Обиженные и разочарованные друзья убитого взяли организацию похорон на себя. Власти инициативу упустили. Когда около 3–4 часов дня гроб с телом Степашина привезли из морга, друзья «вопреки указаниям горкома партии» установили его в саду перед домом невесты в поселке Черноречье. Там жила основная масса рабочих химического завода. В родном доме гроб все равно поставить не могли (узкий коридор), а в разрешенном горкомом Красном уголке — не хотели.

Стихийно у молодых людей созрело решение превратить прощание с другом в митинг протеста. Были написаны и расклеены на видных местах в поселке и на заводе объявления о митинге. Начальство объявления сняло, но подготовка митинга продолжалась.

Большинство этих молодых людей были комсомольцами и, в общем-то, привыкли к тому, что указания горкома не обсуждались, а выполнялись. Однако на сей раз решение власти вызвало неприятие у комсомольцев. Чересчур силен был шок от беспощадного убийства, и слишком несправедливым показалось запрещение установить гроб для прощания в клубе. Люди хотели потребовать у властей защиты, а те, руководствуясь какими-то своими соображениями (может быть, и правильными: не разжигать межнациональной розни), попросту отмахнулись от настроений рабочих.

Митинг уже нельзя было запретить. У гроба Степашина начались стихийные выступления. Инициатива исходила от заслуженных, уважаемых и вполне законопослушных людей.

Уже ночью во время дежурства у гроба близкие знакомые и товарищи Степашина договорились, что если будет запрещено проведение митинга в Черноречье, то гроб с телом они понесут на руках к обкому партии, где и проведут митинг.

Наутро участники ночного разговора сказали об этом решении матери убитого. И она согласилась с ними.

Утром 26 августа стихийная самоорганизация жителей Черноречья и рабочих химического завода продолжалась — стали появляться петиции к властям.

К часу дня в поселок Черноречье прибыло партийное начальство — секретарь обкома КПСС и 4 работников аппарата обкома. Вместе с ними приехали 15 работников милиции, 10 из них были в гражданской одежде. Там же были и сотрудники КГБ. Следует сказать, что оперативная группа сотрудников КГБ под моим руководством уже прибыла в Грозный. От МВД почти в одно время с нами приехал заместитель министра генерал-полковник С. Н. Переверткин.

Секретарь обкома запретил митинг перед выносом тела. Тогда собравшиеся вспомнили о ночном плане друзей Степашина. В толпе начались разговоры, что надо идти к обкому и там устроить митинг.

Обстоятельства этому благоприятствовали. Мать Степашина собиралась уехать к родственникам в Горький (ныне Нижний Новгород) и хотела, чтобы за могилой его был присмотр. Поэтому решила похоронить сына на городском кладбище Грозного — там находилась могила тетки невесты и было кому ухаживать за могилой Степашина. Дорога на городское кладбище из Черноречья (окраина Грозного) проходила близко от центральной площади.

При выносе гроба с телом убитого собралось до тысячи жителей поселка. На кладбище отправилось около 200 человек.

Траурная процессия тронулась в путь в 15 часов 30 минут. Ей предстояла дальняя дорога: 10 километров от Черноречья до центра Грозного и оттуда еще 5 километров до городского кладбища. Организаторы и участники похорон имели твердое намерение сделать остановку около обкома КПСС и провести траурный митинг там.

26 августа гроб с телом Степашина его товарищи понесли сами, на руках. От всех предложений похоронной комиссии завода и работников милиции везти гроб на машине участники процессии категорически отказались.

В пути процессия обрастала новыми людьми. Она постепенно превращалась в античеченскую демонстрацию. Раздавались угрожающие выкрики. Наибольшую активность проявляла пожилая женщина, член КПСС с 1927 года. Она же постоянно призывала идти к обкому.

Обком, со своей стороны, сделал все для того, чтобы направить траурную процессию в обход центра Грозного. Подступы к центральной площади были перекрыты нарядом милиции и автомашинами.

