В приливе радостного возбуждения она подумала, что наконец-то добилась своего и продемонстрировала всем свои способности.

– Прекрасно, – снова повторил режиссер. Он суетился возле нее, стараясь убрать тянувшийся сзади нее провод. – Никогда не видел, чтобы такое количество новостей было втиснуто в рамки одной программы. Передача ни на минуту не снижала темп и при этом оставалась интересной. Какая прекрасная мысль была использовать сюжет об этом парне из Югославии! И как тебе только удалось уговорить его дать интервью?

Понемногу радостное настроение Сибиллы стало улетучиваться. Она вдруг поняла, что все говорят о передаче и никто – о ней.

– Прекрасная передача, – сказал один из кинооператоров, в то время как Сибилла пыталась отстегнуть свой микрофон.

Но когда, проходя мимо второго кинооператора, она услышала фразу «передача пролетела прямо на одном дыхании», у нее опустились руки, и настроение вконец испортилось.

– Это замечательно, – похвалил Сибиллу редактор, встретившись с ней в коридоре.

– Ты действительно очень удачно подобрала и скомпоновала сюжеты для передачи, – заметил помощник режиссера, встретив ее, когда она выходила из отдела последних новостей.

– Для первого раза неплохо, – сказал Эндербай, встречая Сибиллу на пороге ее офиса.

– Что-нибудь было не так? – спросила Сибилла.

– Почему ты спрашиваешь? – ответил Эндербай.

– Я просто не знаю. Все ходят вокруг да около. Каждый считает своим долгом сообщить мне, какую замечательную передачу я сделала, но никто и словом не обмолвился о том, как я справилась с ролью ведущей.

– Вот ты о чем, – сказал он, положив ногу на ногу. – Я полагаю, что они заметили что-то неладное.

– Что? Что они заметили?

– То… Тебе еще рано выступать в роли ведущей. Я тебе это говорил.

– Что это, черт возьми, значит?

– Значит то, что ты слышала. Ну ладно, детка, хватит валять дурака. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты не умеешь вести передачу, по крайней мере, пока не научилась. Вот если кому-нибудь понадобится ведущая, читающая текст так, как это делаешь ты, твоя кандидатура будет первой.

– Как я читаю?

– Ты читаешь так, как будто присутствуешь на панихиде. Как учитель, читающий нотации неудачникам и слабоумным. Ты не беседуешь, ты постоянно что-то объясняешь. Ты хотела получить прямой ответ – ты его получила. У тебя совершенно нет контакта с телезрителем. Ты ведешь себя так, как будто бы его вовсе не существует. Ты улыбаешься, в то время как глаза твои остаются холодными. На экране я вижу жесткую, без каких-либо признаков женственности функционерку с ледяным взглядом. Все дерьмо, Сиб, вместе с твоим репетиторством…

– Не называй меня, Сиб! Сколько тебе раз можно говорить об этом?

Пожав плечами, он продолжал:

– Когда-нибудь ты чуть-чуть оттаешь, и у тебя все получится. Это именно то, над чем тебе придется поработать, начиная уже с завтрашнего дня. Может быть, ты и научишься тому, как надо это делать. Ну, а пока этого не произошло, придется подыскать другого ведущего.

– Но что мне сейчас делать?

– Никто тебя не ограничивает во времени. Поработай над собой еще немного, а потом посмотрим, что из этого получится.

– Какой срок?

– Шесть месяцев. Это больше, чем я давал когда-либо и кому-либо из нанятых мною на работу людей. И вообще думай об этом поменьше: мне не нужна в постели телезвезда, и мне все равно, будешь ты появляться на экране или нет, я тебя и без того люблю. Чертовски глупо получается, однако: великолепный продюсер – и заниматься такой ерундовой работой, как ведущий. Чушь какая-то.

– А для меня не чушь, – ответила она, переходя на шепот. – Я попытаюсь еще раз.

Эндербай встал и, крепко обняв ее, сказал:

– Иногда бывает, что ты своими амбициями и жадностью выводишь меня из терпения, но иногда я просто в восторге от тебя. Рядом с такой молодой и сексуальной женщиной чувствуешь себя полным сил, и даже умирать не хочется. Тебе повезло, что ты встретилась со мной; не многие мужчины моего положения и возраста смогли бы найти с тобой общий язык.

