В терапии мы всегда идем с той скоростью, которая доступна пациенту, и не пытаемся «просветить» его, отталкиваясь от наших профессиональных знаний или внезапных озарений. Мы всегда помним, что обращение к прошлому — это, фактически, погружение во все еще штормящую пучину глубоко интимных переживаний и страстей, даже если на поверхности все кажется гладким. Мы, терапевты, почти каждый день погружаемся туда, но даже для нас, при всем опыте и профессиональной активации защитных механизмов, это не проходит бесследно. А наши пациенты — обычно плохие «ныряльщики». И вначале надо научить их хотя бы просто плавать.
После совместного решения о завершении терапии мы ни разу не встречались и даже не перезванивались с этой пациенткой, и это хороший признак — значит, у нее не было такой нужды. Только однажды, гуляя по городу, я вдруг обратил внимание, что с противоположной стороны улицы, опираясь на руку спортивно сложенного мужчины и подпрыгивая на месте, как обычно делают счастливые дети, мне машет рукой какая-то женщина. Я не сразу ее узнал. Она похудела и как будто стала выше и моложе. Я помахал ей в ответ, а она в это время что-то говорила своему спутнику. Думаю, она объясняла ему, кто я такой. Скорее всего, она сказала, что я какой-то давний друг ее родителей, знакомый ей с детства. И это правда. Ведь в ее психической реальности я существовал с того периода, когда ей было около шести лет, помогая ей взрослеть и ощутить себя желанной и счастливой.
Соблазненная дочь
Начнем с некоторых предварительных констатаций. Проблема педофилии и развращения несовершеннолетних в последние годы активно обсуждается всеми СМИ. Тем не менее хорошей, точнее — адекватной статистики по этой проблеме у нас пока нет. Та, что имеется, носит преимущественно констатирующий характер и не может быть предметом содержательного анализа.
Не так давно депутат Государственной Думы РФ А. В. Беляков сообщил, что 50 % всех совершенных в РФ преступлений сексуального характера были направлены на несовершеннолетних, а по данным МВД РФ за последние четыре года количество зарегистрированных случаев педофилии увеличилось в 25 раз, а за последние семь лет — в 30 раз. Но это не точные цифры, так как не только дети, но и родители склонны скрывать подобные преступления. И на это есть особые причины, так как во многих случаях речь идет вовсе не о педофилах-рецидивистах, а совсем о других людях.
Когда я был в Германии, где каждый подобный случай расследуется с немецкой дотошностью, берлинские коллеги предоставили мне свои аналитические данные, согласно которым ежегодно у них около 1000 детей становятся объектами развратных действий. При этом 80 % из них девочки, а 98 % преступников — мужчины, и в 1/3 случаев — отцы своих жертв. Еще в 65 % случаев — другие члены семьи (дяди, родные и двоюродные братья, деды и т. д.), а также друзья и знакомые. И лишь в 5 % случаев это совершенно чужие люди. Главный тезис, который наши германские коллеги считали необходимым донести до широкой общественности, состоял в том, что сексуальное насилие и развратные действия в большинстве случаев угрожают ребенку вовсе не на улице, а, как ни прискорбно это признавать, — в собственном доме.
Чтобы не быть обвиненным в сексизме, направленном против мужчин, приведу цитату из французского журнала, изданного в начале XXI века: «Мы — три подруги: Ан- ник, Мартина и я. Нам по 40 лет, и у каждой есть сыновья от 15 до 17 лет. Наслушавшись историй про СПИД, мы решили сами инициировать наших мальчиков, договорившись, что каждая займется сыном другой, чтобы избежать кровосмешения. Мы хотели привести наш план в исполнение во время рождественских каникул, но я опешила, узнав, что Анник, переспав с сыном, свою проблему уже решила. Мартина сказала, что она поступила правильно. После рождественских каникул Мартина сообщила мне, что вступила в половые отношения с двумя своими сыновьями и продолжает сожительствовать с ними до сих пор. Оказывается это так просто. И я хочу поступить так же…».