Некоторые участники похорон возмущались и кричали: «Почему не разрешают нести гроб там, где хочется?» Наконец, группа женщин, около 50 человек, побежала вперед, обогнала идущих с венками, прорвала оцепление милиции и с криками повернула толпу на улицу, ведущую в центр. Дальше толпа женщин (до 300 человек) шла впереди и не давала милиции перекрывать подступы к центру города. Около продовольственного рынка кто-то из женщин стал звать народ на митинг.

К 5 часам вечера похоронная процессия, обросшая множеством случайных людей (за гробом шло уже около 800 человек), подошла к обкому. Там организаторы и участники похорон потребовали открытия траурного митинга и выступления на нем руководителей.

Площадь была запружена людьми — собралось около 4 тысяч человек (один из участников событий, оказавшийся на площади несколько позже, говорил уже о 6–7 тысячах). Было много пьяных, а также воров и хулиганов, которые присоединились к похоронной процессии на рынке. В собравшейся толпе носились разные слухи. Когда мать покойного упала в обморок, распространилась молва, что она от перенесенного горя умерла. Постоянно раздавались выкрики и призывы к расправе над чеченцами.

Чернореченцы, наконец, поддались на уговоры властей, перебрались от здания обкома на площадь Орджоникидзе и оттуда, уже на машинах химического завода, отправились на кладбище. На церемонии погребения присутствовал один из секретарей обкома. Все прошло спокойно. Вероятно, участники похорон и сами были напуганы произведенным эффектом. Их отвезли в Черноречье. Там на улице были установлены столы и устроены поминки.

Никакого участия в массовых беспорядках чернореченцы не принимали, состава преступления в их действиях не было.

На площади же у обкома осталось большое количество обывателей, не имевших никакого отношения к похоронам, пьяных и хулиганов, пришедших с рынка. Там же вертелось много подростков 15–16 лет, а также учащихся ремесленного училища, известных в городе своими хулиганскими выходками.

Толпа продолжала требовать открытия митинга и выступления секретарей обкома КПСС. В конце концов митинг возник стихийно. На нем прозвучали уже не только античеченские, но и антисоветские мотивы, недовольство Хрущевым и его политикой, даже призывы к забастовке.

Толпа, собравшаяся на стихийный митинг, поначалу готова была к диалогу с властью и выдвижению осмысленных политических требований. Однако ближе к ночи зеваки и любопытные, то есть более здравомыслящая публика, отправились по домам. А агрессивная и незаконопослушная часть толпы откололась от митинга и начала штурм обкома. Привлеченная для усиленной охраны здания группа работников милиции действовала вяло.

Ворвавшись в здание, бунтовщики «бесчинствовали, открывали служебные кабинеты, искали секретарей обкома». К полуночи милицией и подразделением войск МВД обком был очищен от хулиганов. Но толпа наиболее агрессивных и подогретых спиртным людей не расходилась. Во втором часу ночи оцепление было снова прорвано, и нападавшие рванулись в здание.

Главной ударной силой была молодежь во главе с известными местными хулиганами — учащимися ремесленного училища. Поснимав с себя поясные ремни и взмахивая пряжками, они бессмысленно носились по коридорам и кабинетам, вряд ли отдавая себе отчет в том, зачем они это делают.

Силами милиции и КГБ здание было вновь очищено от хулиганов. К трем часам ночи утомленная толпа разошлась, а мелкие группы были рассеяны. Милиция задержала 20 человек, в основном пьяных, 11 из них посадили в камеру предварительного заключения. После выяснения личности всех отпустили. Милицейское начальство, полагая, что общественный порядок наконец восстановлен, успокоилось.

К 10 часам утра на площади вновь собралась большая толпа. Раздавались выкрики с требованием вызвать представителей из Москвы. Все сотрудники обкома КПСС, в том числе секретари, как обычно явились на работу, в это же время в обкоме находились секретарь горкома и руководители МВД республики. В 10 часов утра часть собравшейся толпы, несмотря на уговоры, оттеснила охрану и через главный подъезд ворвалась в здание.