Он явно не ожидал такого участия от командира тяжелого крейсера, который представлялся ему холодным и равнодушным педантом, меньше всего думающим о своих подчиненных.

— Тогда — все,— подвел итог Кранке.— Можете идти, Ханефельд.

Командир «Шеера» тепло пожал руку лейтенанту и приказал рассыльному отвести Ханефельда в кают–компанию, где молодой офицер наконец–то мог поесть настоящей картошки.

Во второй половине дня, когда с «Шеера» спускали шлюпки, чтобы отправиться на «Дюкьезу» за продовольствием, внезапно зазвучали сигналы боевой тревоги, и люди разбежались по своим местам. На горизонте были обнаружены верхушки чьих–то мачт.

Германские корабли стали расходиться в разные стороны. «Нордмарк» вел на буксире «Дюкьезу», у которой кончился уголь. Катер с «Шеера», который уже некогда было поднимать на борт, волочился на буксире за «Дюкьезой», как собака на поводке.

«Шеер», мгновенно приведенный в боеготовное состояние, набирая ход, пошел навстречу появившимся мачтам. Настороженные глаза сигнальщиков впились в горизонт. В дрожащей дымке тропического дня силуэт неожиданно появившегося корабля напоминал небольшой авианосец. Корабли шли теперь сходящимися курсами.

— Этого не может быть,— отреагировал старший артиллерист капитан второго ранга Шуман, услышав предположение, что это авианосец.— Впереди авианосца всегда идет охранение.

— Возможно, охранению пришлось уйти для выполнения какого–нибудь важного задания, и он остался один,— возразили ему.

— Посмотрим,— пожал плечами Шуман, поднимая бинокль.— Будем надеяться, что это так.

Однако вскоре дискуссия закончилась, поскольку выяснилось, что это «Тор», ушедший накануне, возвращается в «Андалузию».

— Смотрите,— прокомментировал Кранке,— как горячий воздух искажает изображение. Я тоже принял его за авианосец.

— Тревоге отбой! — раздалась команда.

Прерванные работы возобновились. Лейтенант Энгельс с рабочей партией прибыл на танкер «Сторштад», чтобы заменить лейтенанта Ханефельда и его матросов. Они доставили на судно несколько тысяч яиц, свежие овощи и мешки с картошкой. Другие необходимые в плавании предметы снабжения были получены из бездонных трюмов «Нордмарка». В свою очередь, на «Нордмарк» было перекачано топливо, которое захваченный танкер вез в Борнео. Специалисты с «Шеера» и «Нордмарка» исследовали его и нашли отличным, готовым к использованию без какой–либо дальнейшей очистки.

День пролетел в беспрерывной тяжелой работе. Лейтенант Ханефельд, отдохнувший и посвежевший, снова появился на палубе своего танкера. На «Сторштад» была переведена еще одна группа пленных, и по просьбе Ханефельда Кранке усилил призовую команду захваченного танкера.

На танкере теперь находилось около шестисот пленных, половину которых составляли англичане. Это были бывалые и храбрые моряки, и надзор за ними представлял отнюдь не легкую задачу, поскольку не было никаких гарантий, что британские моряки смирились со своим нынешним положением. Содержались пленные, мягко говоря, не в очень хороших условиях. Офицеров разместили в носовых кубриках, а матросов — в носовом трюме. Электрическое освещение и там, и там вырубили, вентиляцию перекрыли, чтобы пленным не пришло в голову подавать какие–либо световые сигналы. В течение дня тропическое солнце так нагревало помещения, что температура там стояла, как в печи.

— Мне жаль содержать вас в подобных условиях, — объяснил Ханефельд английским морякам.— Однако частично подобные условия отражают мое уважение к вашей доблести и готовности на все. Видите ли, мне совсем не хочется закончить свою карьеру в каком–нибудь вашем порту в качестве военнопленного или отправиться на дно от торпеды нашей немецкой подводкой лодки, если она увидит ваш флаг. Поэтому мне кажется, что все принятые мною меры предосторожности являются просто необходимыми.

