Некоторое время назад я побывал в общеобразовательном лицее с технологическим уклоном где-то в районе Диня [53]; там у меня намечались встречи с несколькими классами.

Ночь в гостинице.

Бессонница.

Телевизор.

Репортаж.

Мы видим, как во время студенческой демонстрации на Марсовом поле [54]группы молодых людей нападают на случайных прохожих. Одна из их жертв падает. Это мальчик, ровесник нападающих. Его бьют. Он поднимается, его снова бьют, он снова падает, его опять бьют. Сцены повторяются. Сценарий всегда один и тот же: жертву выбирают наугад, по прихоти кого-либо из членов банды, и набрасываются на нее, превратившись в свору. Свора бежит за тем, что движется, один подгоняет другого, подчиняясь общему движению. Они несутся со скоростью выпущенного снаряда. Дальше в этой же передаче один папаша скажет, что его сына втянули; в принципе, он прав, во всяком случае в кинетическом смысле: тянули, тянули и втянули. Интересно, Максимилиан (мой) тоже входит в банду? Эта мысль пронзила меня насквозь. Однако насилие не ищет резонов, а потому Максимилиан вполне может оказаться и среди жертв; на знакомство нет времени, агрессия слепа, сиюминутна, яростна. (Передача не рекомендована детям до двенадцати лет. В первый раз ее, должно быть, показали в прайм-тайм, и я представляю, сколько ребят, привлеченных этим запретом, прилипли тогда к экрану.) Сцены сопровождаются комментариями полицейского и психолога. Психолог ведет речь об отрыве от реальности в мире безработицы, заполненном картинами насилия; полицейский говорит об увечьях, нанесенных пострадавшим, и об ответственности виновных; оба, конечно, правы, но создается впечатление, что они стоят на несовместимых позициях, обозначенных расстегнутым воротом рубашки у психолога и туго повязанным галстуком полицейского.

Теперь показывают группу из четырех молодых людей, задержанных за убийство бармена. Они забили его насмерть развлечения ради. Девушка снимала сцену на свой мобильник. Она тоже пару раз ударила жертву — поддала ногой по голове, словно по футбольному мячу. Арестовавший их комиссар полиции подтвердил, что все они начисто лишены чувства реальности и, как следствие, нравственного сознания. Эта четверка так и развлекалась по ночам: они избивали людей, снимая свои «подвиги». Камеры слежения запечатлели, как они спокойно переходят от одного нападения к другому, словно друзья-приятели из «Заводного апельсина» [55]. Снимать сцены насилия на мобильник — это новая мода, поясняет комментатор. Жертвой ее стала, в частности, одна молодая женщина, учительница (кадры). Вот мы видим, как в классе ученик сшибает ее с ног и избивает, и все это снимается на видео. Сегодня любой с легкостью может загрузить на свой компьютер из Сети такую сцену. Можно даже сопроводить ее музыкой по своему выбору. Здравые комментарии подростков во время просмотра фильма об избитой учительнице.

Я переключаю на другой канал, потом еще, еще.

Неслыханное количество сцен насилия в фильмах, идущих по другим каналам. Тихая ночь, мирно спит в своей постели обыватель, но у него в изножье, в темной тишине телевизора не дремлют фильмы. Там убивают друг друга направо и налево, всеми возможными способами, в разных ритмах, во всех стилях. Современное человечество снимает свое постоянное умерщвление. По другой, научно-популярной, программе вдали от людей, на фотогеничном лоне природы пожирают друг друга животные. Тоже под музыку.

Я возвращаюсь на первый канал. Славный парень, в профессиональные обязанности которого входит публикация в Сети самых затейливых сцен насилия, снятых во всем мире (линчевание, самоубийства, несчастные случаи, нападения из засады, теракты, убийства и прочее), оправдывает свою грязную работенку классической сказкой о необходимости информации. Если не он, так другие все равно будут это делать; он не воплощение насилия, а всего лишь его вестник… Обычный мерзавец, один из тех, благодаря кому вертится эта машина, вроде Бабули Маркетинг, может, ее сынок, поди, и у самого дети есть…

Я выключаю телевизор.