– Это не везение, а умение, – постаралась отшутиться Сибилла. – Я всегда искала сильного мужчину, и я его нашла.

Все очень просто: в ее неудаче виноват Ник. Она ведь почти умоляла его приехать в Нью-Йорк по случаю премьеры новой ее передачи, но он отказался, сославшись на занятость. Ему следовало быть здесь, рядом с ней, чтобы она могла видеть его дружеские глаза и чувствовать его поддержку, тогда она, несомненно, лучше бы справилась со своей первой ролью. Он виновник ее провала! Ник и Валери, вечно они делают ей гадости.

– Ну, а сейчас что случилось? – забеспокоился Эндербай. – Опять ты о чем-то задумалась. Мне всегда очень трудно понять, что ты в такие минуты обмозговываешь, но я догадываюсь, что это не очень приятные размышления.

– Я думаю о том, что нам лучше поехать домой и переодеться. На девять часов у нас назначена встреча с супругами Дурхэмс в отеле «Плаза».

– Дурхэмс? Какие еще, к черту, Дурхэмс?

– Понятия не имею. Ты сам назначил встречу, сказал, что посидим с ними на благотворительном вечере, посвященном сбору средств для лечения раковых заболеваний.

– Да, это нужно. Сама она является организатором этого фонда, а он собственником небольшой телевизионной станции. Такой страшный зануда, но она чертовски красивая женщина. Давай пораньше приедем сегодня домой.

– Хорошо, – привычно ответила Сибилла. – Пока мы там будем находиться, выйдут свежие выпуски газет, и мы почитаем, что там напишут о моей передаче.

– Какая ты скорая! Отзывы о передаче появятся только в утренних публикациях. Выбрось ты из головы эту передачу! Завтра будет полно времени для знакомства с отзывами.

Сибилла ничего не ответила. Лучше уж оставить за ним последнее слово, чем спорить с этим не желающим понять ее упрямцем. У нее сложилось мнение, что они общались с ним гораздо больше всех остальных женатых людей; они обсуждали даже дела телестанции, уже Созданные и перспективные передачи, переустройство их апартаментов – исключительно всех комнат, кроме спальни Эндербая, которую, по его настоянию, оставили в прежнем виде. Они также обсуждали своих знакомых.

Эндербай любил посплетничать. Он поносил каждого, кто попадался ему на язык, и делал это, изощряясь в ядовитых выражениях, подобных тем, которые Сибилле довелось уже однажды слышать во время их совместного посещения галереи и в то первое ночное свидание. Рассказы его изобиловали историями столетней давности о семейных междоусобицах и брачных союзах, о банкротствах и разводах, убийствах и самоубийствах, о судебных разбирательствах и даже иногда о счастливых браках. Но добрым рассказам он посвящал очень мало времени, поскольку они были не по нутру его злобной натуре.

Он нашел в Сибилле родственную душу; это и сделало брак этих двух злобствующих людей вполне сносным. И, кроме того, она получала огромное удовольствие от его лившихся как из рога изобилия извращенных характеристик. Вскоре после того, как она познакомилась с его окружением и с теми людьми, общение с которыми у него было редким, она стала платить ему той же монетой. К тому времени, когда стаж их семейной жизни составил год, они, бывало, забегали домой на минутку, чтобы переодеться для очередного выхода в свет и между делом посудачить о тех, с кем довелось встретиться за день. Ну а уж после возвращения с вечеров, благотворительных встреч и вернисажей у них появлялось гораздо больше пищи для перемывания костей. Часто Сибилле удавалось перехитрить Эндербая, разговорив его до такой степени, что он после долгих пересудов утомлялся, и единственным его желанием было добраться до постели и поскорее уснуть. Она, подобно Шехеразаде, цинично думала: пусть муж слушает мои длинные и нудные истории – по крайней мере, он побыстрее уснет и оставит меня в покое.

Если сплетни занимали их время от времени и лишь придавали вкус их совместной жизни, то вращение в светском обществе было самой жизнью, необходимой для существования этой пары. Сибилла просто обожала светскую жизнь Манхэттэна и все, что с нею связано. Только из-за одного этого она бы осталась с Эндербаем навсегда.