Внимательный и аналитический ум Стива уже давно вывел признаки одиноких (или готовых стать таковыми) искательниц выгодных браков. Вот сейчас он скажет ей, этой смущенной трепещущей девушке, о своем положении, и она превратится в такую же бездушную красивую куклу. Вот сейчас в этих топазовых глазах загорится знакомый болезненно алчный огонек — и тогда сказка лопнет, необъяснимое, потрясающее притяжение пропадет, мир снова станет бездушным и серым. «Я работаю топ-менеджером»…
А она молчит и недоуменно улыбается. Отводит рукой золотистую прядь, заслонившую лицо.
— А я учительница литературы.
— Ты совсем не похожа на школьную учительницу.
— У меня бакалаврская работа по поэзии Роберта Бернса. Может быть, слышали его «Честную бедность»?
— Нет, никогда. Расскажи.
Она рассказывает, и лицо ее, оживленное и чистое, движения ее губ, светящееся глаза, браслеты на тонком запястье становятся, внезапно и властно, центром его мира. Он слушает и не может наслушаться, а потом рассказывает сам. О себе, о своей мечте пройти по Амазонке сквозь не освоенные еще цивилизацией земли. И она смеется, и ее губы подрагивают в такт его рассказу. Они знают друг друга тысячу лет. Они понимают с полувзгляда то, что происходит в душе другого. И это самое важное в их жизни.
Резкий звук, непонятно откуда взявшийся, разрывает уединение маленького кафе. Она вздрагивает. Он досадливо морщится, о чем-то вспоминая. Это телефон. В кармане его пиджака надрывается требовательный, беспощадный звонок.
— Да, Майкл. Да, разумеется. Через десять минут, как договаривались. — Он встает, накидывая пиджак. На его лицо снова неумолимо опускается маска целеустремленного и циничного бизнесмена.
Она молчит и смотрит на него, не зная, что сказать.
Он поворачивается к ней, на мгновение его глаза снова становятся живыми.
— Позвони мне, слышишь, Дорис? Обязательно позвони. — Он кладет ей в руку визитку.
— Да…
Тихо звякает дверной колокольчик. Она остается. Одна?..
Машинально, почти не понимая, что происходит вокруг, Дорис Кэмпбел брела по улицам города. Она не замечала палящего зноя, который разливало слепящее полуденное солнце, не слышала гудков машин, обиженно проносившихся в паре метров от ее тонкой фигурки.
В ушах у нее все еще звучал его голос, глубокий и сильный. Щеки еще горели под его взглядом. А перед глазами плыли образы его мира — мужского мира красоты и жестокости, полного смертельно опасных диких зверей, непроходимых дебрей и стремительного течения.
Как странно, думала Дорис, он рассказывал о своей мечте, а ведь и жизнь он себе выбрал такую. Не столь красивую и чистую, как мир Амазонки, но столь же беспощадную и неудержимую. И как же он чертовски красив! Наверное, у него куча женщин. И любовью он занимается так же яростно и страстно, как и живет.
Дорис закусила губу. Она не помнила, когда последний раз испытывала такое возбуждение от близости мужчины. И испытывала ли его вообще. Ее грудь напряглась, хотелось выгнуться, плотно сжать ноги и застонать. В предвкушении, предчувствии чего-то надвигающегося, жаркого, не дающего дышать и думать. Господи, какая же я счастливая!
Добравшись до дома, Дорис первым делом залезла под душ. Это было одно из ее «патентованных» средств, которое применялось в экстренных случаях. Оно было изобретено Дорис еще в колледже, когда после развеселой вечеринки, затянувшейся до утра, требовалось как можно скорее привести себя в человеческий облик. Процедура заключалась в помещении своего доверчивого и размякшего тела в теплый душ, который под влиянием коварной воли Дорис вскоре доводился до состояния едва выносимого кипятка. А потом одним движением неумолимой руки превращался в ледяной каскад. Болезненно. Зато действует безотказно.
