Наутро у калитки собирается 15 деревенских женщин в платьях, передниках и домашних тапках. Они тихо переговариваются между собой. Ни одна не накрашена, и всем далеко за 50. Наверное, у них здесь что-то вроде кулинарной школы или буддистской церемонии, думаю я. Тут мама Юка выходит на улицу, отпирает дверь в подвал, и мы оказываемся… в маленьком сборочном цехе. Вдоль стен от пола до потолка выстроились большие пластиковые коробки. Цементный пол устлан искусственным газоном. В каждой комнате стоит 20-футовая схема, которая привинчена к столикам с наклонными столешницами и торчащими металлическими втулками. Женщины занимают свои места, берут рулетки с проволокой и изолентой и принимаются за работу. Оказывается, здесь собирают проводку зажигания для фирмы «Nissan», которая потом идет на экспорт в США

С видом профессионалов женщины сверяются со сложной электронной диаграммой, отматывают провод и надевают его на нужную втулку. Они щелкают рулеткой, как заправские плотники, и оборачивают провода изолентой, наматывая ее ровной спиралькой. Их действия полны спокойной уверенности — точь-в-точь как у моей бабушки, когда она печет яблочный пирог ко Дню благодарения.

Когда я спрашиваю, зачем им работа, они смущенно хихикают. «Чтобы не сидеть дома», — отвечает одна за всех. Им нравится спокойная атмосфера, возможность побыть в компании подруг. Но дело не только в этом: все они принадлежат к послевоенному поколению, взращенному на идеалах самопожертвования и дисциплины. В голодные пятидесятые работа была не просто способом обеспечить пропитание — она стала моральным обязательством. Эти женщины приходят сюда не только ради общения с подругами и приятной беседы — их просто так воспитали.

Наконец-то мы с Юка садимся в ее крошечный автомобильчик и едем на репетицию ансамбля тайко. Путь предстоит неблизкий, но мы с Юка почти не виделись с того первого вечера. Обычно она заходит всего на минутку, озаряет меня своей широченной улыбкой и идет домой спать. В ходе постоянных сокращений уволили всех ее коллег, и теперь она вынуждена одна работать за целый отдел, получая при этом меньше, чем при поступлении на работу. Презентации 2 раза в день, подготовка до поздней ночи и бесконечные совещания почти каждые выходные. Стресс отражается на лице, лоб покрыт усталыми морщинами, вокруг глаз круги, как у енота. Но слишком напряженная работа и недостаток свободного времени — это еще не все. Есть проблемы и посерьезнее.

«Карин, помнишь, ты рассказывала о своей приемной семье? Вот и у меня здесь то же самое», — признается она, как только мы выруливаем на шоссе.

Юка ездит в студию 3 раза в неделю, затрачивая 2 часа на дорогу. Барабанщики репетируют весь вечер, и домой она добирается часа в 2 ночи. А на работу приходится вставать еще до рассвета. Юка мечтает уволиться из офиса и постоянно играть в ансамбле, но игрой на тайко не заработаешь даже на аренду маленькой квартиры. Рэндзан, директор барабанного ансамбля, слишком занят своими двумя сыновьями и больше ни на кого не обращает внимания.

Юка разрывается меж двух огней, но ситуация тупиковая. Через 10 дней ансамбль Рэндзана должен выступать в Аомори. Это очень далеко отсюда. Начальник Юка запретил ей ехать. Рэндзан же настаивает, чтобы она поехала. Юка так хмурится, что меж бровей залегают глубокие морщины.

«Рэндзан мне как отец, он моя семья. Но как я буду платить за квартиру?»

Учитель не понимает, что у нее финансовые трудности. Ей же хочется заниматься любимым делом, но это невозможно: надо оплачивать счета. А ведь Юка всего 23 года.

«Я говорила с Рэндзан, пробовала заставить его понять, но…» — Она смотрит в залитое дождем окно и качает головой.

«Что ты будешь делать?»

«Не знаю. — Она смотрит на меня. — А ты?»

«Без понятия».

Студия, где занимается ансамбль тайко, совсем маленькая, и здесь полно барабанов всех размеров и форм. Репетиция уже началась. Юка берет палочки и садится играть.

