Впрочем, этот будничный беспорядок был ничто в сравнении с основным содержимым гостиной — кучей непонятных грязных предметов самого невероятного назначения. Здесь был гамак, сплетенный из грубых растительных волокон, на котором лежали старые куклы и истлевшие плюшевые мишки. Рядом огромный видавший виды судовой якорь и каминные мехи с изображением пухлых щек, которые нагоняли ветер. Имелась здесь корзина размером с маленького ребенка, заполненная елочными игрушками и крашеными пасхальными яйцами, резной лев с карусели на почти нетронутом металлическом шесте. Надо думать, все это были трофеи второго мужа Ады, обожавшего аукционы.
Другой достопримечательностью гостиной был книжный шкаф высотой от пола до потолка, забитый томами в твердых переплетах. Некоторые были старинные, с золотым тиснением; было много тонких книг, что наводило на мысль о поэзии; но было немало и знакомых, порой печально известных названий, которые так и лезли в глаза: «Тропик Рака», «Жюстина», «Когда я лежал, умирая»… Если какие-нибудь из них были первыми изданиями — а одна-две могли бы быть, — то наследство Джульет имело бы не только слезливо-сентиментальную ценность. Джульет бессознательно провела пальцем по корешкам, читая имена авторов сверху вниз: Эдна Сент-Винсент Миллей, Назым Хикмет, Роберт Фрост, Пабло Неруда, Э.Э. Каммингс.
Постояла еще немного, потом в сопровождении Мюррея вошла в следующую дверь. В комнате, которая в свое время, несомненно, была столовой, теперь стояла небезызвестная гигантская кровать, простыни и покрывала на которой были, разумеется, в самом ужасном беспорядке. Кровать своими размерами соответствовала примерно размерам надгробья, а из-за своей сложной мрачной резьбы была почти такой же пугающей. Джульет подумалось, что спать на таком сооружении, тем более заниматься любовью она не смогла бы. У примыкающей стены стоял новомодный туалетный столик с дюжиной керамических горшочков и тюбиков с косметикой, наваленных в самом невероятном порядке. В высоком комоде и двух шкафах с зеркалами, дверцы которых были распахнуты, находилась одежда Ады, украшенная стеклярусом, усыпанная блестками и драпированная складками. С нескольких встроенных между окнами полок торчали собранные миссис Кэффри за всю жизнь театральные реликвии — программки, подписанные фотографии, сценарии, фальшивые кинжалы, мечи, костюмы, парики… На каменной плите, перед вторым камином, стоял отключенный комнатный электрический обогреватель.
Одна из кошек терлась о ногу Джульет в синих джинсах, и она нагнулась, чтобы погладить ее. Более теплая, чем гостиная, и еще более теплая, чем неприветливая прихожая, эта комната пропахла пылью, косметикой, плесенью, а больше всего кошками. Дверь, которая вела на кухню, была открыта и подперта тяжелым черным вороном — статуэткой, отлитой из чугуна.
Кухня оказалась неожиданно маленькой. И стены, и покрытый линолеумом пол были одинакового грязно-желтого цвета. Оба окна выходили на тыльную часть опоясывавшей дом крытой галереи и на заснеженное поле, которое обрамляли высокие тонкие фруктовые деревья. На кухне была одна раковина и чрезвычайно старая газовая плита, на которой ничего не стояло, кроме видавшего виды котелка. Часы типа «кошечка» в такт тиканью вращали глазами и виляли хвостом. Рядом с раковиной на полу стояли две керамические миски. Одна была наполнена водой, вторая — сухим кошачьим кормом. Из кухни вели еще три двери: одна — в кладовую, оттуда по ступенькам в погреб, другая — на улицу, третья — в ванную. Там в старомодной ванной лежал сильно потрепанный ящик для мусора.
Заглянув в ванную комнату, Джульет вернулась на кухню, роясь в кармане своего пальто. Ее обостренное обоняние зачастую настойчиво несло ей целые сгустки нежелательной и бесполезной информации, с которой она справлялась, выкуривая за день по четыре-пять сигарет.
— Не возражаешь? — спросила она Мюррея, держа наготове сигарету и зажигалку.
Тот ответил жестом, изображающим гостеприимного хозяина. А на его лице Джульет увидела сочувствие своим страданиям, которые, надо думать, отражались на ее лице. Дом во многом соответствовал ее впечатлениям от хозяйки: вызывающе оригинальный, игривый, заброшенный, богатый в одном и бедный в другом. Она попыталась представить себе, каким он был семьдесят пять или восемьдесят лет назад, когда здесь жила чета Кейсов с их тремя девочками в хлопчатобумажных платьицах и с косичками. Дети кричат то снизу лестничной клетки, то сверху, а мать умоляет их кричать потише. Тогда в этом большом доме, наверное, кипела жизнь, теперь же все комнаты, кроме тех, которые они видели, были заперты на замки.