Дорис проторчала в ванной целую вечность. Как все-таки здорово жить одной, когда никто не вторгается в твое уединение и можно расслабляться и приводить в порядок мысли и тело столько, сколько твоей душе угодно! Например, можно после душа бродить по квартире голышом, не опасаясь оскорбить чьего-нибудь утонченного вкуса. А потом, забредя в кухню, внезапно почувствовать непреодолимый голод и жадно вгрызться в кусок ароматного бекона прямо у холодильника, еще изучая содержимое всевозможных пакетов, баночек и коробочек со снедью.
Дожевав бекон и обнаружив себя все еще раздетой, но уже гораздо более вменяемой, Дорис решила, что назрела необходимость заняться своей внешностью. Накинув на ходу гипюровый пеньюар, она занялась рассмотрением визиток известных ей салонов. Она не понимала еще, что с ней произошло. Она внезапно увидела мир не таким, каким видела его на протяжении последних нескольких лет. Не как интеллектуальная и выдержанная школьная учительница, с утра и до вечера, изо дня в день живущая по сухим строгим правилам, а как красивая и чувственная молодая женщина. Дорис на мгновение остановила руку, готовую нажать клавишу вызова. Красивая? Она не думала о себе как о красивой уже почти два года. И уже почти два года у нее не было мужчины. Мерзавец Дейв. Дорис тряхнула головой, отгоняя болезненные воспоминания, и решительно нажала кнопку телефона.
Неожиданно для нее самой, в ней проснулась красотка-стерва.
С добрым утром, душечка, — сурово поприветствовала ее Дорис. — Имей в виду, что я не собираюсь потакать твоим капризам и тратить все мои сбережения на глупые наряды и бирюльки.
А еще на пилинг, массаж, стрижку, прическу, маникюр и, разумеется, педикюр, — сладко пропела стерва. — Поверь мне, тебе понравится!
Главное, чтобы ему понравилось, — мысленно вздохнула Дорис.
Понра-авится, особенно на ощупь, — замурлыкала стерва.
Дорис покраснела и, торопливо сунув в карман пластиковую карту, пулей вылетела из дома.
Через некоторое время Дорис стояла перед матово-поблескивающим столиком администратора салона. Спа-салон совмещал все затребованные стервой процедуры и много еще всяких премудростей, названия которых звучали как тайный язык, призванный вызывать трепет и восторг простых смертных. В воздухе витала атмосфера гламурного изыска, запах дорогого парфюма пьянил и кружил голову. Причудливые формы интерьера цвета кофе и топленого молока как будто изменяли привычные очертания прямоугольного пространства, околдовывая Дорис и приводя ее в состояние легкого эстетического транса. Ей казалось, что она попала в какой-то необычный мир, в котором вся жизнь строится вокруг красоты и красотой дышит. И обитательницы этого мира, профессиональные красавицы, могли убедить любого циничного скептика, что женственность и ухоженность — это самое важное, что может быть в жизни любой представительницы прекрасного пола. За стенами этого мира фей красоты обычно называли профессиональными разводилами.
Как бы там ни было, выплывая из салона, Дорис пребывала в твердой уверенности, что деньги и остатки ее первого свободного дня были потрачены не зря. Разве можно придумать денежный эквивалент обновлению? Новые ухоженные ступни стали легче и как будто даже меньше в размере, кожа дышала упругой гладкостью. Очищенное масками и воодушевленное массажем лицо стало на пару лет моложе и на десяток лет беззаботнее. Волосы, подпитанные какими-то невообразимой пользы бальзамами, благодарно ластились к открытой спине своей хозяйки. Дорис была теперь свято уверена в своей неотразимости и потому открыта миру с его изменениями и лукавыми сюрпризами.
Впрочем, не ко всем сюрпризам. Уже придя домой и счастливо растянувшись на диване, Дорис обнаружила то, что разом вышибло ее из состояния блаженной гармонии.
Визитка пропала.
Дорис не поверила себе и с чувством нарастающей и невосполнимой потери принялась перетряхивать содержимое сумочки. Пусто. Всполошившись, она собралась было звонить в недавно покинутый салон в надежде, что визитка случайно выпала из кошелька именно там. И, уже взяв в руки телефон, вспомнила, что расплачивалась в салоне кредиткой, почти чувствуя, как та становится легче, освобождаясь от накопленного денежного жирка.
