— Вот, собираюсь съездить на Алеутские острова, — заявил Нафанаилу Филипповичу Толстой. — Хочу посмотреть на действующие вулканы. Их на этих островах, сказывают, штук тридцать.

Толстой был старше Кекина, с ранней проседью в волосах, но в повадках и хотениях являл собой не более чем мальчишку. Это подкупало мужчин и нравилось женщинам, то и дело бравшихся опекать графа, наивно полагая, что его можно приручить. Ан нет, приручению сей зверь не поддавался и, получив от очередной опекунши желаемое, охладевал и ясно давал понять, что в опеке более не нуждается.

— А что, ближе нет действующих вулканов? — усмехнулся Кекин.

— Есть, — отозвался Толстой. — Только зачем мне ближе?

Посмеялись, выпили вина. Федор Иванович принялся было расспрашивать Кекина о его занятиях, но Нафанаил Филиппович ловко ушел от ответа и перевел разговор на поэзию, спросив, есть ли на сем поприще новые имена, достойные внимания, а то, дескать, живя в провинции, он в сем вопросе совершенно не сведущ.

Толстой назвал несколько фамилий, знакомых Кекину. А потом сказал:

— Еще есть Пушкин.

— Что за Пушкин? — поинтересовался Нафанаил Филиппович.

— Александр Сергеевич, племянник Василия Львовича, — ответил Толстой. — Весьма острыйюноша. Старик Державин, Царство ему Небесное, говорят, даже прослезился, когда прочитал его стихи. Погоди, брат, придет время, он и самого Жуковского заткнет за пояс.

Каково, а?

Василия Львовича Пушкина Кекин, конечно, знал. Его знали все, хоть сколь-нибудь прикосновенные к поэзии. Нафанаил Филиппович однажды даже был у него на Старой Басманной, как раз тогда, когда Василий Львович, гордо задирая и без того выдающийся подбородок, читал своего знаменитого «Опасного соседа», ходившего по рукам в списках даже в уездных городах. Но вот строки про любовь молодого поэта со знаменитой фамилией заставили Кекина переменить ход мыслей. Он помрачнел и как-то сник. Это не ускользнуло от острого взора Толстого.

— Уж часом не любовная ли докука мучит тебя, брат? — спросил он, пытаясь поймать взгляд приятеля.

— Да… Нет… — неопределенно буркнул Нафанаил и вдруг засобирался: — Прости, Федор Иванович, у меня тут еще одно дело.

— Дело так дело, — ответил граф и проводил Кекина до самой коляски, не обращая никакого внимания на дождь.

А медальон получился великолепнейший. Принимая его из рук ювелира, Нафанаил Филиппович поначалу не мог оторвать от него глаз, до того он мастерски был исполнен. Расплатившись с хозяином, он сел в коляску, надел медальон и тронулся в обратный путь.

Он прибыл в имение поздно вечером.

— Где вы были? — недовольно спросил его Волоцкий с гримасой, близкой той, с которой смотрела на Нафанаила Филипповича графиня в часы здорового бодрствования.

— Ездил в Москву, — удивляясь интонации и выражению лица графа, ответил Кекин. — А что случилось?

— Вам лучше знать, — сухо произнес Платон Васильевич и удалился, не пожелав, по своему обыкновению, покойной ночи.

Следуя к себе, отставному поручику повстречалась Августа Карловна. На его поклон она лишь презрительно фыркнула и отвернулась. Теряясь в догадках, Кекин прошел в свои комнаты и принялся гадать, что же произошло в доме, пока его не было. Вызванные слуги также не смогли ничего ему объяснить, молчали и прятали глаза.

Объяснилось все лишь следующим утром.

События следующего дня начались с того, что на зов колокольчика лакей, приставленный графом служить Нафанаилу Филипповичу, не соизволил прийти. Вместо него заявился Неждан Северианович, старый камердинер Волоцкого, с приглашением немедля посетить графа. Нафанаил согласно кивнул и последовал за камердинером, который молча повел его анфиладой комнат в графский кабинет. Когда Кекин вошел в него, он застал там, помимо графа, доктора Гуфеланда, мать и сына Блосфельдов и девку Анфиску. Все они, кроме доктора, посмотрели на вошедшего отставного поручика как на приговоренного, уже ступившего на эшафот. Фердинанд Яковлевич же, по своему обыкновению, рассматривал узоры на персидском ковре.