Никак не уснуть. Так и тянет сползти в апокалипсический пессимизм. С одной стороны, систематическое обнищание, с другой — всеобщий страх и жестокость. Полный отрыв от реальности в обоих лагерях: биржевые абстракции — у имущих, видеопобоища — у отверженных; крупные акционеры превращают реального безработного в идею безработного, малолетние подонки — жертву в образ жертвы. И во всех этих случаях человек из плоти и крови, живая душа исчезает напрочь. А средства массовой информации делают из всего этого кровавую оперу с комментариями, наводящими на мысль, что в потенции всеребята с окраин способны носиться по улицам, чтобы мочить своих ближних, сведенных к образу ближнего. Ну и какое же место во всем этом занимает воспитание? Школа? Культура? Книга? Разум? Язык? Зачем мне завтра идти в общеобразовательный лицей с технологическим уклоном, если учащиеся, с которыми я собираюсь встречаться, возможно, провели ночь в утробе телевидения?

Сон.

Пробуждение.

Душ.

Голову под холодную воду на несколько мгновений.

Господи, сколько нужно потратить энергии, чтобы вернуться к реальной действительности,после того как увидишь такое! Черт побери, вот какой образ современной молодежи предлагают нам все эти чокнутые! Я против. Поймите меня правильно: я не отрицаю правдивости того репортажа, не закрываю глаза на угрозу, которую представляет собой преступность. Меня, как и любого из вас, ужасают современные формы городского насилия, пугает психология собачьей своры, мне известно, каково это — жить в некоторых из окраинных районов, знаю я, как трудно там родиться девочкой и стать женщиной, я вполне могу соизмерить риск, которому подвергаются дети из семей, где было одно или два поколения безработных, какой прекрасной добычей они становятся для жуликов всех мастей! Я знаю это, я не умаляю трудностей, которые встают на пути учителя, сталкивающегося с самыми растленными элементами ужасающего социального месива, но я отказываюсь связывать с этими картинами крайнего насилия всех подростков из всех неблагополучных районов, и, самое главное, я ненавижу страх перед бедными, который пропаганда подобного рода разжигает во время каждой новой предвыборной кампании! Позор тем, кто делает из наиболее обездоленной молодежи фантазматический объект национального ужаса! Это отребье общества без чести, без совести, потерявшего всякое представление об отеческих чувствах!

Оказалось, что сегодня в общеобразовательном лицее с технологическим уклоном праздник, праздник этого лицея. На два-три дня школа преобразилась в выставку всего того, что создают ученики вне занятий — живопись, музыка, театральные постановки, даже архитектурные проекты (они сами конструируют выставочные стенды), — под руководством завуча и команды преподавателей, которые знают по имени каждую девочку, каждого мальчика. В холле играет небольшой школьный оркестр. Я иду по коридорам под звуки скрипки. В актовом зале меня ждут три или четыре класса. Два часа мы играем в свободную игру вопросов и ответов. Их живость, их смех, их внезапная серьезность и, главное, их жизненная энергия, поразительная жизненная энергия избавляют меня от моего ночного телекошмара.

Возвращение.

Вокзальный перрон.

Сообщение Али на моем мобильнике: «Привет! Не забудь о нашей стрелке на завтра: мои оболтусы тебя ждут. Они заканчивают монтаж своих фильмов. Тебе надо это увидеть, они в улете от этого».

Как только отчаявшиеся мамаши вешают трубку, я вновь берусь за телефон, чтобы попытаться пристроить их отпрыска. Обзваниваю коллег: старых друзей, специалистов по безнадежным вопросам, в свою очередь выступая в роли безутешной мамаши. На другом конце провода — веселье: «Ага, вот и ты! Ну да, ты всегда проявляешься в это время!», «Сколько пропусков за год, говоришь? Тридцать семь! Он промотал тридцать семь дней, и ты хочешь, чтобы я его взял? Ты совсем спятил?»