– Дьявольщина! А ты подумала, какая будет огромная аудитория, если передача выйдет удачной? А Руди совсем неплох. Да масса людей по всей стране умирает как хочет, чтобы у них в доме появился проповедник. На улице дождь, в церковь идти лень – надо бриться и одеваться, вот и смотри службу из собственной постели, если пожелаешь! Руди очень неплох, он будет захватывать людей, – его глаз закрылся. – Боже, как я устал; Сиб, дай ему время.
– А что мы с этого будем иметь?
– Зрителей…
– Это не много. В религиозную передачу рекламу не сунешь.
– Пожертвования. Другой… в сторону… отчаяние… – слезы полились из-за закрытых век. – Больше ничего не могу. Как же это здорово, соединять слова, как все люди. Теперь не могу больше. Уходи.
Сибилла встала, толкнула свое кресло.
– Поспи немного. И скажи своему дружку, чтобы убирался сегодня же вечером. Если ты убедишь меня запустить религиозную передачу, то я подыщу кого-нибудь более подходящего к стилю нашей программы.
Эндербай разлепил свой здоровый глаз и уставился на нее.
– Пожертвования. Мы возьмем часть оттуда.
Она помолчала.
– И сколько же?
– Руди говорит – пятьдесят на пятьдесят. Вернемся к этому позже.
– Сколько он может принести?
Эндербай пожал одним плечом.
– Робертс, говорят, получает миллионы.
– Но сколько твой-то дружок получал?
– Он никогда не участвовал в телепередачах.
– А сколько он имел в церкви?
– Черт побери, да отстань ты, Сиб! Я хочу дать ему шанс, он мне нравится! Дай ему полчаса в неделю, час, может быть. Что тебя так волнует? Эфир не так легко заполнить, тем более, если мы будем расширяться… Ты ведь все сделаешь, ладно? Больше часов. Сделаешь? Вспомни, я говорил тебе…
– Я рук не покладаю! – внезапно взорвалась Сибилла. – На мне вся работа! Я принимаю все решения!
– Помол… – Эндербай силился выговорить что-то, подбородок его был весь мокрый от слюны. – Кто тут владелец?…
– Ты! – она глубоко вздохнула. Он может протянуть долго, так говорит Руди, но доктора уверяют в обратном. – Прости меня, Квентин. Разумеется, мы собираемся расширяться, как ты и хотел, я ничего не забыла. У нас будет пятнадцать, может быть, шестнадцать часов. Где бы я сейчас была, если бы не твои планы и расчеты? Я просто делаю все, что могу, пока ты не встанешь на ноги, и тогда мы расширимся до еще большего количества часов. Когда ты еще немного окрепнешь, я принесу тебе все, что наработала за это время, только скажи, когда.
– Не теперь, – с трудом произнес Эндербай. – Ты хорошая девочка. Ты ведь дашь Руди его религиозную передачу?
– А что с девушкой? Лили? Она тоже будет участвовать?
– Она уехала. В какой-то пансион, не помню. Ну а Руди? Получит он передачу?
Она на секунду задумалась. Это слишком занимает его. Зато Доминуса работа отвлечет от Квентина, будет поменьше кружить над ним. А она избавится от него после смерти Квентина.
– Сиб! Получит, правда ведь?
– Да, – сказала она.
– В какое время?
– В воскресенье, скорее всего. Могу предложить ему передачу в полдвенадцатого утра или в половине седьмого вечера, сразу после новостей.
Он опять вздохнул.
– Я не знаю, когда лучше? Посоветуйся с ним самим, – он закрыл здоровый глаз и замотал головой по подушке, издавая похожий на смех лай. – Крошка Сиб! Заполучила вероучителя, сама не зная как. Опусти кровать.
Сибилла повернула рукоятку под матрасом. Потом наклонилась и коснулась щекой его лба.
– Вечером я ухожу, и как жаль, что тебя не будет рядом! Мне неуютно без тебя. Увидимся завтра.
– Скажи, чтобы Руди вернулся.
Когда-то он хотел знать, куда она уходит и что она собирается делать, час за часом. Теперь ему был нужен только Доминус.
«Но не может же это длиться вечно, он должен убраться отсюда!» Думая об этом, Сибилла вышла к До-минусу, дожидавшемуся в приемной Эндербая.
– Воскресенье, утром или вечером, – бросила она отрывисто. – И как только ты получишь аудиторию…
– …паству, – с улыбкой поправил он.
