В гораздо более краткой и простой форме я объяснил это пациентке. Она не стала формулировать совет, который она хотела бы получить, и продолжила цепь своих ассоциаций.

…Все-таки, есть какие-то отношения. А могло быть хуже. Он иногда встречает меня после работы, разговаривает со мной, приглашает в ресторан. Иногда у него бывает даже какой-то такой всплеск — начинает делать ремонт или генеральную уборку, сам — пока меня нет. А потом все исчезает. Уходит в себя… И всегда требует, чтобы я его понимала — и его всплески, и его затухание…

Я не отвечаю его запросам, его потребностям. Но я себя не переделаю. Я не могу жить его интересами. Это было бы ложью. Да и забот у меня куда больше, и работа — тоже творческая. К тому же, с хорошим доходом. А он все еще в поисках вдохновения. Я его не обвиняю… Он моложе меня… И его, и меня многое не устраивает. Но есть привычка, беспокойство друг о друге… И альтернативы нет. В итоге — предпочитаешь оставаться с тем, что есть. Но печально думать, что это вот и всё…

Я рассказывала вам о своей семье… О родителях… Не знаю, откуда это взялось, из книжек, что ли, но я помню, как мечтала, что меня муж будет носить на руках, и у нас будет 6 детей… Не знаю— почему именно шесть?… Меня эти мысли смущали… Мне казалось, что все должно само собой сложиться.

Потом мне однажды, на празднике — у мамы на работе, подарили пластинку с оперой «Трубадур». Я не сразу там все поняла, но слушала и плакала, там музыка такая, располагающая… Потом, конечно, почитала. Ужасный сюжет… Брат убивает брата…» (пациентка молчит).

Ну, это все-таки XV век, и брат посылает брата на эшафот по неведению…

Я знаю… Я, чтобы понять, сравнивала это с тем, как если бы я убила сестру. И после этого почему-то стала опасаться иметь детей. У меня их до сих пор нет. Я думала, что если будет, то только один. Ну а теперь уже…

Чем ближе мы подходили к «разгадке» ее проблемы, тем больше становились опоздания. Так было и в этот раз, поэтому я не принял очередных объяснений о транспорте и т. д. и начал сессию с косвенной интерпретации ее сопротивления: «Сегодня вы меня снова наказали…», — и остановился на этой фразе. На ее вопрос: «Чем это?» — я пояснил: «Вынужденным ожиданием и чувством вины». — «А вина-то за что?»— спросила она, и я добавил: «За то, что часть моего гонорара я получу за то, что просто дремал в кресле». Мы еще некоторое время обсуждали эту проблему лицом к лицу и пришли к взаимоприемлемому соглашению о строгом соблюдении сеттинга. После этого пациентка заняла место на кушетке и продолжила свой рассказ.

…Мне в юности очень не нравилась мама. Причем тем, что я делала так же, в силу своих генов и характера. Мне не нравилось ее вечное: «Я всё ради вас, ради вас!»… — У меня есть какой-то идеал семьи и образ заботливой матери, но без этих вечных причитаний — «ради вас, ради вас». (Пациентка молчит, и я «напоминаю» ей: «Какой-то идеал»…)

Я как раз обдумывала… Во-первых, должен быть достаток. Чтобы у жены, то есть — у меня, была возможность не работать, если не хочется или там дети… Во-вторых, между мужем и женой должно быть взаимопонимание и желание помогать друг другу, образовывать друг друга. Все должно обсуждаться, должны быть совместные планы. Конечно, чтобы были дети, с нянями, гувернантками. Я сейчас уже могла бы себе это позволить. Только детей нет… В- третьих, это досуг. Каждый вечер должен быть посвящен каким-то интересным занятиям — рисованию, музыке, пению, языкам… В доме должна быть своя атмосфера — дружная, веселая. Совместные обеды, семейные праздники, загородные поездки, гости… И должна быть нормальная сексуальная жизнь. С взаимным влечением, чтобы не возникало желания о чем-то думать «на стороне»… Я же вам говорила, что люблю все структурировать. Вот такая четкая структура…

На самом деле в жизни все получалось не так, как хотелось бы… У меня были другие мужчины после развода. Но ни один не привлекал меня так, как Виктор. Когда он только возник, я сразу на него как-то «замкнулась». Может, оттого, что раньше у меня были отношения с какими-то взрослыми, почему-то— в основном женатыми мужчинами, и я от них устала. От их «периодической заботы» и их проблем. Хотелось сверстника, если откровенно— молодого тела, а не отвисших животов.

