Хэррод издает полузадохшийся звук и смотрит на кровь на своих ладонях.
— Вот если б она читала мне библию, как наверняка делала твоя матушка… возможно, тогда из меня получился бы хороший человек. Совсем как из вас, мистер Хэррод.
— Ну все, козел, хватит с меня твоего дерьма, — Джаред оборачивается к голой женщине на кровати как раз в тот миг, когда она вскидывает огромный дробовик. Патроны рассыпаны по смятым простыням как конфеты.
Джаред падает на пол и откатывается подальше от кровати, подальше от Хэррода. Грохот выстрела в маленькой спальне оглушителен, как плененный и рвущийся на свободу гром. Джаред знает, что его задело, еще не перестав двигаться. Он поднимается, пошатываясь, пока она перезаряжает ружье, отбрасывая пустые гильзы и досылая два следующих патрона. В его боку дыра размером с апельсин и он чувствует дух собственных развороченных внутренностей.
— Господи ты боже мой, Хэррод, где ты эту стерву откопал? — Джаред бросается на кровать. Женщина поднимает ружье, целясь длинным сдвоенным стволом, но долей секунды позже он вырывает оружие из ее рук. Она снова вскрикивает и соскальзывает на пол.
— Это никакого отношения к вам не имеет, дама, так что не лезьте на рожон и все обойдется.
Углядев свой шанс, Хэррод пинком сбрасывает брюки и бросается к двери. Исчезает быстрее, чем Джаред успевает обругать его тощую, бледную трусливую задницу.
Джон Хэррод захлопывает за собой дверь коттеджа, гнездышко, в котором он селил одну женщину за другой вот уже три года. В основном черных и латиноамериканок. Буря немедленно обрушивается на него шквалом. Он оскальзывается на крыльце и приземляется в грязную кучу между олдсмобилем и домом. В ушах звенит от выстрела, рот полон крови из сломанного носа.
Он едва не ударяется в панику, когда лезет за ключами и обнаруживает, что на нем и штанов-то нет, но потом вспоминает, что запасная связка есть за противосолнечным щитком. Плюхается за руль и захлопывает дверцу, отрезая шторм и чокнутого сукина сына в белой карнавальной маске.
Джон Хэррод опускает щиток и ключи падают на его голые колени, холодный металл на обнаженную кожу. Сперва он пытается завести машину ключом от багажника, и с минуту ищет правильный. Сердце отстукивает секунды как при обратном отсчете. Потом возникает резкий скрежет и он щурится сквозь дождь, бьющий в лобовое стекло. Большая черная птица сидит на капоте, таращится на него.
Ворон к ворону летит…
— О Господи, — бормочет он. Поворачивает ключ в зажигании и жмет на педаль газа. Машина мгновенно оживает, мотор кашляет, трещит и умирает. Ворон простирает крылья и громко каркает, ковыляет и клюет лобовое стекло.
Хэррод снова поворачивает ключ, вдавливает сцепление в пол. На сей раз мотор лишь слабо пыхтит и вновь затихает.
Олдсмобиль наполняется запахом бензина, и это означает, что залило двигатель. Птица исчезла. Хэррод издает нервный вздох облегчения и приказывает себе успокоиться. Тоня этому уебку стопроцентно башку разнесла. Все, что тебе надо сейчас сделать, приятель, так это успокоиться.
И тут нечто темное рушится с небес на капот. Машину встряхивает от сильного удара. Там, где несколько мгновений назад была птица, стоит человек в ухмыляющейся белой маске. Дробовик направлен прямо в лицо Хэррода.
Выклюем за глазом глаз.
Хэррод кричит, широко разевает рот и визжит как баба, когда человек переворачивает ружье и бьет прикладом в лобовое стекло. Оно покрывается трещинами словно паутиной и со второго удара проваливается внутрь, осыпая Хэррода бриллиантовыми крошками безопасного стекла. Дождь и ветер врываются в дыру. Хэррод тянется за тридцать восьмым калибром, который держит под сиденьем.
— Бенджамин Дюбуа! — перекрикивает ветер человек. Он наклоняется, смотрит на Хэррода сквозь дыру. — Что тебе говорит это имя, трусливая тварь?
— Что ты покойник, — отвечает Хэррод. Сует револьвер в дыру и нажимает на курок, стреляя прямо в лицо.