— Я вызвал вас, господин Кекин, в связи со следующим обстоятельством, — начал граф, заметно волнуясь. Он подошел к своему бюро, выдвинул ящичек и достал оттуда несколько векселей. — Вот, — положил он ценные бумаги на стол. — Узнаете?

— Что узнаю? — не понял отставной поручик.

— Вексели, — сказал Волоцкий, подняв на Кекина глаза. — Вы узнаете их?

— А почему я должен их узнавать? — продолжал теряться в догадках Нафанаил.

— Потому, что их нашли в вашей комнате, — четко выговаривая слова, произнес Волоцкий. — Был бы вам весьма признателен, если бы вы объяснили сей же час, как эти бумаги попали к вам.

— Ничего не понимаю, — мотнул головой Нафанаил Филиппович. — Какие бумаги? Почему ко мне?

— Не понимает он, видишь ли, — язвительно произнесла Августа Карловна, сверля Кекина взглядом. — Не-ет, все он понима-ает… Змею вы пригрели на своей груди, Платон Васильевич, — повернулась она к графу, — гадюку.

— Какие бумаги, спрашиваете вы, — кисло усмехнулся Волоцкий. — Да вот эти! — хлопнул он ладонью по векселям.

— Их нашли в моей комнате? — стал догадываться, что к чему Кекин.

— Да, — ответил граф.

— Значит, у меня производился обыск? — посмотрел на Волоцкого Нафанаил. — А на каком основании?

— Видите ли, — пришел на помощь графу секретарь Блосфельд, — у их сиятельства вчера днем исчезли из кабинета вексели на общую сумму двести пятьдесят тысяч рублей. Мы обыскали весь дом, но их не нашли. А потом заглянули к вам и обнаружили их в вашем дорожном саквояже. Они лежали под вашим пистолетом.

— Под моимпистолетом, — буркнул доктор Гуфеланд, не поднимая взора.

— Вот оно что, — иронически усмехнулся Кекин. — И вы, конечно, знаете, как эти бумаги попали ко мне?

— Представьте себе, знаем, — снова встряла в разговор язвительная Августа Карловна. — Вас видели входящим в кабинет Платона Васильевича в его отсутствие. Вы пробыли там несколько минут и вышли, засовывая что-то в карман сюртука. А в Москву ездили, надо полагать, за тем, чтобы найти на вексели покупателя.

— Ясно, — тихо произнес Нафанаил. — А входящим и выходящим из кабинета графа меня видела горничная. Так?

— Так, — ответил Блосфельд и посмотрел на Анфиску. — Если бы не она, нам так и не удалось бы найти векселя их сиятельства.

— Что ж, — обвел тяжелым взглядом Кекин всех присутствующих. — Поздравляю с удачно разыгранной пиесой. Я даже догадываюсь, кто ее автор. — Он посмотрел на Блосфельда, ответившего ему насмешливым взглядом. — А вам, граф, — перевел Нафанаил Филиппович взор на Платона Васильевича, — называвшего меня своим другом, придется еще крепко пожалеть, что вы принимали участие в этом фарсе. Можете отнестись к моим словам как угодно, но я заявляю вам, что в ваше отсутствие в кабинет я никогда не входил, векселей не брал, а в Москву ездил по своей надобности, о каковой я сообщать никому не намерен. Еще заявляю вам, что ноги моей больше не будет в вашем доме, пусть даже…

Парашка ворвалась в кабинет без стука.

— Там… — булькнула она горлом, — графиня…

В этот миг из комнаты Наталии Платоновны раздался громкий душераздирающий крик. Он был до того наполнен нестерпимой болью, что у присутствующих мурашки побежали по телу, а у графа даже заметно зашевелились на голове волосы.

— Боже мой, — воскликнул Волоцкий и первым бросился из кабинета. За ним последовал было Кекин, но в коридоре остановился.