Не буду это комментировать, но могу сразу сделать прогноз, что развитие тех или иных форм психопатологии и сексуальных дисгармоний у всех упомянутых юношей (благодаря такой «заботе») гарантировано со стопроцентной вероятностью. В моей практике также были случаи (и не единичные), когда развратные действия над ребенком (например, своей малолетней дочерью) совершала мать (и один из таких случаев приведен в этой книге). Но в большинстве случаев это все-таки отцы и отчимы.
Проблема детской сексуальной травмы была фактически первым открытием Фрейда, из-за которого он долго подвергался остракизму венских коллег, не желавших даже обсуждать эту тему и обвинявших его самого в извращенности. Когда мне впервые пришлось читать об этом в его работах, мне также казалось, что основатель психоанализа несколько «сгущает краски». Но когда появилась собственная практика, не осталось никаких сомнений, что до 70 % психопатологии формируется именно как следствие детской сексуальной травмы. Это, скорее всего, также не слишком точные данные, так как они основаны на исследовании случаев только тех, кто к нам обращается (а обращаются далеко не все), и они не могут проецироваться на всю популяцию.
Такие травмы действуют чрезвычайно патогенно. Ребенок оказывается уязвленным в своих самых светлых чувствах, при этом уязвленным именно тем взрослым, от которого ему в первую очередь свойственно ожидать любви и защиты. Напомню читателю, что ребенок до определенного возраста асексуален, и такие развратные действия его пугают, вызывают чувство отвращения и унижения— особенно на фоне того, что тем же взрослым ему ранее объяснялись понятия «нельзя», «некрасиво», «стыдно». Нередко эти действия (совершаемые якобы на основе «особой любви» и с запретом: «не говорить об этом никому») сочетаются с чрезмерной родительской строгостью по отношению к своей жертве (включая жестокие побои за любую провинность) во всех других бытовых и семейных ситуациях.
Мне бы не хотелось, чтобы детская сексуальная травма понималась упрощенно — исключительно как развратные действия или насилие, поэтому приведу другой пример, который относятся к этой же категории. — Мать, которая застала сына за мастурбацией, строго говорит юноше-подрос- тку, исходя, возможно, из каких-то благих (по ее представлениям) побуждений: «У тех, кто так делает, наступает импотенция и не бывает детей». С ежедневным мучительным ожиданием, что это «предсказание» вот-вот сбудется, молодой человек прожил почти до 30 лет, пока не оказался в кабинете психотерапевта (совсем по другому поводу). Сразу сообщаю всем потенциальным последователям этой «воспитательницы», что мастурбация является нормальной стадией развития зрелой сексуальности.
Материнские сексуальные травмы подобного рода далеко не редки, особенно в отношении дочерей, с которыми на определенном этапе их развития (даже у самых хороших мам) могут быть периоды конкурентных отношений. Попытаюсь максимально просто объяснить причины. — Прежде чем стать объектной (направленной на кого-то другого), любовь проходит через нарциссическую стадию (направленности на себя), а затем ищет объект «переноса» этого чувства, побуждающего к близости. И находит его не где-то там «за тридевять земель», а в соседнем подъезде или дворе, в своем классе или в параллельной студенческой группе. Но прежде чем искать «внешний объект», ребенок идентифицируется с одним из родителей (в удачном варианте: мальчик — с отцом, а девочка — с матерью), и на какой-то период его объектом любви становится родитель противоположного пола. Это тоже нормально, так же как и не осознаваемые ребенком попытки (прошу понять следующую фразу метафорически) «вытеснить» родителя одного с ним пола из диадных отношений мать — отец. И если в этот период не будет четко обозначено, что это никогда не станет возможным, ребенок, даже став взрослым, может на десятилетия «застрять» на стадии Эдипова комплекса. Это отступление, казалось бы, немного выходит за рамки обсуждаемой проблемы, но, думаю, оно здесь как раз уместно.
