Выполнив идейно-пропагандистский минимум и почувствовав явный спад интереса к себе, сразу переходил к беспроигрышному варианту— официальной политике планирования рождаемости. Зал мгновенно оживал: мужчины делали вид, что прячут улыбки и сдерживают смешки, а женщины периодически охали-ахали и искренне переживали за молодых китаянок.

Развивая запланированный успех, приступал к изложению особенностей национальной психологии. Мужскую часть аудитории, например, повергал в легкий шок рассказ о правилах до сих пор распространенной в харчевнях и закусочных китайской глубинки игры «цайцюань» (доел, с кит. «отгадай пальцы»). Известны несколько ее версий. По самой распространенной из них, участники одновременно выбрасывают пальцы на одной руке, пытаясь отгадать их количество. Игроки поддерживают высокий темп, сопровождая действо трудно переводимыми остротами, и вскоре определяется промежуточный победитель, который чисто внешне не извлекает из этого какой-либо выгоды. Зато проигравший выпивает рюмку водки, и игра возобновляется. В конечном счете побеждает тот, кто оказался трезвее, поскольку напившийся оппонент «потерял лицо». Расходы на спиртное, естественно, значения не имеют.

Слушатели, как правило, не могли взять в толк неудобства поражения в указанном состязании, кроме утреннего похмелья, и решительно отвергали лавры победителя. Обычно тут же высказывались предположения о целесообразности заведомого проигрыша и игры в поддавки. После столь занимательных историй необходимо было снизить накал эмоций и остановить безудержное веселье, наступала очередь официоза в виде обильного цитирования высказываний руководителей КПСС и материалов партийных съездов относительно состояния и перспектив советско-китайских отношений.

Лекция приобретала сбалансированный характер и становилась менее уязвимой для «телег» в адрес вышестоящего начальства. Командировки приносили ощутимый доход и позволяли вести в меру беспечный образ жизни, так что терять стабильный дополнительный заработок было неразумно.

Кстати, поездки в Среднюю Азию оплачивались, за редким исключением, довольно скромно, поэтому многие ездили туда в основном в мае-июне и сентябре-октябре — за фруктами, любителей же старины манили уникальные памятники далекого прошлого. В этом смысле Ош с его заметной ролью в истории Шелкового пути представлял особый интерес.

В киргизском городе со мной произошел забавный эпизод. Прочитав несколько лекций в привычных аудиториях, я очутился в некоем медицинском учреждении, где предстояло выступить перед… глухонемыми. Женщина-сурдопереводчик, очевидно, неплохо справлялась со своими обязанностями, поскольку присутствовавшие слушали очень внимательно и временами искренне улыбались, да и мне пришлось серьезно перестроиться и внести коррективы в домашние заготовки. Однако в конце выступления я не удержался и произнес банальную фразу: «У кого будут ко мне вопросы?» По глазам переводчицы тут же понял, что сказал глупость. Тем временем одна из слушательниц уверенно подняла руку и стала с помощью манипуляций объяснять суть интересующей ее проблемы.

Моя помощница слабо ориентировалась в китайских реалиях, а я не имел прежде опыта контакта с глухонемыми. Единственное, что бросилось в глаза, — это показанные в какой-то момент четыре пальца. Мелькнула догадка о суде над «бандой четырех» во главе с вдовой Мао Цзэдуна Цзян Цин, которую я и поспешил озвучить. Слушательница радостно закивала, а переводчица несколько обиженно бросила: «Может, мне уйти?» Я клятвенно заверил ее, что подобных озарений у меня больше не предвидится, и мы исправно ответили еще на несколько вопросов. Когда через два года лекторская стезя вновь привела в Сш, то ответственный секретарь местного отделения общества «Знание» загадочно сообщил мне об уже поступившей заявке на лекцию, а затем не без юмора спросил, нуждаюсь ли я в сурдопереводчике.

Случайная встреча и доброжелательный разговор с прежними соотечественниками вызвали в памяти описание событий более чем столетней давности, когда в Ош прибыл небезызвестный Свен Гедин. Произошло это летом 1899 года, в самом начале его очередного путешествия по Центральной Азии. Ученый предполагал решить здесь ряд организационных вопросов и остановился на две недели у своего старого приятеля по Памиру, в то время ошского уездного начальника, полковника Зайцева.

В своих заметках он с теплотой написал о древнем городе, как, впрочем, и о киргизах, с которыми много работал в условиях высокогорья, на степных просторах и в безлюдной пустыне. На протяжении четырех месяцев в 1894 году С. Гедин постоянно «жил в их юртах, ел их пищу, ездил на их яках, переходил подобно им с места на место», «ни в чем не отставал от них». Они охотно делили трудности «скитальческой жизни» шведа, поскольку скоро поняли, что он смотрит на них как на друзей.

По его убеждению, киргизы очень способный, здоровый и добродушный народ. Они страстно любят унылую степь, где вольно жили их предки; находят ее красивой и разнообразной, хотя иной чужестранец не знает, на чем остановить свой взгляд. Для него степь подобна морю, величественна и безгранична, но на редкость скучна и вызывает тоскливое настроение.

В автобусе мы с итальянкой оказались рядом. При посадке она попросила помочь и, с трудом разместив собачку и рюкзаки, мы втиснулись в пространство, еще свободное от сумок, коробок и свертков пакистанцев. Елена Мария-Луиза легко нашла тему для общения и предложила мне рассказать что-нибудь из истории Китая. Дальнейшее можно охарактеризовать двумя словами: «Остапа несло».

К счастью, экскурсы в древность и раннее средневековье на английском примерно такого же качества, как и у нее, регулярно прерывались непредвиденными остановками. Похоже, водитель, нагонявший на меня страх накануне, был прав. Бурные потоки грязной воды, спускавшиеся с гор, перекрывали шоссе. В таких случаях бульдозеры, находившиеся поблизости, расширяли их русло, что позволяло несколько замедлить быстрое течение. Автобус успевал проскочить очередную водную преграду и какое-то время ехал спокойно. На дорогу изредка сыпались камни, мелкие и покрупнее, но хотелось верить, что с нами ничего не случится.

Несколько слов о водителе. Судя по всему, у него были свои счеты с пакистанцами, поскольку, отъехав от Кашгара на приличное расстояние, он включил индийскую музыку, проверяя, вероятно, толерантность пассажиров. Вскоре автобус опять замедлил ход. Мы пешком пересекли контрольно-пропускной пункт, где у нас проверили документы. Я не совсем понял для чего, поскольку у многих иностранцев, и у меня в том числе, все равно не было виз, дающих право на пересечение границы.

Светская беседа с очаровательной соседкой в автобусе, перегруженном пакистанскими обновками китайского производства, не могла отвлечь от мысли, что мучительно долго петляя, в лабиринте горного ущелья, мы можем и не выбраться из него. Поэтому неожиданно замаячившие впереди главные вершины Кашгарского хребта вызвали у пассажиров вздох облегчения.

На бесконечно голубом фоне они производят впечатление отважных рыцарей, решительно вставших на защиту удивительной и суровой красоты окружающей природы. Горы Конгур (7719 метров), Конгур-тюбе-таг (7595) и Музтагата (7546) выстроились с севера на юг строго по росту. В этом солидном и грозном построении присутствовали и элементы комичного. Так, в лучах быстро заходящего солнца их огромные снежные шапки в какой-то момент выглядели как взбитые сливки на гигантском корже из песочного теста, создавая иллюзию праздничного стола. Эффектно дополняли горных исполинов соседние вершины, слегка запутавшиеся в вате неизвестно откуда набежавших облаков.