Я вызвал начальника хозяйственного отдела, и он действительно подтвердил, что на балансе управления имеется квартира, о которой мне говорил первый секретарь обкома партии.
Квартира размещалась на улице Петра Лаврова. Мы пришли на квартиру. Ключи, естественно, были. Но как мы ими ни вертели в замках, дверь не открывалась. Тогда вызвали одного из наших специалистов, мастера, перед которым любой профессиональный «медвежатник» вряд ли устоял бы. А я уже был со своей супругой, она приехала и тоже захотела посмотреть квартиру. Гляжу, а с мастера сошло уже семь потов, а воз и ныне там. Он мог открыть любой сейф, а дверь квартиры не поддавалась. Дверь была обшита металлом и снаружи, и изнутри. Я ему говорю: «Вы сильно волнуетесь, давайте я пойду в управление, а когда откроете, то позвоните мне». Спустя час мастер позвонил и сказал, что открыл. Секрет двери оказался в потайном замке, который находился в верхнем углу двери. Это была узкая щелочка, только при открытии которой остальные замки приходили в рабочее состояние.
Когда я зашел в квартиру, то поразился тому, какая она была большая: 6 комнат, одна из них гостиная. Помимо основного, в квартире имелся черный ход с кухни во двор. Отопление было паровое и печное. Мне говорили потом, что до революции здесь жил высокопоставленный царский чиновник.
Квартира оказалась совершенно пустой. Надежда Павловна отказывалась въезжать в нее. Мебели у нас было немного, и столько комнат нам было совершенно ни к чему.
Я позвонил Ф. Р. Козлову и сказал, что эта квартира рассчитана на очень большую семью, а нас всего трое (старший сын остался в Москве). Он мне ответил буквально: «Слушай, ты, ЧК! Это квартира традиционно руководителей органов госбезопасности города Ленинграда. Мы никого туда вселять не будем. Это твоя квартира, а мебель купишь, зарплата тебе позволяет».
Ленинград по своим масштабам являлся настоящей республикой. Это был высококультурный экономический и политический центр. Ознакомившись с городом и его пригородами, я был поражен его величием, исторической значимостью, великолепием архитектуры.
Через два месяца в Ленинград приехала комиссия из центрального аппарата КГБ инспектировать управление. При подведении итогов прибыл председатель КГБ И. А. Серов. Особое внимание, по мнению комиссии, нужно было уделить агентурной работе, особенно в ленинградском порту и на предприятиях оборонной промышленности. По завершении работы комиссия сделала некоторые выводы, в частности, что процесс восстановления работы органов госбезопасности в Ленинграде шел активно. Конечно, был выявлен и ряд недостатков, которые нужно было исправлять.
Как член бюро Ленинградского обкома партии я был занят и партийной работой. Приходилось ездить в районы. Я старался совмещать свою профессиональную деятельность с партийной.
Продолжительное и сложное время у нас занял период, когда произошла широкая амнистия репрессированных в 1937–1939 годах. В Ленинград стали возвращаться и троцкисты, и зиновьевцы, и правые, и левые, и националисты. Их оказалось очень много. Меня включили в созданную специальную комиссию (сначала я был ее председателем), в которую еще входили прокурор области, начальник особого отдела Ленинградского военного округа, представитель от торговли и т. д. Кстати, торговые работники нужны были для выдачи амнистированным на первом этапе самого необходимого.
Трудности были огромные. Вновь прибывшим бывшим заключенным, помимо восстановления в правах, требовалось в первую очередь предоставить жилье.
В Ленинграде проходил закрытый процесс по делу В. С. Абакумова. Я с ним был знаком с 1941 года. По сути, он был моим начальником. Когда я работал в особом отделе Западного фронта, Абакумов являлся начальником Управления особых отделов НКВД СССР.
Во время суда он держался мужественно, но когда огласили приговор, как-то обмяк. Приговор военного трибунала был более чем строг. Высшая мера наказания без права обжалования. Причем исполнение немедленное, без права пересмотра дела. На совести Абакумова было немало невинных жертв, расстрелянных или посаженных в тюрьмы по его приказу.
