачевы-яковлевы зашикали, подают команды, негодуют, а смельчаки знай своё: рушат строй, вносят сумятицу.

Снова слышу недовольный ропот, вздыбили шерсть книжные жуки, профессора, всю жизнь повторяющие азы учебных программ: при чём тут Леонов и эти… смельчаки? А что до них, не было, что ль, в двадцатом столетии писателей, продолжавших традиции классиков русской литературы? А Блок и Брюсов, Есенин и Клюев, Мамин-Сибиряк, Сергеев-Ценский, Соколов-Микитов? Наконец, Шишков, Бажов, Пришвин, Югов?.. Они-то, что, не создавали литературу высокого классического гуманизма?..

Спешу успокоить ревнителей святости русской литературы: были такие писатели, — слава Богу, не оскудела копилка народной мудрости, были у нас замечательные писатели и поэты, и создавали они произведения, которыми зачитывались и долго ещё будут зачитываться благодарные читатели, но заметьте, милостивые государи: писатели эти из тех, кто жил и творил в первой половине двадцатого столетия, они ещё по инерции катили вперед паровоз могучей русской литературы. Но из Одессы, Гомеля, Жмеринки уже двинулись и другие паровозы; они везли в Москву и Ленинград десанты малограмотных, настырных молодцов, о которых Константин Федин скажет: ныне всякий мало-мальски грамотный еврей — уже писатель. И скоро их имена замелькали на страницах газет и журналов. «Правда» почти в каждом номере печатала одесситов и ни разу не напечатала Есенина. Русский дух изгонялся, его дружно теснили и травили. А скоро и совсем запретили два слова: «русский» и «еврей». О русских забудьте, а евреев?.. При чём тут национальность?.. У нас интернационализм, все равны, всем дорога. А если ты и нерусский, так тебя и в институт без экзамена примут, и должность дадут, и квартиру в Москве и Ленинграде. Хватит угнетать малые народы, пора русскому человеку выпустить вперёд младшего брата.

В учебных программах, на радио и в газетах светились лишь имена багрицких и сельвинских, светловых, долматовских, катаевых, граниных… Русским детям дали свои сказки те же одесситы: Чуковский, Кассиль, Барто, Алигер… Роту детских писателей, а затем на целых тридцать лет и всех русских писателей, возглавил человек с русской фамилией, с нерусской душой — Сергей Михалков. За ним потянулся в Союз писателей целый клан родственников, и литературные острословы скоро о них сочинили частушку: «Земля наша родная, слышишь ли ты зуд? Это михалковы по тебе ползут».

Птенцы Хромого дьявола окрепли, началась эра очернительской литературы. Заработали кроты, которых Солоухин назвал «подпиливателями».

История России взошла на гребень двадцатого столетия. И лишь единицы мудрых и прозорливых слышали, как потрескивают несущие балки дома Государства российского, как пощелкивают зубы жучков-короедов. Фундамент начинал проседать, дом подрагивал.

В эти-то годы в кромешной тьме национального затмения появилась великая книга «Русский лес». Это о нём, о Леонове, можно сказать его же словами: выскочил из окопа и перед целой армией врагов замахал сабелькой. И рядом с ним встала фаланга рыцарей, кованных из дамасской стали. И среди них такие богатыри: Михаил Бубеннов и Иван Шевцов, Владимир Котов и Игорь Кобзев, Алексей Марков и Борис Ручьев, Сергей Викулов и Владимир Фирсов… Был среди них и молодой писатель, автор «Подземного меридиана».

Роман Ивана Дроздова «Подземный меридиан» вышел именно в эти годы. И хотя речь моя не о нём, но без упоминания этого произведения нельзя понять «Филимона и Антихриста», который писался в конце семидесятых. Именно тогда уже начали раздаваться первые раскаты грома, возвестившего скорую планетарную катастрофу, в которой, как Спитак или Помпея, рухнула самая могучая держава планеты, и мир осиротел, ослаб, как немощный старик, почувствовал озноб всеобщей лихорадки.

Пафос «Филимона и Антихриста» в судьбе и характере его главного героя — Филимонова. О нём можно сказать словами Ивана Владимировича, когда он, характеризуя писателя Блинова, произнес вещие слова: «Он русский, слишком русский». И вновь я слышу возражение: о русских людях пишут многие писатели.

Да, это так. С этим я не спорю. Могу тут привести характерный разговор Ивана Владимировича со своим приятелем Юрием Сбитневым. Этот писатель в своё время был знаменит, занимал важный пост заместителя редактора «Огонька». Книги Сбитнева печатались большими тиражами. Однажды он зашёл к Ивану Владимировичу и подарил ему только что вышедшую книгу «Своя земля и в горсти мила». И сказал: «Меня интересует твоё мнение. Кажется, мне удалось положить на полку читателя не пустячную вещь». Иван Владимирович книгу прочёл, но мнения своего говорить не торопился. А когда Сбитнев снова зашел к нему и спросил: «Ну, почитал? Каково впечатление?», Иван Владимирович сказал: «Язык у тебя хорош, писать ты умеешь». — «Это и всё, что ты можешь сказать?» — «А что же ты хотел услышать? Деревня, старики, старушки… Умирают, конечно. И русская деревня хиреет. Процесс мировой, он во всех странах наблюдается». — «Ну, так вот, значит, я в точку попал». — «Попал, конечно, но об этом сейчас многие пишут. Все журналы заполнены такой литературой. И это стремление ворошить нашу беду «Литературная газета» похваливает. Смотрите, мол, советская власть-то к чему ведет. К сожалению, мало кто о причинах пишет. А причины-то, они у нас, в Москве, коренятся. Есть силы, которым и нужно разрушать русскую деревню. Они и не только деревню рушат, а и душу русскую, как жуки-короеды, подтачивают. Водкой нашу деревню заливают. Брежнев-то за своё правление на семьсот процентов производство спиртного увеличил. Об этом бы наши литераторы писали. Я вот сижу в издательстве и вижу, что этих-то тем как раз и боятся русские писатели. Такую бы ты книгу написал».

Не поручусь за точность диалога, но из рассказа мужа именно так он мне запомнился. Так вот оно в чём дело: и там русские люди, и Филимонов русский человек. Да только в деревне живут люди, которые чувствуют над собой злую волю Антихриста, но в глаза его не видят. Антихрист не сеет и не пашет, и в деревне он не живет. Там нет газа, теплой воды, нет театров и картинных галерей. Раньше-то он и в местечках обитал, а после революции во дворцы больших городов переселился. Антихрист по асфальту ходит. Он удобства любит, а теперь вот после перестройки и з, амки начал строить. Так вот Филимонова судьба поместила в среду, где обитает Антихрист. И Филимонов поначалу видел в нём человека, долго к нему присматривался и понял, что от Антихриста всё зло на свете, и что он же, Антихрист, погубить русскую землю вознамерился. Тогда-то и вступил с ним в борьбу русский человек Николай Авдеевич Филимонов. И весь рассказ писателя об этой борьбе. Такие-то книги зело как не любил Чаковский, командарм армии советской литературы. Вот этот-то Антихрист и не ночевал в книге Юрия Сбитнева. И не только в его книге он не был прописан, упоминать его остерегались многомудрые русские писатели.