Дорис задумчиво посмотрела на сотовый и снова отключилась.

Вопреки всем ее страхам Стив не только не обиделся, но и отменил свою поездку.

— Это ерунда, — объявил он, сверкая улыбкой. — Майами никуда от меня не денется. Часов переработки у меня столько, что мне не просто дадут отгул, а обвяжут его красной ленточкой.

— Стив, но твоя информационная служба? — вяло убеждала Дорис.

— Спасибо тебе, ты самая внимательная женщина в мире. Я бы в жизни не запомнил названий твоих спецкурсов или что ты там еще ведешь?

— Это все неважно.

— Важно. Важнее только твоя температура. Ну и сколько тут у нас? — Стив посмотрел на табло электронного термометра, потом на Дорис. Нажал кнопку сброса. — Мерь еще раз. Я сейчас приду.

Дорис послушно засунула термометр под мышку, сонно пытаясь понять, чем это позвякивает на кухне Стив. Оказалось, чаем с лимоном и медом.

— Я подумал, что есть ты сейчас хочешь вряд ли, но на всякий случай прихватил шоколадку. — Стив бережно приподнял Дорис, помогая ей сесть. — А лекарства просто скупил все, что нашлись в аптечном киоске. Выбирай, что понравится.

Он водрузил ей на колени бумажный пакет со всевозможными коробочками, пакетиками и склянками.

— Надеюсь, что большая часть этого тебе не пригодится, — заметив недоуменный взгляд Дорис, пояснил Стив. — Я совершенно не разбираюсь в тонкостях медицины.

— И я тоже.

Дорис снова до слез закашлялась. Обессиленно откинулась на подушки.

— Может быть, вызовешь врача? — Стив открывал и закрывал сотовый. — Вдруг это что-нибудь серьезное?

— Банальная простуда, — хрипло проговорила Дорис. — А еще выходит напряжение учебного года. Я иногда болею на выходных или в отпуске.

— Интересно. А в рабочие дни?

— Почти никогда, — гордо просипела Дорис.

— Чтобы у меня все сотрудники были такими ответственными, как ты, — усмехнулся Стив.

— Я не твой сотрудник, — возразила Дорис, — я твоя… я твой…

— Друг, — сухо закончил Стив, в его глазах промелькнула жесткость и что-то еще. Какое-то очень важное чувство, но, что именно, Дорис, в голове которой катались чугунные шары, понять не смогла.

Она выпила жаропонижающее и снова легла. У нее было такое чувство, будто она прошла какой-то очень сложный этап своей жизни и теперь ей больше всего на свете хотелось спать.

— Ты иди, — сквозь накатывающиеся волны дремы Стив казался ей то очень далеким, то очень близким. — Я все равно буду спать.

— Вот и хорошо, — задумчиво глядя на нее, ответил он. — Я взял с собой ноутбук, поэтому могу работать где угодно. — Он расположился на кресле, придвинув его поближе к кровати Дорис. — Мне будет приятно смотреть, как ты спишь, — уже почти шепотом добавил он.

Стив прислушивался к тому, что происходило в его душе. В его жизни такого еще никогда не было. Никогда еще ему не хотелось сидеть рядом с постелью больного человека. Переживать и заботиться. Ждать, пока он проснется, думать, чем бы развлечь и порадовать. В прошлых романах (Стива передернуло оттого, что он на секунду поставил ее на один уровень с теми, кого он раньше называл «моя девушка») бывали случаи, когда «его девушка» заболевала. И только сейчас он понял, что ничего, кроме отстраненной досады, это в нем не вызывало. Как холодно и жестоко.

А сейчас… Стив и сам не понимал, какая сила не дает ему отойти от постели Дорис. Что заставляет вглядываться в ее черты, словно он пытался запомнить их навсегда, впитать, вплести в образ его внутреннего мира, чтобы всегда можно было вернуться и вдохнуть? Света? Жизни?

Откинутая тонкая кисть, еле видная голубая жилка на запястье. Золотистые волосы, беспомощно рассыпавшиеся по подушке. Длинные темные ресницы. Горящие от жара щеки. Почему она его не подпускает? Жалеет о случившемся? Нет, не похоже. Слишком она была искренна в ту ночь. Боится? Не доверяет?

Стив открыл ноутбук, стер несуществующую пыль с клавиатуры.

А почему ему самому так важно, чтобы она ему верила?