— Блядь, — бормочет Хэррод, стирая кровь с век, промаргиваясь сквозь расплывчатую красную дымку. Человек в маске стоит на коленях, одной рукой закрывая лицо, кровь льется сквозь его пальцы на капот.
— Вот теперь, урод недоделанный, — рычит Хэррод. — Может, теперь скажешь, какого рожна тебе надо.
Человек медленно опускает руку. Дырка в маске прямо между прорезями для глаз и кровь течет из них как слезы.
— Чтобы ты ждал меня, Хэррод, — говорит человек, снова поднимая дробовик. — Чтобы ты был в аду, когда я вернусь туда.
Последнее, что видит Джон Генри Хэррод — капли дождя сверкают на стальном стволу ремингтона 870 полицейской модификации, проскальзывающего в дыру в лобовом стекле. Он закрывает глаза и гремит гром.
Джаред лежит на капоте черной машины, свернувшись клубком. Его палец все еще жмет на курок ружья. Он никогда не думал, что может существовать боль, заполнившая его череп. Пуля, задевшая в коттедже, была по сравнению с этим легким мимолетным недомоганием. Он шевелится и мир идет кругом. Он снова застывает.
Впрочем, сукин сын подох. Это слабое утешение. Как аспирин при ампутации. Джаред приподнимается и видит обрубок шеи Хэррода, несколько сантиметров иззубренного позвоночника между плеч трупа и все, больше ничего, кроме ошметков на потолке салона. Все внутри олдсмобиля покрыто тончайшим алым налетом, дымкой крови, мозгов и распленных костей. Единственное, что отдаленно напоминает человека — ухо, прилипшее к подголовнику водительского места.
Джаред слышит ворона еще до того, как видит. Резкое карканье прорезается сквозь свист ветра, и птица приземляется перед ним. Смотрит секунду, потом бьет капот чернейшим острым клювом.
— Тебе надо отсюда выбираться, — говорит Лукреция, и ворон снова долбит металл.
— Он мертв, Лукреция. Я его убил. Он мертв.
— Теперь неважно, Джаред, — голос Лукреции тверд, настойчив и полон страха. — Скоро прибудут полицейские. Нельзя, чтоб они тебя обнаружили. Вставай. Двигайся…
Он закрывает глаза. Остаточное изображение выстрела никуда не делось, оранжевый мазок ждет в мутной тьме. Лукреция больше ничего не говорит.
Когда он снова открывает глаза, ворон исчез. Настойчивый клюв оставил вмятину в капоте, пятнышко серой грунтовки на месте отколупнувшейся краски. Джаред прикусывает язык от боли и отскребает себя от машины.
Лукреция сидит в одиночестве за кухонным столом, когда где-то в квартире раздаются шаги. Она уже почти два часа сжимает черное перо, которое нашла на покрывале после возвращения из «Ока Гора». Она все еще поражена тем, что это сработало, что связь между вороном и Джаредом оказалась достаточно сильной, что она сама оказалась достаточно сильной и сумела установить настоящий телепатический контакт. Если это было нечто столь простое, как телепатия. Единственное, в чем Лукреция сейчас по-настоящему уверена, так это в ужасном головокружении и обезоруживающей пустоте внутри, последствии усилия. И в облегчении от того, что она вновь услышала голос Джареда.
— Я здесь, — зовет она, отодвигая стул. Еще шаги и хлопанье крыльев, так что она пытается встать, опирается об угол стола.
Боже, а вдруг у меня что-то в мозгу повредилось, думает она, борясь с внезапным приступом тошноты. Из спальни доносится звук разбитого стекла и ругань Джареда.
— Ну давай же, размазня, — говорит она себе. На сей раз удается добраться до двери в гостиную, где она останавливается и хватается за стену, чтобы не плюхнуться на задницу.
— Тебе надо завести сотовый, Джаред По, — говорит она со смехом. Но это пустой, нервный смех. — Не думаю, что смогу такое повторить.
Еще три метра и она добирается до спальни. Джаред лежит лицом вниз на кровати с балдахином и ворон замер над ним, верный как пес из телесериала. Птица бросает взгляд на Лукрецию и каркает один раз.
Блядь, сколько крови, думает она, вспоминая, как впервые вошла в комнату после смерти Бенни. Не настолько скверно, но все же достаточно плохо. Достаточно плохо, чтобы провалиться в затяжное дежавю, от которого ее тошнит и шатает еще сильней.