Ощутив легкое головокружение, Джульет взяла из кухонного шкафа тарелочку, чтобы использовать ее в качестве пепельницы, и рухнула на стул с виниловым сиденьем, стоявший у кухонного стола. Столик был маленький, по-старому покрытый формайкой и обрамленный алюминиевой полоской. На нем лежали шариковая ручка и коробка с начавшей желтеть бумагой. Здесь Ада писала ей письма.
Джульет глубоко затянулась и закрыла глаза. Тикали и попискивали часики «кошечка». Вскоре Джульет услышала, как скрипнул соседний стул. К ней присоединился Мюррей.
— Это ужасно — находиться в доме убитого, — заговорил он. — Меня всегда больше всего угнетало именно это.
Джульет кивнула и открыла глаза. Мюррей смотрел на нее более ласково и менее насмешливо, чем обычно, потом прикоснулся к ее руке.
— Имеет ли какое-нибудь значение тот факт, что она была очень стара? Газеты не сообщали об одной детали вскрытия. У миссис Кэффри была опухоль головного мозга, очень большая. Радж Кришнасами, судебно-медицинский эксперт, предположил, что опухоль, по-видимому, пока не оказывала на нее заметного действия, но непременно начала бы вызывать самый настоящий неврологический хаос через месяц-другой. Так что кто бы ни убил Аду, он избавил ее от страданий.
Джульет подумала над сказанным и ответила:
— Не думаю, что это имеет значение.
— Согласен.
Некоторое время они сидели в тишине, нарушаемой только тиканьем.
— Странная вещь, — заговорил наконец Мюррей. — При моей работе иногда начинает казаться, что убийство может быть полезным. Например, когда кто-то отправляет на тот свет матерого торговца наркотиками, настоящего подонка, начинаешь думать: туда ему и дорога. Но чаще бывает иначе. Люди не должны убивать друг друга. Я продолжаю верить, в это. Даже в случае вынесения смертного приговора. — Он снял с предплечья Джульет свою руку и положил ее на свободную кисть. Рука у него была теплая, кожа — жесткая и сухая. — У тебя можно стрельнуть сигаретку?
Джульет дала ему сигарету. Он сделал затяжку и сразу закашлялся.
— Бог мой, страшный табак.
Джульет засмеялась, взяла сигарету назад и пригасила. Мюррей все еще держал ее за свободную руку. Она с любопытством взглянула на него. В этот момент до слуха обоих донесся приглушенный шум. Вскоре он стал громче, превращаясь в отчаянный визг, похожий на звук распиливаемого металла. Оба быстро встали и подошли к окну. За домом через заснеженное поле пролегла красная светящаяся полоса. Она колебалась, меняя направление меж голых деревьев, и наконец достигала горизонта.
— Боже! — Джульет заметила, что непроизвольно положила руку себе на грудь, ну прямо как какая-нибудь из ее героинь эпохи регентства.
— Что это было? Снегоход?
— О да. Ада говорила о нем. Что за чертово изобретение?!
Шум механизма постепенно замолк и, казалось, унес с собой ту малую долю взаимного влечения, которое они испытали в течение нескольких последних минут.
— Надо думать, твои друзья Скелтон и Краудер уже побывали здесь?
— Уверен, что да.
— Тогда я и сама посмотрю немножко.
Мюррей снова выразил согласие жестом гостеприимного хозяина.
— Посмотрю-ка, не удастся ли включить отопление, — заметил он и неторопливо направился из кухни в гостиную.
В спальне Джульет включила электрический обогреватель (судя по состоянию дымовых труб, каминами не пользовались много лет) и наконец сняла пальто. Первое, что ей хотелось сделать, это обследовать тайник лорда Кидденхэма. Однако, повинуясь какому-то загадочному, почти инстинктивному чувству уважения к приличиям, она потратила некоторое время на то, чтобы привести в порядок покрывала на гигантской кровати. Миссис Кэффри спала под двумя стегаными атласными одеялами персикового цвета, которые за три-четыре десятилетия пользования так истончились, что стали похожи на шелковые. С таким чувством, словно убирает алтарь, если судить по изощренной резьбе, Джульет взбила подушки, выровняла покрывала, после чего опустилась на колени рядом с заваленным косметикой туалетным столиком.