Виктор не любил меня… вначале. И даже не думал обо мне. Он встречался тогда с моей подругой… Не так — он жил у нее. Своей квартиры у него нет. Она моложе меня на 13 лет. Его ровесница. И я сознательно прилагала усилия, чтобы влюбить его в себя. И как-то поймала его, когда у них была размолвка. Так сказать, «пожалела» и оставила ночевать у себя…

Он потом то приходил, то не приходил — звонил и сообщал, что «сегодня у мамы». А мама говорила, что он опять у нее. Но чаще бывал у меня. Я старалась не замечать его «походы» к Лёле. Была уверена, что пройдет. И правда, прошло. Но пережить это было нелегко. Иногда даже после близости было видно, что он хочет уйти, начинал метаться… Бывало такое, что исчезал на несколько суток. Но я не терзала его расспросами. А потом эта Лёля совсем пропала… Куда-то уехала. Или от него, или с кем-то— не знаю… Просто её не стало… Но никакого ощущения победы не было. Я думала, что не получаю удовлетворения, и от секса тоже, потому что он еще не развернулся ко мне полностью. Но и потом этого не произошло. Музыка так и не заиграла. Жизнь стала еще обыденнее, чем была… С Виктором… (пациентка долго молчит).

— С Виктором… — повторяю я.

— С Виктором я сама была такой, какая я есть. С другими нужно было подыгрывать, понимать. Ему я тоже подыгрывала, вначале. А сейчас — нет. И это всех устраивает. Но не приносит удовлетворения. Ни мне, ни ему. И никакого выхода…

— Ну, а если какой-то предельно фантастический?

— Есть два. Это расстаться, но тогда нужно что-то создавать новое… И второй — находить пути к сосуществованию.

— Второй вы произнесли как-то не слишком оптимистично.

— Да какой уж здесь оптимизм. Но делать так, как ему хочется, я не хочу.

— А чего он хочет?

— Он не говорит. Его как бы все устраивает. Я готова попытаться понять— чего он хочет, но не собираюсь ставить знак равенства между «понять» и «делать как он хочет».

— Виктор не мой пациент, и мне нет дела до того, чего он хочет. А чего хотите вы?

— Мне с ним просто неинтересно. Мне неприятно с ним в обществе. А заменить его нечем.

— Проблема только в отсутствии замены?

— Я не знаю, вы, может, поймете… или не поймете… Я уже не люблю его, и Лёли давно нет. А я его все равно ревную. Такая ревность без повода… Я стала ненавидеть даже предметы, которые мы покупали вместе. Вчера вазу разбила, вначале думала, что случайно, а потом почувствовала, что еще чего-нибудь хочу разбить. Мне так хотелось тепла… Мы столько труда вложили в наше «гнездышко», а сейчас там все покрыто инеем, холод идет даже от камина, который я восстановила специально для него… Каждый день с трудом открываю глаза. Не хочется вставать с постели… И он так же… Живем, как два замороженных трупа… Нет сил.

Здесь мне нужно сделать еще одно отступление. В конце 1980-х я познакомился с немецким аналитиком профессором Хансом Диккманом — автором книги «Любимая сказка детства», который рассказал мне о своем опыте, в частности о том, что в некоторых случаях неврозы и обычные поведенческие паттерны формируются на основе любимой сказки детства. В то время для меня это было абсолютно новым знанием. Первой «сказкой» Ханса была «Русалочка», а точнее— пациентка, у которой истерическая немота периодически сменялась таким же «параличом» обеих ног (без каких-либо признаков органического поражения нервной системы).

Мы не знаем, почему одни сценарии и сюжеты из мифов или любимых сказок раннего детства оказываются почти фатально связанными с типичными жизненными сценариями, а другие проходят совершенно незамеченными. Безусловно, здесь важен не только фактор многократного (иногда стократного) рассказа или перечитывания «любимой сказки детства» — обязательно должен присутствовать какой-то аффективный компонент. В данном случае он явно присутствовал, и скоро мы проясним этот момент.