В январе 1956 года мне позвонил Серов и сказал, что я назначен заместителем председателя КГБ при Совете Министров СССР. Я спросил, кому сдавать дела. Серов ответил, что мне на замену едет Миронов, бывший заместитель начальника 3-го Главного управления КГБ СССР. Попал он в органы по партийной линии и был в очень хороших отношениях с Л. И. Брежневым, еще в бытность последнего первым секретарем Днепропетровского обкома партии. По сути дела, мы были земляки. Забегая несколько вперед, скажу, что Миронов пытался меня ввести в круг Л. И. Брежнева. Предложил мне пойти на какой-то вечер, по сути дела, пьянку высокопоставленных партийных чиновников. Я отказался, на что он сильно обиделся. Но я имел уже информацию о ближайшем круге Брежнева и посчитал для себя ненужным заводить с ним близкое знакомство.
Узнав о моем новом назначении, Ф. Р. Козлов поздравил меня. Я ему сказал, что уезжаю с большой неохотой, так как мне сильно понравился Ленинград. Козлову тоже не хотелось, чтобы я уезжал. Мы за короткий срок хорошо сработались.
Приехав в столицу, я пришел к И. А. Серову и доложил о своем приезде. Председатель принял меня хорошо. В короткий срок обещал помочь с квартирой, которую вскоре я получил в районе Лубянки, недалеко от места работы.
С И. А. Серовым я встречался еще во время войны. Серов был заместителем Г. К. Жукова по гражданской администрации в Германии. Помимо этого Серову была поручена борьба с аковцами, которые сильно активизировались ближе к окончанию войны в западной части Белоруссии. Серов приезжал в Белоруссию из Берлина для ознакомления с этой проблемой на месте. Я, нарком внутренних дел, соответственно, докладывал ему оперативную обстановку. Помню, Минск в это время подвергнулся сильной бомбежке со стороны гитлеровцев. Дом, где первоначально должен был разместиться Серов, был разрушен, и только стечение обстоятельств (Серов задержался в наркомате) спасло ему жизнь.
Серов был деятельным и довольно смелым человеком. Он мог запросто принять участие в ликвидации националистической банды. О его личной смелости свидетельствует и эпизод во время венгерских событий 1956 года: во время обстрела неизвестными демонстрации в Будапеште он не покинул площадь, а под пулями пытался прекратить начавшуюся панику.
Серов вопросы решал быстро, в том числе и самые сложные. Дела у него не залеживались.
Серов был человеком Хрущева. На Украине в период репрессий 1930-х годов Серов вместе с Хрущевым и прокурором Руденко составляли «тройку», и на их совести немалое количество ни в чем не повинных жертв.
Кончил он плохо. Будучи на посту начальника ГРУ, в связи с арестом Пеньковского, с которым был близок (Пеньковский возил в служебную командировку в Англию жену и дочь Серова), был снят с должности, разжалован с генерала армии до генерал-майора и назначен заместителем командующего Приволжским военным округом. Потом оказался в Средней Азии. Вскоре его исключили из партии, но генеральскую пенсию оставили. Я думаю, Хрущев по старой памяти дал ему военную пенсию.
Из всех заместителей председателя КГБ опытней всех был, на мой взгляд, П. И. Ивашутин. Он и Лунев являлись первыми заместителями. Лунев был выходцем из партийной среды. Опыта работы не имел вообще. Я по значимости считался третьим.
Несколько слов хочется сказать о Н. С. Хрущеве. Я в качестве приглашенного присутствовал во время его доклада на XX съезде партии. Доклад его всех шокировал. Я не был исключением. Последствия этого выступления пришлось расхлебывать органам государственной безопасности, в частности мне, во время тбилисских событий.
В мою бытность начальником Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области Хрущев дважды приезжал в Ленинград. Собирал совещание актива. Потом ездил по колхозам. Я вместе с руководством обкома сопровождал его. В одном большом хозяйстве Хрущев поднял вопрос о посеве кукурузы. Председатель колхоза пытался объяснить ему, что климат Ленинградской области не пригоден для этой сельскохозяйственной культуры. Но Хрущев рассердился и сказал, что сеют кукурузу и в более северных районах. Самодуров и карьеристов хватало. Некоторые из них рапортовали, что посадили кукурузу за Полярным кругом. Хрущев наказал колхозникам, чтобы в следующем году у них была одна кукуруза. На что они беспрекословно согласились.
