Но Джой был не из тех, кто может, вцепившись в такую мысль, тщательно обдумывать ее. Она вспыхивала у него в голове лишь на долю секунды и растворялась в потоке жизни, которая подчинялась своему собственному ритму. Так что Джою казалось, что источник его беспокойства — страх перед пустотой, за которой ничего не было. Лишь порой он, удивляясь самому себе, испытывал страх перед чем-то.

И наконец в начале декабря пришла ночь, когда ожидание кончилось раз и навсегда.

— Ему? — спросил юноша.

— Минутку, дай-ка взглянуть, — сказала девушка. Она похлопала Джою по плечу.

Был поздний декабрьский вечер. Он пил кофе в баре у Неддика на 8-й стрит, когда услышал за спиной голоса. Обернувшись, он увидел, что его внимательно изучают двое очень юных молодых людей в одинаковых костюмах: черные глухие свитеры с воротником под горло и тугие, в обтяжку, черные джинсы. Похоже, что они были братом и сестрой, может, даже двойняшками. По их внешнему виду трудно было понять, кто из них к какому полу относится. У нее были слишком короткие волосы для девушки, а у него слишком длинные для юноши. Оба были блондинами, с серыми глазами и довольно симпатичными; никто из них не употреблял косметики.

Чувствовалось, что первую скрипку играла девушка. Приподняв подбородок Джоя, она уставилась ему в глаза.

— Ну да, точно, — сказала она брату. — Точно ему. Юноша неопределенно улыбнулся и протянул Джою свиточек тонкой оранжевой бумаги, скрепленной серебряной звездочкой.

Затем эта пара оставила заведение. Джой, которого поразили спокойствие и уравновешенность их поведения, смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду и лишь потом развернул бумагу. Текст был написан от руки черными чернилами.

«Вашего появления в королевстве ада ждут до полуночи — в гнусном месте, на гнусном чердаке, расположенном на северо-западном углу Бродвея и Гармони-стрит. Там вы будете развращены и отравлены.

Ганзель и Гретель Мак-Альбертсоны»

Выйдя, Джой посмотрел во все стороны, но нигде не было и следа Мак-Альбертсонов. Снова уставившись в их записку, он обратил внимание на слова «до полуночи» и глянул на часы на башне красного кирпича, стоявшей около женской тюрьмы: на них было одиннадцать часов. Закурив, он попытался прикинуть, что хорошего может дать ему встреча с этой странной белобрысой молодежью. Загорелся зеленый свет. Прохожие поспешили через улицу, то и дело натыкаясь на него в своем желании увернуться от куч старого снега, лежащих по обочинам тротуара.

Джой несколько раз перечел записку. Он чувствовал, что без посторонней помощи ему в ней не разобраться. Рэтсо, скорее всего, болтался в салунчике на Шестой авеню. Джой уже пересек улицу, двинувшись в его сторону, как увидел Рэтсо под зеленым тентом газетного киоска. На нем было то самое пальто на подкладке из козьей шерсти, из-за которого они поспорили. Увидев приближение Джоя, он вызывающе посмотрел на него. Но со своей стороны, Джой был только доволен, увидев, что вещь пошла в дело. Он протянул Рэтсо оранжевый клочок бумаги.

— Если ты хочешь что-нибудь почитать, — сказал он, — то прочти вот это. — Затем он объяснил Риччио, как стал обладателем записки. — Там была куча народа, — сказал он, — но они дали ее только мне. — Он пытался скрыть охватившую его гордость.

Рэтсо поднял воротник выше ушей и сорвался с места.

— Двинули, — сказал он.

— Стоп-стоп-стоп, — сказал Джой, пристраиваясь к нему. — Куда? То есть, что это за чертовщина? Это что — представление, или религия какая-то, или что вообще? Потому что мы, черт возьми, и сами не знаем, куда идем.

— Это вечеринка по случаю Хеллоуина.

— Хеллоуина? Сейчас нет никакого Хеллоуина. Сейчас декабрь.

— Так что тебя волнует? Это вечеринка, и мы приглашены на нее.

— Мы? — удивился Джой. — В ней ничего не сказано о тебе, — отметил он.

— А! — отмахнулся Риччио.

— Парень, — сказал Джой, — они явно высматривали именно меня, прежде чем всучили мне эту штуку.

Они шли на восток от 8-й стрит, направляясь к Бродвею.

