— но мы не знаем тебя». Он бродил по издавна знакомым местам и останавливался у дома Салли Бак. Дом был ныне необитаем, и в окнах стояла непроглядная тьма. Он подобрался с заднего двора и постучал в окно спальни Салли, смутно надеясь, что кто-то ему ответит.

Он ждал и ждал.

«Надо что-то делать, — наконец решил он. — Надо, черт возьми, сматываться отсюда куда-нибудь».

Вернувшись в отель, он сложил все свое имущество в сумку, удивляясь лишь тому, как мало у него скопилось вещей за все эти годы.

В Хьюстоне Джой надеялся найти особу по имени Натали, которую он знал и некоторым образом даже любил в армии. У Натали была какая-то длиннющая итальянская фамилия, и Джой провел больше часа на автобусной станции Хьюстона в тщетных попытках найти ее в телефонном справочнике. Прежде чем окончательно сдаться, он истратил больше доллара мелочью на телефонные звонки.

Затем он пошел прогуляться и как следует осмотреться в Хьюстоне. «Ну, дер-р-рьмо, — сказал он про себя, — тут не убавить, не прибавить. Сдается мне, что этот город вполне может обойтись без всяких Джоев Баков. Но с одним-то ему придется примириться, черт бы его побрал».

Он шатался по городу, пока не набрел на гостиницу. На ту самую, в названии которой отсутствовала букву «О» — дешевое запущенное заведение, в номерах которого вечно стоял затхлый воздух, а пол в ванной был залит водой.

Стоял холодный январский день. Он сидел на краю кровати, размышляя, что ему делать со своими проблемами, но очертания их виделись ему смутно. Он видел себя в будущем: все так же сидящим на краю кровати в гостинице, пытаясь привести мысли в порядок. Пройдет пятьдесят лет, его длинная белая борода будет мести по полу, а он все так же будет сидеть на том же месте, задаваясь вопросом, почему же мир повсюду так неуютно устроен, как а Альбукерке и почему он оказался выброшенным из него.

Единственное окно выходило в межстенный колодец, так что звуки улицы доносились до него словно бы издалека. Тишина эта, вселявшая неуверенность, ввергла его в какой-то ступор, который длился несколько часов. Позже, когда он вспоминал эти часы, они напоминали ему детство, когда телевизор выходил из строя. Время навалилось на него невыносимым грузом, под которым он не мог шевельнуться. Оно окружало его непроницаемой стеной, выбраться за которую было невозможно, — об этом даже помыслить было нельзя. Во время этих бесконечных тягучих часов в «г" стинице» его била дрожь, которая не имела ничего общего с температурой снаружи, скорее, она напоминала дуновение смерти.

Он спасся от ступора, надолго завалившись спать, а когда проснулся, уже стояла ночь. Воспоминания об этих липких влажных часах были для него как прикосновение руки призрака к затылку.

Он оделся, причесал волосы гребешком и так стремительно выскочил на улицу, словно за ним гналось какое-то омерзительное существо в бородавках.

В нескольких кварталах отсюда были ярко освещенные улицы. Джой направился туда, чувствуя себя так, словно во сне он пытается вслепую включиться в золотую цепь, которую представляет собой жизнь. Когда он подошел поближе, тишина уступила место шуму уличного движения. Через несколько минут он остановился перед дверью «Солнечного сияния», из двери которого на улицу лилось яркое солнечное сияние.

Зайдя внутрь, Джой внезапно погрузился в атмосферу слепившего его света, реальность которого стала для него средоточием жизни в этой темной мертвой стране. Помещение было заполнено почти до отказа, и ему показалось, что он знает тут почти всех.

Здесь были парочки, компании и группы; вперемешку сидели молчаливые и болтуны; одинокие перемежались женщинами в компании мужчин, которых тут было большинство; они курили сигареты и опустошали чашку за чашкой кофе. Тут же сидело несколько путников и тех, кто закончил ночную работу или только направлялся на нее, и здесь же были неизменные бездельники, которых можно обнаружить в любом месте земного шара, но особая порода которых выведена только в США.

С первого взгляда казалось, что они убивали время все вместе, так как часто занимали один столик или располагались группкой рядом со счетчиком на уличной стоянке; скорее всего, они не имели отношения друг к другу, как прерии, реки и города тех мест, откуда они все были родом. В глазах их и в поведении виднелась бесконечная неизбывная печаль; казалось, что они страдают из-за того, что свирепая судьба лишила их таких ценностей, что они даже не в силах назвать свою потерю.

