— Он вряд ли сейчас появится, верно? — раздраженно ответил Гриффин. Петерсон никогда не снисходил до объяснений. Он просто раздавал приказы, которые все бросались исполнять. — Мы вернемся позже.

— Я думал, что мы должны…

— Просто делайте, что я говорю, ладно? — Он вытер руки о поясницу, повернулся и пошел к грузовику, стараясь выглядеть властным и скорее надеясь, чем рассчитывая, что студенты последуют за ним. Но когда он обернулся, то увидел, что они встали в круг, преклонили колени и, положив руки на плечи друг другу, возносили благодарственную молитву.

Гриффин почувствовал знакомый укол зависти в паху, странно напоминающий вожделение. Как это замечательно чувствовать себя частью такой группы, отказавшись от цинизма и сомнений. Но его собственный склад ума сформировался много десятилетий назад, в нем не осталось места для послушания и веры.

— Пойдемте, — сказал он, ненавидя себя за просительные нотки в голосе. — Нам пора.

Но они не обратили на его слова никакого внимания и продолжали молиться. Его нетерпение переросло в нечто, напоминающее страх и чувство обреченности. Как он до этого докатился? Натан не рассказал, что случилось с Тофиком и Ноксом, но, судя по шоку, в котором он пребывал, определенно ничего хорошего. Он отослал его раньше других, чтобы с ним не увиделись остальные, но теперь Гриффин нервничал, что тот может столкнуться в гостинице с Клэр. Она не похожа на них и полагается только на собственные суждения. Если она узнает, что действительно произошло несчастье… Господи! Весь карточный домик может сразу рухнуть.

Наконец они закончили и потянулись к грузовику и, все еще под впечатлением от молитвы, залезли в кузов, но ни один из них не сел к нему в кабину. Иногда он ненавидел их за то, что одним своим присутствием они напоминали ему о падении. О проявленной минутной слабости. Во время лекций на первом ряду всегда сидела девушка, не сводившая с него простодушного взгляда голубых глаз. Привлекательные молодые женщины никогда не баловали его нескрываемым вниманием, и его сердце начало биться сильнее. Из лекции в лекцию он постоянно убеждался, бросая взгляд в ее сторону, что она продолжала восторженно смотреть на него. И однажды во время перерыва она пришла к нему в кабинет и села рядом, пододвинув стул. А когда их коленки соприкоснулись под столом, его рука почти сама по себе, будто жила своей жизнью, почувствовала тепло внутренней стороны ее бедра, а кончики пальцев нажали между ног.

Ее пронзительный крик до сих пор звучал у него в ушах, а лицо заливала краска стыда при воспоминании об этом.

Конечно, все его только осудили, а начальница тут же воспользовалась этим предлогом, чтобы уволить: он никогда ей не нравился. И эта мстительная стерва наверняка приложила руку к тому, что все его обращения о приеме на работу оставались без ответа. Откликнулся только Петерсон. «А что мне оставалось делать? — подумал Гриффин с горечью. — Умирать с голоду?»

До него донесся странный звук, перекрывавший шум двигателя. Он убрал ногу с педали газа и обернулся. Они пели в кузове, воздев руки, и на лицах, залитых лунным светом, отражалось благоговение. Настроение у Гриффина испортилось окончательно. Не исключено, что если бы он тоже умел так верить, то хорошенькие женщины не визжали бы от ужаса, почувствовав на ноге его руку.

Кто знает.

Нокс неожиданно проснулся, чувствуя необъяснимый страх. В комнате было очень темно, и только фары редких машин иногда освещали желтые перекладины потолка. Но от этого его беспокойство только усилилось, ибо он не мог понять, где находится и как здесь оказался. Он попытался поднять голову, но шея не слушалась. Он хотел встать, но руки его не слушались. Ему оставалось полагаться только на глаза. Взгляд вверх, вниз, влево, вправо. К предплечью прикреплен катетер. Он проследил взглядом за отходившей от него трубкой и увидел капельницу. Больница. По крайней мере теперь стало понятно, почему он так себя чувствует. Но он понятия не имел, почему здесь оказался.