«Ну да, — вспомнил Джой, — они, конечно, уставились на меня, и один сказал «Ему»? а другая ответила «Ну да, точно». Интересно, как они меня подцепили? Из-за сапожек или из-за шляпы? Что-то у меня на физиономии написано? Может, дело в чувственности? Или в чем?»

Эти мысли заставили его улыбнуться, а потом громко рассмеяться. Они проходили мимо булочной, витрина которой представляла собой подобие зеркала. Джой быстро повернулся к нему, надеясь подчеркнуть бодрость в своей улыбке, и в какой-то мере ему это удалось.

Затем он обратился к Рэтсо.

— Слушай, а ведь еще не так давно я сидел в гостиной Салли Бак и глазел в телевизор.

— Да? Ну и что? — посмотрел на него Рэтсо. — То есть, ну и что?

— Ты не понимаешь, что все это было в Альбукерке. Черт-те где. А где я сейчас? Я в Нью-Йорке, не так ли? И меня выбрали из всей этой чертовой… не знаю, понимаешь ли ты, что я хочу тебе сказать?

— Не-а.

Джой так отчетливо представлял себе свои ощущения, что счел отказ Рэтсо понять его совершенно сознательным.

— Ну, — сказал он, — я вижу, что ты не хочешь попасть на эту вечеринку, потому что ты паршивый маленький вуппи, вот ты кто.

Рэтсо вцепился Джою в руку и почти повис на ней.

— А что? А что я такого сказал?

— Неважно, — ответил Джой. — Они, скорее всего, так и так тебя не пустят.

— Хочешь поспорим?

Группа, состоящая явно из преподавателей колледжа, толпилась перед входом в книжный магазин на Восьмой авеню. Знали бы они, подумал Джой, куда он направляется. Он никак не мог дать им это знать.

— Я заставлю их впустить тебя, — сказал он спутнику. — Я скажу им, что и порога их не переступлю, пока они не возьмут тебя.

— Да имел я их всех!

— Так что не беспокойся, — сказал Джой.

— А я и не беспокоюсь!

— Можешь считать, что ты уже там. Кроме того, они не должны быть к тебе в претензии.

— А кто говорит, что они имеют?

— А если ты причешешься и немного встряхнешься, то вообще будешь в полном порядке.

— Тысяча благодарностей!

— Так что я им скажу, м-м-м… что, мол, никуда я не пойду без своего приятеля. О'кей?

Квартал они прошли в молчании. На углу Юнивесити-плейс они нарвались на порыв холодного ветра, который преследовал их, пока они не перебежали через улицу и не укрылись за углом здания.

— Ты же не хочешь, чтобы я шел, — сказал Рэтсо. — Так?

— Разве я это говорил? Я ничего не говорил.

— Нет, но вот что я тебе скажу, Джой. Прости меня, но я в таком настроении, что все тебе выложу. Так что слушай: ты жутко тупое создание. Ты понятия не имеешь, как избегать неприятностей. Ты постоянно нуждаешься во мне! Ты себе даже задницу не можешь вытереть, если я не принесу тебе бумажки. А сегодня тебя пригласили на вечеринку, и ты уже почувствовал себя великим человеком. Так вот, хочешь я тебе кое-то скажу? Да не х о ч у я таскаться по этим идиотским вечеринкам с Ганзель и Гретель Мак-Альбертсонами. — Рэтсо нарочито прошепелявил их имена и поперхнулся, издав горловой звук. — Тю-тю-тю и сю-сю-сю! Да меня уже мутит. Единственная причина, по которой я хочу туда забраться, в том, что у них, скорее всего, мне удастся спереть кольцо сосисок и пару пачек крекеров. Черт возьми, а что еще там делать! Ну, а поскольку аппетита у меня больше нет, я с тобой прощаюсь. О'кей? Он остановился.

— Дай-ка мне адрес! — Джой вырвал оранжевый листик из руки Рэтсо и двинулся вперед. Но прошел не больше квартала, и его гнев испарился. Остановившись на Бродвее, он оглянулся.

Сгорбившись, Рэтсо стоял посредине тротуара и смотрел ему вслед.

Джой махнул ему рукой, и Рэтсо покатился к нему, торопясь изо всех сил и хватая ртом воздух, как подстреленная птица. Джой хотел крикнуть ему «Не беги!», но вместо этого отвернулся, не в силах смотреть на торопящегося Рэтсо. Он услышал, как его та-тах, та-ах, та-тах становятся все ближе и ближе. К тому времени, когда Рэтсо добрался до него, оба они забыли свою размолвку.