На обратном пути Ханефельд часто по ночам открывал крышки люков, чтобы проветрить трюм с пленными, а иногда даже разрешал им прогулки небольшими группами по верхней палубе.

Что касается капитанов потопленных «Пингвином» судов, то они жили в каютах, располагавшихся по левому борту надстройки, где за ними было легко наблюдать германским часовым. Среди них был и генерал Армии Спасения, захваченный на одном из судов.

— Это настоящие мужчины,— объяснял Ханефельд своим подчиненным.— Они сидят взаперти без табака и виски, не жалуясь. При других обстоятельствах я бы с удовольствием провел с ними вечерок–другой на Рипенбаке в Гамбурге, чтобы набраться опыта.

Кроме суровых мужчин, на судне находились семь женщин, за которыми также необходимо было приглядывать. Большинство были пожилыми, но одной — дочери английского генерала — было всего двадцать семь лет, и она была очень хорошенькой, особенно с точки зрения мужчин, находившихся уже несколько месяцев в плавании.

И наконец, на судне находился норвежский экипаж «Сторштада», живший в кормовой части судна. С норвежцев было взято слово, что они не причинят никакого вреда судну и немецкой призовой команде. Некоторые из них вызвались даже стоять обычные вахты, чему Ханефельд очень обрадовался, так как это высвобождало его людей для выполнения охранных функций. Под надзором Ханефельда норвежские штурманы и рулевые вели судно, а механики под надзором двух немецких унтер–офицеров несли вахту в машине. Кооперация между немцами и норвежцами была вежливой и надежной, так что Ханефельд дал им слово, что по прибытии в Германию он приложит все усилия, чтобы норвежская команда была освобождена и имела возможность вернуться на родину. Действительно, вернувшись в Германию, Ханефельд сдержал свое слово, хотя сделать это оказалось гораздо труднее, чем он ожидал.

Когда «Сторштад» был захвачен «Пингвином», на нем оборудовали минный погреб, который сейчас использовался для содержания неевропейских пленных. В погребе была представлена вся Азия: китайцы, малайцы, бирманцы, индонезийцы и индусы всех оттенков и сортов. Черная Африка была представлена неграми из английских и французских колоний.

Все они были доставлены в Германию, и их дальнейшая судьба неизвестна.

К 7 января 1941 года «Адмирал Шеер» находился в плавании уже семьдесят семь суток. Если при выходе из Готенгафена о целях и задачах рейда знал только командир корабля, то теперь о них знали все находящиеся на борту. Терпение — это главная добродетель командира рейдера и его экипажа. Сутками подряд можно не видеть ничего вокруг, кроме бегущих по небу облаков и бегущих по океану волн. Но при этом нельзя расслабляться ни на секунду.

Но, зная все, экипаж «Шеера» по–прежнему не знал ничего. Корабль резал океанские волны, но никто не догадывался, что Кранке решил выйти на судоходные пути в Гвинейском заливе. Эта оперативная зона, к сожалению, находилась в неприятной близости от английской военно–морской базы на острове Святой Елены, а потому, чтобы уменьшить риск, следовало войти туда под прикрытием темноты. Но, с другой стороны, действуя в темноте, вполне можно было перепутать торговое судно с военным кораблем противника со всеми вытекающими отсюда последствиями. Другими словами, шахматная партия продолжалась, требуя тщательного обдумывания каждого своего хода и вероятного хода противника. Служба радиоразведки доложила Кранке, что на острове Святой Елены стоит английский авианосец «Гермес», а возможно, и еще несколько тяжелых боевых кораблей. Кранке решил потерять немного времени и закамуфлировать «Адмирал Шеер» таким образом, чтобы его невозможно было узнать, а тем более, точно опознать, надеясь, что английские боевые корабли и торговые суда примут «Шеер» за своего. 14 января матросы раскрасили борта и надстройки «Шеера» по всем законам импрессионизма, коренным образом изменив его внешний вид.

Вечером машины «Шеера» вновь заработали, и корабль с северо–восточного курса повернул на восток, направляясь в Гвинейский залив. 17 января рейдер вышел на главный судоходный путь, ведущий из Кейптауна.