– …толпу людей, сидящих перед тобой!… Чтобы все выглядело убедительно, мы подумаем о контракте. Не заставляй Квентина ждать.
Она обошла его, миновала холл и вошла в собственную приемную. «Он не может здесь больше оставаться. В тот день, когда Квентин умрет, Руди Доминус вылетит отсюда».
Впервые о Руди Доминусе Ник услышал в марте, через восемь месяцев после телепремьеры его богослужения, когда Сибилла явилась в Калифорнию на пятилетие Чеда.
Она сидела на софе, Чед прижался к ней, и ее рука рассеянно охватывала его плечи. Он сидел осторожно, едва касаясь матери, но не прижимаясь к ней: он знал, что иначе она может рассердиться, и предпочитал не нарушать неписаных правил.
– Ник, отужинай с нами, – предложила Сибилла.
Чед так и знал, что она скажет это, она всегда так говорила.
– День рождения Чеда нужно праздновать семейно.
Ник взглянул на Чеда.
– А что ты скажешь?
– Давайте все вместе, – сказал Чед, зная, что этого хочет Сибилла, и она отблагодарила его, легко сжав ему плечо.
– У меня же есть для тебя подарки, – вспомнила она. – Сейчас хочешь получить или после ужина?
– Пожалуй, Сейчас, – спрыгнул с софы Чед. – Можно, я принесу их?
– Они в самом большом моем чемодане. Можешь открыть его, но не бери ничего, кроме свертков.
– Ладно, – обиженно ответил Чед и выскочил из комнаты.
– Как он вырос, – повернулась к Нику Сибилла. – Ты всегда знал, что с ним нужно делать. И он так похож на тебя.
– Волосы у него твои.
– А глаза твои. И рот тоже. И такие же, как у тебя, длинные пальцы. Такой чудесный мальчишка, мне даже не верится, что это мой сын. Ему нравится ваш новый дом?
– Да мы уже год живем в нем. Да, ему нравится. И школа, и друзья, которых он здесь завел.
– Просто потрясающе, как невероятно здорово ты все здесь устроил, – она разглядывала большую квадратную гостиную с мягкой мебелью, обитой кожей и замшей, двумя огромными персидскими коврами, с известными картинами Джорджии О'Киф и скульптурами Джиакометти, которые он коллекционировал. Дом был роскошен той простотой, которая только подчеркивала роскошь.
– Все это – и экономку, которая помогает Елене, и своих рабочих, и живопись… и ты все еще считаешь это само собой разумеющимся? Кто-нибудь может считать само собой разумеющимися двести миллионов долларов?
– Расскажи мне лучше о своем телевидении. На Рождество ты говорила, что ты работаешь над новыми передачами, что у вас появилось больше часов.
– Да тут всего так много, – сообщил Чед, вваливаясь в комнату с грудой ярких упаковок.
– По одному на каждый твой год, – подтвердила Сибилла.
– Ты сам распакуешь их? – спросил Ник, – или тебе нужна помощь?
Чед засмеялся:
– А тебе нравится открывать подарки.
Засмеялся и Ник.
– Это правда. Ладно, день рождения-то твой, валяй, распаковывай. А мы просто посмотрим.
– Ладно, – счастливым голосом проговорил Чед и занялся первым свертком.
Сибилла попыталась продолжить беседу, но Ник поднял руку, призывая ее к молчанию, и они стали наблюдать, как Чед разворачивает бумагу.
«Вся семья в сборе», – горестно подумал Ник. Эта мысль болезненно отозвалась у него в сердце.
Чед отшвырнул прочь оберточную бумагу и раскрыл большую коробку. Аккуратно разложенные по отделениям, там лежали сферы, моторчики, провода и какие-то совсем диковинные штуки, так что он озадаченно воззрился на них, разбирая надписи.
– Что это такое и как оно работает? – спросил он.
– Мы соберем это вместе, – пообещал Ник. В одну секунду он увидел, как нужно соединить все эти разрозненные части, и тут же оказался на полу рядом с Чедом. – Мы здесь с тобой придумаем одну замечательную вещь, ты будешь просто в восторге, – он оглянулся на Сибиллу. – Отличный выбор!
– Спасибо, – быстро сказал Чед. Он подошел к Сибилле, протягивая руки, и, когда она нагнулась, поцеловал ее. – Большущее спасибо. Это будет так здорово!