Проехала еще одна машина, и в свете фар он заметил человека, стоявшего у кровати и смотревшего вниз. Человек вытащил из-под головы Нокса подушку, взял ее за бока и приготовился опустить на лицо археолога, но в это время в коридоре послышался приближающийся стук каблуков по плитке. Человек отпрянул назад и исчез. Стук проследовал дальше по коридору, и опять воцарилась тишина.

Из тени вновь показалась фигура с подушкой в руках. Он опустил ее на лицо Нокса и придавил. До сих пор все происходящее казалось ему чем-то нереальным, вроде кошмарного сна наяву, но, чувствуя, как подушка душит его, он испытал настоящий ужас — сердце отчаянно забилось, посылая с адреналином приток сил. Он уцепился за руки душителя, забил ногами и попытался отвернуть голову, чтобы освободить рот и вздохнуть. Но силы уже покидали его, а голова от нехватки кислорода начала кружиться: он почувствовал, что теряет сознание. Он в отчаянии попытался нащупать лицо нападавшего и задел трубку, опрокидывая капельницу, которая с грохотом упала. И тут же подушку отпустили, и она упала на землю, давая Ноксу возможность судорожно хватать воздух открытым ртом.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел полицейский, сразу включивший свет. Он увидел на полу капельницу, задыхающегося Нокса и выбежал в коридор, громко зовя на помощь врача. Нокс лежал, с ужасом ожидая, что убийца вернется закончить начатое, но вместо него появился доктор с двухдневной щетиной и мутными от усталости глазами. Он поднял капельницу, проверил соединение и снова подсоединил катетер.

— Зачем вы это сделали? — укоризненно спросил он. — Вам просто необходимо поспать хоть чуть-чуть.

Нокс попытался ответить, но язык его не слушался, и он издал только жалобное хрипенье. По щеке покатилась капелька слюны, которую сочувственно вытерла медсестра. Врач проверил пульс и изумленно поднял бровь.

— Приступ паники? Это бывает. Вы попали в серьезную аварию. Но сейчас вы в безопасности. Это больница. Здесь ничего плохого случиться не может. Вам нужно только отдохнуть. Нам всем это нужно. — Он поднял с пола подушку, взбил ее и подсунул под голову Нокса. Затем он удовлетворенно кивнул, подошел к двери и выключил свет, оставляя Нокса на милость незнакомца, желавшего ему смерти.

Нильский паром для машин мало чем отличался от обшитого металлом плота с мотором. Гейл облокотилась на перила и наблюдала за рыбаками, направлявшими свои синие лодки гребками небольших весел, и торжественно проплывающими мимо живописными коврами полей, где выращивались овощи. Коптский монах бормотал под нос, водя пальцем по мелкому шрифту Библии у себя в руках. Ребятишки сидели на борту, свесив ноги и наблюдая, как изредка сверкнет боком проплывавшая рыба. Четыре молодых крестьянина разглядывали Стаффорда, а потом разразились смехом. Но даже это не испортило ему настроения после удачной утренней съемки.

Паром ткнулся в восточный берег, и они, пересев на машину, проехали через небольшую деревушку, стоявшую на холме. Детишки высыпали посмотреть на них, будто никогда раньше туристов не видели. Торговец начищал слюной и тряпкой потерявшие свежий вид лимоны и манго. Они миновали кладбище и по пустынной дороге подъехали к билетной кассе. Ставни еще не были сняты, но под навесом у караулки уже сидели два туристических полицейских, куривших одну сигарету на двоих. Один из них поднялся и подошел к ним.

— Вы рано, — недовольно констатировал он.

— Мы снимаем, — пояснила Гейл. — Вас разве не предупредили?

— Нет.

Гейл пожала плечами. В Египте всегда случалось так. Вы получали разрешение от Высшего совета, от армии, спецслужб, полиции, от тысячи других органов, но никому не приходило в голову сообщить об этом людям на местах. Она подозвала жестом Лили с толстой пачкой документов и предъявила их полицейскому. Тот безучастно посмотрел пару страниц и покачал головой.