Ансамбль тайко — это большое многокамерное сердце: каждый отсек пульсирует в собственном ритме, но все находятся в совершенной гармонии. В груди резонирует гул гигантского барабана одайко. Меньший барабан выстукивает сложную мелодию. На фоне громовых раскатов раздается журчание флейты — она как ветерок, раскачивающий вековые сосны. Тихий звон цимбал — как прикосновение птичьих крыльев. Если бы сама природа сотворила симфонию стихий, эта музыка звучала бы именно так

А в эпицентре всего — Рэндзан. Высокий и мускулистый. От многолетней игры на барабанах мышцы на руках стали стальными. Рэндзан не просто красив, в нем есть какой-то животный магнетизм, который не под силу воспроизвести ни одному пластическому хирургу. Он бьет в барабан с восторгом ребенка и нечеловеческой точностью. Рэндзан — артист от природы, это видно по тому, как он жонглирует палочками и неотразимо улыбается. Когда приходит время выучить новый ритм, Рэндзан подходит к барабану, выстукивает невероятно сложную мелодию и говорит ученикам: «Вот так!» Вот и все объяснение.

Через 4 часа Рэндзан наконец устраивает перерыв. Он объявляет, что в следующие выходные проведет 2-дневный семинар в местной школе. Я смотрю на Юка — она вся сияет, от усталости не осталось и следа. И не раздумывая записываюсь.

Оба дня, вместо того чтобы играть на барабане, я любуюсь на Рэндзан. Наш учитель явный экстраверт, что для японца большая редкость. Он сидит к нам боком, скрестив руки на груди с видом великодушного монарха, и лишь изредка выступает вперед, чтобы исправить ошибку или продемонстрировать технику игры. Но даже когда он ничего не делает, энергия так и плещет во все стороны, как от огненного шара.

Ученики бинтуют нарывы и наклеивают поверх бинтов пластырь. В конце концов забинтованные пальцы становятся такими толстыми, что палочки еле держатся в руках. Но ученики продолжают барабанить. Даже те, кто ждет своей очереди, не теряют время зря, хлопают в ладоши и притопывают ногами. И время от времени украдкой поглядывают на Рэндзан в надежде, что тот обратит на них внимание.

Вечером Рэндзан садится во главе стола, а полдесятка учеников наперебой берутся наполнять его стакан саке, да так, что напиток льется через края. Учитель — идеальный хозяин вечеринки: сумел уговорить студентов из Фукуока станцевать знаменитый танец Цветов, а самую робкую девочку — спеть караоке. Заметив, что кое-кто не пьет, он приказывает наполнить стаканы. Слово хозяина — приходится пить.

Но стоит Рэндзан выйти из комнаты, как по ней пробегает поток. Ученики постарше, в деловых костюмах, переговариваются на приглушенных тонах: этот Рэндзан… какой высокомерный… он индивидуалист, принимает решения, не спросив у группы… Те самые подхалимы, что только что соревновались за право сидеть с ним за одним столом, смеялись над его шутками, купались в лучах его обаяния, после ухода учителя тут же заговорили так, как того требуют их одинаковые серые костюмы, одинаковые прилизанные прически. Шепот не затихает. Рэндзан смеется и пьет саке. Ему все равно.

По окончании семинара ансамбль укладывает барабаны, и мы едем к северу, в Аомори, 12 часов на автобусе. Рэндзан устраивает одному из барабанщиков энергичный массаж, кладет ноги на плечо Юка и засыпает. Я вспоминаю ее слова: «Он мне как отец. Он моя семья». Уверена, если бы Юка забеременела, не будучи замужем, Рэндзан бы без колебаний взял ее с ребенком к себе. Если бы кто-то из барабанщиков попал в аварию и стал инвалидом, он заботился бы о нем до конца жизни. Подопечные учителя могут рассчитывать на заботу и неразрывную дружбу — взамен требуется лишь абсолютное повиновение.

Барабанное шоу похоже на сказку: 200 цветных прожекторов, барабаны стоимостью 400000 долларов, вырезанный из дерева дракон со сверкающими глазами и паром изо рта и даже шоу фокусников в перерыве. Зрители в основном старшего возраста. Поднимается занавес, все вежливо хлопают. Барабанная дробь прокатывается по залу подобно гигантской пенной волне. Зрители машинально притопывают ногами и кивают головами. Их привлекает не красивый ритм, не удивительное мастерство, а сами барабанщики, которые, кажется, получают от игры огромное удовольствие. Вспышки прожекторов освещают перекатывающиеся мускулы Рэндзан. На его лице широкая и абсолютно искренняя улыбка. Даже зубы сияют люминесцентно-белым, точно подсвеченные изнутри. Когда затихает эхо последних ударов, раздаются громовые аплодисменты. Рэндзан раскидывает руки, принимает букеты и бутылочки с саке как заслуженную награду. Наконец занавес опускается, но я все же успеваю взглянуть на маленького мальчика лет семи в первом ряду. Его глаза полны восхищения и прикованы к высокой фигуре в центре сцены.