Джой несколько секунд постоял в дверях, обшаривая взглядом лица в поисках знакомого. Найди он такого, он мог бы подойти к нему и сказать: «Ну, дер-р-рьмо, мужик, какого черта ты пропал?» В крайнем случае, он мог бы рискнуть подойти с такой фразой к незнакомцу, но для этого требовались хорошие нервы. У стойки он заказал кофе с гамбургером и во время ожидания заказа увидел лицо, которое так жаждал найти. Оно смотрело на него из зеркальной облицовки колонны, которая стояла посреди стойки. Ну, мужики, про себя негромко сказал он, восхищенно глядя на это симпатичное темноглазое лицо с аккуратной прической, которое отвечало ему мягкой сдержанной улыбкой, полной тепла и непосредственности. «Какого черта ты пропадал? — Кто, я? — ответил он, — да я вообще не знаю, где я был! Но я вернулся». — И он и отражение в зеркале — оба разразились смехом.

Джой приспособился проводить ночи в этом симпатичном месте.

Как-то ночью у него завязался разговор со сборщиком посуды, изящным симпатичным мексиканцем.

— Ну, мне кранты, приятель, — сказал Джой, которого уже начинало беспокоить состояние его финансов. — Словом, почти сел на мель. Они тебе подкидывают деньжат, когда ты собираешь грязные тарелки?

— Тут не разбогатеешь, — пожал мальчик плечами. — Доллар за каждый час.

— Ага, но ты же тут, черт возьми, можешь жрать. Точно? — В голову Джоя пришла молниеносная идея. — Разве не так? Неужели они не дадут тебе тут пожрать?

На следующий день он уже вышел на работу в «Солнечном сиянии». Его поставили во вторую смену, которая кончалась около полуночи. Джою так тут нравилось, что даже когда кончалась его смена, он оставался еще; ему полагался полновесный обед, после которого он неторопливо покуривал за чашкой кофе, проводя так большую часть ночи.

На вторую ночь мексиканец остановился у его столика, смерил его живыми черными глазами и сказал:

— А сначала я подумал, что ты из этих… из гостинщиков.

— Неужто? Да нет, черт побери, нет же.

В следующий раз, когда мальчик проходил мимо его столика, Джой сказал:

— Эй, а что это такое?

— Чего?

— Ну, та штука, о которой ты подумал.

— А о какой штуке я подумал?

— То, что ты говорил раньше, помнишь? Мальчик нахмурился.

— Я извиняюсь за мой английский, — сказал он, отходя с полным подносом. В следующем рейсе он остановился и сказал: — Так что я был уверен, что ты гостинщик.

— Что? — спросил Джой. — Что это такое?

— Гостинщик? — мексиканец сначала скептически посмотрел на Джоя, но затем что-то убедило его в полной невинности собеседника. — Гостинщик делает вот так: пст-пст-пст, — сказал он, потирая большой и указательный палец жестом, обозначающим деньги. — Понимаешь?

До Джоя стал смутно доходить образ, но он никак не мог его сопоставить с чем-то.

— Фу! — сказал мальчик. — Все ты понимаешь! — И взмахнув завязками передника, подлетел к соседнему столику, за которым собралась группа его приятелей.

Джой наблюдал за ними с большим интересом: пятеро молодых ребят. Четверо из них относились к часто встречающемуся типу: большую часть времени непрерывно хохочут, болтают больше, чем обычно, и обильно жестикулируют. Одеты они были с показной мальчишеской небрежностью, а их глаза шныряли по залу, словно птицы, которые никак не могут определиться, где бы им присесть.

Пятый явно выделялся из них. Он не смеялся, не болтал и не жестикулировал; внешний вид, казалось, его тоже не интересовал — на нем были старые джинсы «Леви», выцветшая защитная рубашка, грязные белые сникеры. Волосы его, песочного цвета, беспорядочно свисали прядями, и почти все время он отсутствующим взглядом смотрел в одну точку. Он с удовольствием прислушивался к разговорам, но не участвовал в них, и эта замкнутость каким-то образом возвышала его над всеми остальными. Ясно было видно, что он просто убивал тут время и не испытывал нужды ни в ком из присутствующих.