Подобные переживания хороши для безусого молокососа, восторженно обожающего предмет своей первой страсти. Стив передернул плечами. Захотелось курить. Эта реакция его озадачила, потому что курить он бросил уже четыре года назад. И с тех пор вспоминал об этом только с гордой усмешкой, а уж никак не с сожалением. Работа, вот что должно ему помочь. И Стив яростно уставился в экран ноутбука.

Вечером температура снова поднялась. Дорис отказалась есть и лежала, молча слушая рассказы Стива про его путешествия.

Потом он вышел, чтобы поставить чайник, а когда вернулся, увидел, что Дорис досадливо листает блокнот.

— Они не знают, кто такие сименолы. — Глаза Дорис болезненно блестели, на щеках играл нездоровый румянец.

— Что? — Стив обеспокоенно коснулся ладонью ее лба, очевидно подозревая, что последнее изречение было спровоцировано температурным бредом.

— Я говорю, сименолы. — Дорис сфокусировала на Стиве укоризненный взгляд. — Помнишь, самые непокорные и дикие индейские племена?

— Да-да, как сейчас помню: томагавки, скальпы и все такое. Может, тебе лучше попытаться уснуть?

— Я не хочу спать. И не издевайся надо мной. — Дорис приподнялась на локте.

— Если ты вменяема, тогда объясни: при чем здесь сименолы? — проворчал Стив.

— Я все думаю про Майами, — медленно сказала Дорис. — Там ведь был один из форпостов обороны от сименолов. Ох, и дали нам тогда жару.

— Так. Майами. А не знают про сименолов… — Стив замолчал, ожидая продолжения.

— Мои ученики. — Дорис отшвырнула блокнот. Это был ее рабочий список пометок, сделанных на уроке и во время перемен. Идеи и мысли, к которым она собиралась вернуться когда-нибудь в свободную минуту. Она хотела прочитать Стиву несколько забавных высказываний, подаренных ей учениками. А вместо них наткнулась на свои собственные негодующие возгласы, которыми пестрела последняя страничка блокнота. Дорис откинулась на подушки. — Понимаешь, им совершенно все равно.

Я им говорю: сименолы были необычайно отважными и сильными людьми. А они в ответ ухмыляются.

Я им говорю: они были настолько непокорными и свободолюбивыми, что их не приняли даже индейцы. Сименолам пришлось уйти из собственных племен. А они переглядываются и пожимают плечами.

Я говорю: сименолы олицетворяют саму идею Нового Света — это такая же ватага изгоев и авантюристов. Чтобы выжить, они должны были поддерживать друг друга и стать почти государством. А они в ответ — зевают.

— Так и должно быть. — Стив смотрел на нее с непроницаемым лицом. — Вот скажи, что для обычного человека — неважно, большой он или маленький, — сейчас более значимо: реальный способ раздобыть баксов или какие-то там индейцы? — Поправил одеяло, невесело усмехнулся. — Знаешь, еще неделю назад я бы сказал, что для меня, безусловно, важнее деньги. И карьера.

Дорис недоверчиво на него взглянула.

— Это правда. — Взгляд Стива был холодным и жестким. — Это для тебя мне хочется делать сюрпризы, искать самые красивые цветы, рассказывать об Амазонке. А за дверью твоего дома я снова вцеплюсь кому-нибудь в глотку и расшвыряю тех, кто будет стоять на моем пути. Такова моя суть. — Стив смолк и теперь смотрел на нее проницательно и испытующе: не отведет ли взгляд, не дрогнут ли презрительно губы.

Не отвела.

Дотронулась до руки кончиками пальцев. А в лучистых голубых глазах свет и… любовь?

Стив нахмурился, отвернулся, стал поднимать блокнот.

— Кроме того, ты ведь не можешь изменить судьбу этих подростков. Все они, как правило, из тех неудачников, которые никогда «не смогут зажечь Темзу». А их судьба заключается в том, чтобы выбрать в качестве идеала героя комиксов. И, глядя в телевизор с ползунков и до инвалидного дома, считать, что весь мир зависит от них.

Дорис молчала, словно заглядывая внутрь себя. А потом очень спокойно сказала:

— Стив, а я ведь такая же, как они. И моя жизнь так же мало меняет в этом мире, как и жизнь любого из них.

— А вот это уже решать тебе. Изменить мир ты не можешь, это правда. Да и сам мир будет против, если ты попытаешься его менять. Но зато ты можешь другое. — Он смотрел ей в глаза и улыбался.